Подойдя к окнам квартиры, я заметил силуэт Льва и начал поспешно прощаться с Мишей.
– Можно тебя поцеловать? – спросил он.
Я помотал головой.
– Не. Родители могут увидеть из окна.
– Оу… Они гомофобы?
– Ага. Еще какие.
– Ну… Тогда пока. – Он помахал мне рукой.
Я тоже ему помахал – расстояние между нами было не меньше метра. Отличное расстояние.
Несмотря на мои старания, Лев все равно заметил Мишу в окно, о чем сразу же мне сообщил. Правда, не совсем так, как я того ожидал.
Стоило мне оказаться на пороге гостиной, как Лев, не поворачивая голову от окна, буднично сообщил:
– Похож на наркомана.
Он сидел за круглым столом, пил чай, читал медицинскую книгу, и это его замечание звучало точно так же, как если бы он сказал, что на улице похолодало.
Я растерялся: на секунду подумал, что под наркоманом он имел в виду меня самого.
– В смысле?
– Твой знакомый. Похож на наркомана.
Я расслабился. Папа наркоманов видит издалека, а вблизи…
Прошел в гостиную, включил кран на кухне, чтобы помыть руки («Для этого есть ванная»), спросил, стараясь держаться непринужденно:
– С чего ты взял?
– Он худой как наркоман.
– У него такое телосложение.
– Нет, он не худой как худой, он худой как наркоман, – веско заметил Лев, оторвавшись от книги.
Я поднял взгляд, увидел на полке, где сохнет посуда, розовый контейнер с едой. На крышке были нарисованы мультяшные персонажи из My Little Pony – я невольно подумал, что Славу совсем понесло.
– Что это за контейнер? – спросил я, меняя тему.
– Наши соседи принесли нам жареный рис. Они сказали, что слышали о Ване и им очень жаль. Выразили сочувствие едой.
– Жареный рис? – уточнил я со смешком. – Это так… по-китайски.
– Ты бы видел их встречу со Славой на пороге квартиры, – слабо улыбнулся Лев. – Китайцы с рисом и гей в блестках.
И тут же, напустив строгость на лицо, он вернулся к предыдущей теме:
– Надеюсь, вы с тем парнем не друзья?
– Нет, – тут же ответил я.
– И не…
Я перебил:
– Нет, ничего такого. Я его толком и не знаю, просто знакомый из школы.
Я закрутил кран, прошел к столу, незаметно вытирая руки об одежду, сел напротив Льва. Проследив за мной взглядом, он сказал:
– Не могу проконтролировать ваше общение, поэтому мне ничего не остается, кроме как поверить.
Раньше я бы обрадовался тому, что Лев что-то не может проконтролировать, но тогда эти слова внезапно загнали меня в тоску. Он улетал – на следующий день. Я посмотрел на часы: почти девять вечера. В голову лезли невеселые мысли: может, это последний вечер, когда я смогу с ним вот так просто посидеть рядом?
Я положил руки на столешницу, оттопырив локти (против всех правил этикета!), сомкнул пальцы и, отодвинувшись, опустил на них подбородок. Посмотрел на Льва снизу вверх: он не возражал.
– Расскажи мне что-нибудь про папу, – негромко попросил я.
– Что? – Он снова уткнулся в книгу.
– Что угодно.
– Что угодно я уже сто раз рассказывал.
Тогда я спросил прямо:
– Вы типа… Расстаетесь?
– Да.
В его голосе послышались металлические нотки – какие бывали, когда он на что-то злился.
– А ты его любишь?
– Люблю.
– Когда так много лет рядом с одним и тем же человеком – не надоедает?
– Я к тебе уже привык.
– Я про папу.
– Странный вопрос, – заметил Лев, выглядывая из-за книги. – Я же его люблю. Как это может надоесть?
– А как понять, что ты кого-то любишь?
Он, кажется, искренне растерялся.
– Я не знаю… Это само чувствуется.
Я помолчал. Как-то не получалось подвести к нужному диалогу. Но Лев сам заметил:
– Если у тебя это в пятнадцать лет не получается, не значит, что никогда не получится.
Я подобрался, сел прямее. Это уже была хоть какая-то зацепка для разговора.
– Я очень стараюсь влюбиться.
– Да? – Он заинтересовался, снова отложил книгу. – И что ты для этого делаешь?
Я не стал признаваться, что сижу в «Тиндере», вру про возраст и встречаюсь с парнем-четверокурсником, который «похож на наркомана», но решил посвятить Льва в свои списки. Ну, те списки с личностными качествами, хобби и увлечениями. Я подробно объяснил ему, что постарался выделить значимые черты, чтобы замечать их в людях и сосредотачиваться на потенциально интересных партнерах. Чем дольше он слушал меня, тем ироничней становилось его выражение лица.
– Что-то не так? – сдался я.
– Да.
– Что?
– Тебе подробно объяснить?
– Лучше покороче.
– Ты презираешь людей. Судя по всему, всех презираешь, кроме творческих, талантливых и уникальных. А может, и таких тоже.
– Бывает, что и таких тоже, – согласился я.
– Вот видишь. А общество не состоит из уникумов и гениев, в основном это обычные люди. У них обычная работа и обычная жизнь. Но все «обычное» тебе претит… Я понятно объясняю?
– Вроде.
– Так можно всю жизнь потратить на поиски того самого уникального и особенного человека, к которому ты сможешь снизойти с высоты своего интеллекта. А можно научиться видеть особенное в простых людях. Научиться любить простых людей за простые вещи.
Дослушав его, я заинтересованно спросил:
– И как? У тебя получилось?
– У меня?
– Ага. Научиться любить простых людей – получилось?
Лев улыбнулся.
– Нет, не получилось. Я влюбился в уникума.
– Тебе повезло, – усмехнулся я.
Мы замолчали. В тишине было слышно, как тикают часы на стене и шумит в кране вода.
Я смотрел на отца, не понимая, когда успел так срастись с ним, словно он яблоня, а я – его яблоко, брякнувшееся на землю где-то неподалеку. Почему это вообще случилось? Вот бы попасть обратно в детство, где меня все считали хорошим. Хотел бы я начать все сначала, выкинуть себя нынешнего, как неудачную фигурку из пластилина, и слепить нового. Я бы вылепил из себя хорошего сына, порядочного человека, любящего бойфренда. А лучше – я бы вылепил себе сердце.
Лев, заскрипев стулом, поднялся.
– Я попробую уснуть. Рано утром самолет.
Проходя за моей спиной, он положил руку мне на плечо.
– Не переживай. Когда-нибудь ты обязательно что-то почувствуешь.
Он ушел, щелкнув на выходе выключателем, осталась гореть только лампа над обеденным столом. Так мы оказались одни: я, недопитый чай и полумрак. Я смотрел на сгущающиеся сумерки за окном, думая, как же не хочется взрослеть. Я не понимал ничего. Можно бить и любить одновременно. Можно любить и оставлять. Можно любить и отпускать. А совсем не любить можно?
Господи, насколько все проще было в детстве. Принц и принцесса всегда находили путь к сердцу друг друга – глупая, вымышленная любовь, но хотя бы доступная для моего понимания. Может, в сказках и есть правда? Об этом, наверное, никто не знает.
The Metaphor
Дождь шел всю ночь не переставая и потом – утром – тоже. Самолет Льва вылетал в шесть, а значит, чтобы в пять оказаться в аэропорту, нужно было проснуться хотя бы в четыре. Перед тем как лечь в кровать, я покурил, но это все равно не помогло мне заснуть, и несколько часов я провел в мучительных мыслях об отъезде отца.
Утром, еще до рассвета, я поднялся, чтобы умыться, и столкнулся со Львом в полумраке коридора.
– Почему ты не спишь? – шепотом спросил он.
– Скоро же в аэропорт.
– Ты хочешь меня проводить?
– Я думал, это не обсуждается.
Мы старались вести себя тихо, но все равно разбудили Славу – замерев на пороге гостиной, он окинул нас сонным взглядом и сказал, обращаясь только ко мне одному:
– Раз ты хочешь поехать – я подвезу.
– Спасибо, – растерянно ответил я.
Я дождался, пока Лев выйдет из гостиной, и негромко уточнил у Славы:
– А сам ты не хочешь поехать?
– Зачем?
– Попрощаться.
Он не ответил мне.
Момент, когда мы ехали в одной машине к аэропорту, можно официально признать худшим за всю историю нашей семьи. Я тысячу раз пожалел, что позволил Славе нас подвезти, что не придумал никакой отговорки. Это, должно быть, странно, ведь родители не ругались, не выясняли отношения и даже не валили проблемы друг на друга. Они молчали. И из всего, что могло происходить, это было худшим – мне казалось, что я еду в такси с двумя незнакомцами. Если между этими незнакомцами звучали какие-то реплики, они были под стать всей остальной атмосфере: «Открой, пожалуйста, багажник». – «Пожалуйста, я открыл». – «Спасибо большое».
Мне хотелось закричать, затрясти за плечи и одного, и второго, попросить сделать или сказать хоть что-нибудь напоминающее о том, что мы реально одна семья, а не случайные пассажиры. Но я был накуренный: спокойный, флегматичный, даже равнодушный – внешне. Внутри меня бурлили обида, негодование, может, даже гнев, но эти эмоции не находили выхода, будто кто-то построил плотину, отрезая меня от мира чувств.
Остановив машину на парковке возле международного терминала, Слава сказал:
– Я подожду здесь.
– Ты… не пойдешь? – глупо спросил я.
– Нет, – коротко ответил он, нажимая на рычажок под сиденьем – для открытия багажника.
Лев не сразу вышел из машины. Вздохнув, он обратился к Славе:
– Насчет развода…
Через зеркало заднего вида я заметил, как Слава поморщился. Он перебил его:
– Это же не обязательно решать сейчас. Или ты собираешься что-то делить?
– Нет, – спокойно ответил Лев. – Но ты же остаешься здесь. Мало ли, еще раз захочешь выйти замуж.
Слава усмехнулся.
– М‐м-м… Разведенка с прицепом, да?
Лев не оценил его юмора.
– Какая ужасная фраза.
Слава пожал плечами.
– Просто подумал, что ты употребил бы именно ее.
Лев, задержав на нем укоризненный взгляд, вышел из машины, а я так и остался сидеть, растерянно глядя на Славу. В голове роился миллион вопросов: «И все? Это и есть ваш прощальный разговор? Даже никаких обнимашек не будет? И поцелуя? Ну хотя бы в щеку? Вообще ничего?» Но ни один из этих вопросов я задать не решился.