– Она отдает мне собаку, а я после работы заезжаю к ней, и она меня кормит.
– И где здесь мамина выгода? – не понял Слава.
– Она считает, что я слишком худой, хочет меня покормить.
– Или отравить, – хмыкнул Слава.
Лев не оценил шутку. Очень серьезно он произнес:
– Ей одиноко.
– Да ладно?
– Она пожаловалась, что ты ей не звонишь.
Меня кольнула совесть: я сам звонил бабушке всего раза два за это время. Но мне казалось, что если я буду звонить ей часто, то как будто бы предам этим Славу. Он не хотел с ней общаться, и я старался под него подстроиться. Перед нашим отъездом в Канаду они отвратительно расстались.
Все началось с дня рождения какой-то восьмиюродной тети со стороны бабушки. Ну не совсем так – это была ее сестра, но, если учитывать, что я никогда раньше ее не видел, ощущалось наше родство весьма эфемерно. Слава не хотел туда идти, но бабушка ныла: мол, ты же скоро уедешь, а как же попрощаться с родными?
«Ну, чтобы попрощаться с родными, надо сначала с ними познакомиться», – справедливо замечал Слава.
«Вот и познакомишься, и попрощаешься!»
Он согласился, что показалось мне совершенно лишним, но теперь я начинаю догадываться, почему он сделал такой выбор. Нам с Ваней тоже пришлось идти – бабушке не терпелось продемонстрировать «детишек» перед остальными родственниками.
«Кто там будет?» – расспрашивал Ваня по дороге.
«Моя мама», – отвечал Слава.
«И всё?»
«Ее сестра и куча каких-то других людей с неопределенным кровным отношением ко мне».
«Ты их не любишь?» – догадался Ваня.
«Не то чтобы. Я просто никого из них не знаю».
«Разве с родственниками не принято общаться?»
«В моем случае это было бы не общение, а игра в “Обмани меня”».
Я помню эту квартиру как сейчас: много людей, человек двадцать, куча еды на пестрой скатерти, все сидят вокруг шатающегося стола, который поставили посреди тесного зала, в центре стола – водка. Я еще подумал, что конец этого застолья можно предсказать заранее (и ошибался, конец оказался непредсказуемым). Все казалось безвкусным, душным, неуютным – мы выглядели там как заблудившиеся, а остальные и не замечали нелепости происходящего.
Какая-то пожилая женщина накинулась на меня с объятиями, потом – на Славу, потом – на Ваню, приговаривая: «Вот ты какой хорошенький, Ванечка». Видимо, это и была та самая сестра.
Мы сели за стол – на самый край. Со Славой иногда кто-то здоровался, а мы с Ваней сидели молча. Он спросил меня шепотом: «Ты кого-нибудь тут знаешь?»
«К счастью, нет. Только бабушку».
В течение получаса расселись все остальные, и началось самое ужасное. Мы были единственными «новенькими» за столом. Все остальные родственники друг друга видели постоянно, а нас – впервые, и все внимание было приковано к нам. Сначала допрашивали меня.
«Как ты учишься?»
«Нормально».
«Куда потом хочешь поступать?»
«Не знаю».
«Почему ты так мало ешь?»
«Не голоден».
Я специально ничего не рассказывал, чтобы допрашивать меня стало скучно.
Но самое интересное случилось на допросе Славы. Сначала, конечно, все как обычно: как работа, как зарплата, как дети…
Потом спросили: «Ну а девушка у тебя есть?»
«Нет», – ответил Слава.
Родственники разочарованно протянули: «У‐у-у… А мы уж думали, ты наконец-то с невестой приедешь».
«Не думаю, что моему жениху это понравилось бы», – заметил Слава.
Я замер от неожиданности. Попытался поймать Славин взгляд, чтобы понять, что происходит. Это же был секрет, почему все пошло не по плану?
Слава не смотрел на меня, но был невозмутимо спокоен. За столом все засмеялись, видимо приняв эту фразу за шутку. Я тоже засмеялся и пихнул Ваню в бок – мол, посмейся. Даже брат похихикал для вида, но Слава не хихикал, а это было хуже всего – самое палевное, когда что-то странное говоришь, но не смеешься над этим.
Другие тоже начали догадываться, что что-то не так. Какой-то грузный мужик первым спросил:
«Стой, ты че, серьезно?»
«Да», – спокойно сказал Слава.
С разных сторон стола посыпались вопросы:
«А когда это началось?»
«А кто он?»
«А дети в курсе?»
Тогда только я догадался посмотреть на бабушку: она сидела на другом конце стола бледная-бледная. И ни о чем не спрашивала.
Слава рассказал, что его жених – врач, что они вместе почти четырнадцать лет и через пару месяцев сыграют свадьбу в Канаде. Вопрос про детей он проигнорировал.
Все слушали с интересом, но потом тот самый грузный мужик с покрасневшим лицом выдал: «Пиздец ты извращенец, конечно, Славка! А так и не скажешь!»
Все подхватили и начали подтверждать, что, в общем-то, у них бывали мысли, что Слава «того», но в целом они считали, что он «нормальный».
«А я нормальный», – отвечал Слава.
«Ну, что ни говори, а болезнь есть болезнь», – с философским видом изрекла сестра бабушки.
Слава отбросил вилку, которой ковырялся в салате, и сказал: «Я тогда пойду».
«А что случилось?» – изобразила вежливое удивление его тетка.
«Мне нехорошо. Наверное, температура поднялась от гомосексуальности».
Он действительно начал уходить, а мы с Ваней не знали, куда себя деть. Должны ли мы пойти за ним? Или лучше посидеть до конца со всеми, сделав вид, что мы тоже слышим это впервые?
Ваня растерянно посмотрел на меня, и я подал знак рукой: сиди.
Мы остались, но вскочила бабушка. Со слезами и криком она вдруг бросилась в прихожую, где обувался Слава.
«Как ты мог! – голосила она. – Как ты мог!»
«Не делай вид, что не знала», – раздраженно отвечал он ей.
«Я ничего не знала! Откуда я могла знать! Да если бы я знала, я бы тебе сразу помогла, я бы за тебя молилась!»
«Что за спектакль, мама? Я столько лет живу с мужчиной, для тебя это новость?»
Но бабушка начала рыдать, ей понесли стакан воды, какие-то капли, нашатырь, водку – все подряд, до чего дотянулись, в общем. Слава, хлопнув дверью, ушел, а бабушку приводили в чувство еще минут пятнадцать.
За столом вполголоса (чтобы не нервировать бабушку) еще какое-то время обсуждали Славу, называя его заднеприводным, ну и по-всякому там, так что мне очень быстро надоело это слушать и я сказал Ване: «Все, пошли».
Нас никто не пытался остановить. Было видно, что всем хочется что-то спросить, но никто не решается, и поэтому мы старались собраться быстрее, чем посыплются вопросы.
Все это случилось за пару недель до нашего отлета в Канаду. На следующий день бабушка пришла к нам ругаться. Сначала сделала вид, что пришла по другому поводу, принесла пирожки, сказала, что мы, мужики, ничего, наверное, не едим и готовить не умеем. Дурацкий предлог, учитывая, что за столько лет мы еще не умерли от голода.
Но, выкладывая пирожки на тарелку, она сказала Славе, как бы между делом: «Я не буду вспоминать об этой ситуации, если ты перестанешь втягивать в свои дела детей».
«В какие дела?» – уточнил Слава.
«Ты сам знаешь. – Было видно, что она даже не хочет называть вещи своими именами. Посмотрев на меня, она сказала: – Мики, выйди».
Я ответил: «Сейчас, только возьму шоколадку».
И начал долго-долго шарить рукой в буфете, делая вид, что никак не могу ее найти.
«У меня нет никаких “дел”, – отвечал Слава. – У меня есть жених. Мы вместе растим детей. Я сам решаю, как их растить, потому что это мои дети. И не будем об этом больше никогда».
Он хотел уйти от разговора, но бабушка начала кричать, и ее лицо показалось мне смятым, как комок пластилина, каким-то рваным и искаженным: рваный черный рот, маленькие глаза-пуговицы и тоже черные, черные, черные…
«Мам, хватит, – попросил Слава. – Я же счастлив…»
Он это так тихо сказал, как будто ему стыдно. Может, так и было. Бабушка выглядела настолько несчастной, что на ее фоне стало неловко заявлять себя счастливым.
Я чувствовал, как она пытается найти хоть какое-то спасение, хоть одну фразу, за которую можно зацепиться и заставить Славу перестать быть геем. И она сказала, наверное, худшее из всего, что можно было сказать: «Да лучше бы была война и ты там умер, чем это все!»
Слава вздрогнул от этих слов, а я подумал: «Так не бывает… Так не бывает, это, наверное, воображаемая сцена».
Это последнее, о чем они говорили. Бабушка ушла, а Слава не попрощался с ней, больше не пускал ее к нам домой и не заходил сам. Нужно было отдать собаку – мы договорились об этом заранее, потому что правила авиакомпании не позволяли брать ее на борт, а в багажном отделе «она сдохнет» (это Лев сказал). И с собакой к бабушке отправили меня – я чувствовал себя Красной Шапочкой, которой суждено идти через лес к своей смерти.
Бабушка встретила меня в целом приветливо, но больше обрадовалась собаке, а не мне. Я передал ей поводок, миску, игрушки, корм, расческу, шампунь, рассказал, как этим всем пользоваться, и оставил инструкции на все случаи жизни. Кивая, она забрала у меня пакеты, и вздохнула.
«И почему это со мной происходит?»
Я растерянно поморгал.
«Ты же сама хотела забрать собаку».
«Я не про собаку. Я про Славу».
Тогда я пожал плечами.
«Ничего не происходит».
«Да как же это – не происходит?»
«Ну, это всегда было, – ответил я. – По-моему, это не что-то, что “происходит”. Просто ты не замечала раньше».
Почесав Сэм за ухом на прощание, я философски изрек: «Если решаешь чего-то не замечать, рано или поздно все равно придется расстроиться».
Бабушка тихо произнесла: «Совсем ты, Микита, испортился» – и, мягко, но настойчиво выставив меня за порог, закрыла дверь.
Вот и все, теперь мы уже несколько месяцев как в Канаде, а Слава так и не поговорил с собственной матерью. Зато Лев поговорил, и слышать его сочувственные интонации было странно, потому что он никогда особо не сочувствовал бабушке, даже до этого каминг-аута. А теперь где-то там, в России, Лев сидел в антураже бабушкиной квартиры за домашним супом и какой-нибудь болтовней (тут еще нужно учесть, что почти вся бабушкина болтовня начиналась со слов: «Я сегодня услышала на Первом канале…») – комичность этого союза доходила до предела.