Я снова оторвал голову от одеяла и внимательно посмотрел на Славу. От того, что он мне сказал, я вдруг почувствовал холодное спокойствие.
– Что ты делал, когда он меня бил? – спросил я.
Я заметил, что мой вопрос застал его врасплох. Не без удовольствия я продолжил:
– Я напомню, что ты делал. Ты говорил мне: «Мики, ну не обижайся, у Льва было сложное детство, ты должен его понять». А теперь ты делаешь вид, будто всегда был таким идеальным папочкой, будто даже не понимаешь, что пошло не так. Ты не был идеальным, ты был бесхребетным трусом.
Слава с тяжелым вздохом поднялся и, отходя от моей кровати, сказал:
– По крайней мере, в отличие от твоего родного отца, я пытался быть хоть каким-то.
Я фыркнул.
– Спасибо, что не сдал в детдом. Больше мне благодарить тебя не за что.
– Мне жаль, что ты так думаешь, – с грустью заметил Слава.
Он аккуратно закрыл дверь моей комнаты, снова оставляя меня одного. Через стенку я услышал жалобный голос Вани:
– Он называет меня предателем… Но если бы я не рассказал, было бы еще хуже…
– Ты все правильно сделал.
Я не знал наверняка, но почему-то представил, как Слава его обнял.
Withdrawal
Я провел семь дней в абсолютной изоляции. Несколько раз переписал текст про Шмуля: в одной из версий родители сдали его в детский дом, но это настолько сильно не вязалось с остальным сюжетом, что я полностью стер написанное. Потом написал три главы, в которых Шмуля жестоко и несправедливо избил отец, и раскидал эти моменты семейного насилия по тексту в разных местах. Будто бы стало легче.
Установил на компьютер Sims 4. Создал гей-семью с двумя детьми и сжег всех в доме (по причине пожара, возникшего во время готовки на дешевой плите). Будто бы стало легче.
Целыми днями смотрел телевизор. Когда закончились все подростковые сериалы, я включил трансляцию телеканала «Россия» и начал смотреть мыльную оперу о том, как жена ушла от мужа, потому что муж ей изменял, но на самом деле не изменял, потому что она все не так поняла, но через три серии оказалось, что у него есть вторая жена в Арабских Эмиратах, и тогда, получается, он ей все-таки изменял, но все не так просто… Короче, будто бы стало легче.
Иногда сериал прерывался «Новостями», где гнетущим голосом сообщали о «вспышке респираторной болезни неизвестного происхождения».
– Что там в Китае? – спрашивал Слава, вынужденный наблюдать ту же самую телепрограмму. Сам виноват, это его идея – сидеть возле меня, как на привязи.
– Все мрут, – мрачно отвечал я.
– Прям все?
– Ну… Кто-то один точно умер.
Все эти дни я не разговаривал со Львом, предвкушая, как мы вдоволь «наговоримся», когда я прилечу. Зато теперь на телефоне висел Слава. Иногда я был свидетелем этих разговоров: в такие моменты родители обсуждали меня, или Ваню, или деньги, или бытовые вопросы. Но все чаще, когда звонил Лев, Слава уходил в спальню, закрывал дверь, и они трепались больше часа (иногда больше двух часов). Возвращался он в приподнятом настроении, так что вряд ли темой их разговора был сын-наркоман или подобная неприятная хренотень.
– Выглядишь как влюбленная школьница, – мрачно подмечал я, когда Слава возвращался в гостиную.
– А ты – как школьница, которая никого не любит, – отвечал он, плюхаясь на диван рядом со мной.
Я соглашался:
– Довольно точное определение.
Придумав мне такое изощренное наказание, Слава наказал и самого себя – теперь мы оба вынужденно находились в заточении, как будто сидели в общей тюремной камере. Первый посетитель пришел к нам на седьмой день.
Это был Майло.
Когда я услышал звонок в дверь, даже не подумал о нем. Слава пошел открывать, и вскоре из коридора послышалась негромкая перепалка на английском.
– Он наказан.
– Ну пожалуйста, можно хотя бы поговорить с ним?
– Нет, нельзя, – жестко отвечал Слава. – Я знаю, какой ты «садовод».
– Так вы из-за этого? – догадался Майло.
– По-твоему, снабжение наркотиками моего несовершеннолетнего сына не считается уважительной причиной?
Майло возмутился:
– Я не снабжал его наркотиками! У меня только трава!
Когда мне надоело слушать их перебранку на тему того, считается травка наркотиком или не считается, я тоже выглянул в коридор. Сообщил Славе:
– Это он в тот день привел меня домой.
Слава оглянулся на меня, будто не понимая, какой день я имею в виду.
– Когда я вернулся с вечеринки, – пояснил я. – Он мне помог, довел до дома. И он вообще ни при чем в той ситуации. Как и в остальных.
– Иди в свою комнату, – сказал Слава таким тоном, будто для него вообще не имело значения все, что я сказал.
Я ушел. За эту неделю я стал таким апатичным, что подобный приказной тон больше не задевал меня – я подчинялся, удивляясь, как стал равнодушен ко всему. Меня словно приговорили к смертной казни, и теперь я влачил бессмысленное существование в ожидании исполнения приговора. Я почти не спал, почти не ел, почти ни о чем не думал.
Погрузившись в чтение («Повелитель мух», сцена пожара), я и забыл о визите Майло, поэтому его появление на пороге комнаты буквально через тридцать минут после встречи в коридоре меня сильно удивило. Он стоял радостный, взлохмаченный и тяжело дышал, будто ему пришлось ко мне прорываться. Допуская, что так и было, я осторожно спросил:
– Как ты сюда попал?
– Твой папа меня пропустил.
Я не поверил своим ушам.
– Тебя? Пропустил?
Быстро покивав, Майло сказал:
– Он потребовал оставить вещи в коридоре и вывернуть карманы.
Я мысленно представил эту сцену, и мне тут же стало неудобно за нее. Давя внутреннюю неловкость, я проворчал:
– Кошмар, как в реальной тюрьме…
– Он переживает.
– Значит, у тебя с собой ничего нет? – спросил я так, просто, как будто в шутку.
Секунда, когда я ждал ответа на свой вопрос, сделала меня прежним. Я ощутил волнение, предвкушение, желание. И кажется, даже надежду. Но она быстро погасла.
– Конечно нет, – ответил Майло.
Я отложил книгу, устало потер переносицу. Я понимал, что мой вопрос прозвучит ужасно, но теперь, видя настоящего Майло, видя в нем единственную возможность получить желаемое, я не мог не спросить:
– А ты можешь в следующий раз принести?
– Нет! – В его тоне послышалось возмущение. – Я же говорю: я выворачивал карманы.
– Слушай, ну это же не взрывчатку проносить, – несколько раздраженно заметил я. – Можно что-то придумать.
Майло сел возле меня на кровать, тяжко вздохнул.
– Я не могу, Мики. Твой папа сказал, что все очень плохо.
– Мой папа не понимает, о чем говорит, – ответил я. – Но ты же понимаешь. Ты же понимаешь, что это не наркотики?
– Понимаю, – нехотя согласился Майло.
– Тогда просто принеси мне их. – Поймав себя на том, что начинаю заговариваться, я поправился: – В смысле, не их, а траву.
Майло оглядел себя, будто прикидывая, где можно спрятать косяк, и я ожидал, что сейчас он согласится. Но, неуверенно закусив нижнюю губу, он жалобно свел брови и сказал:
– Нет.
От досады я хлопнул ладонями по своей постели. Стараясь не показывать явного раздражения, спросил:
– Ну почему нет?
– Твой папа пустил меня, потому что поверил. Я не хочу ему врать.
Это звучало так нелепо, что я невольно рассмеялся.
– Почему ты тогда траву выращиваешь, раз такой правильный?
– Траву выращивать не запрещено.
– Да? А продавать? – уточнил я.
Майло, замявшись, сказал:
– Одно дело – обманывать государство, а другое – твоего папу.
– Короче, твой ответ – нет? – окончательно уточнил я.
Он кивнул.
– Ясно. Я думал, ты мой друг.
– Я твой друг, – согласился Майло. – Именно поэтому мой ответ – нет.
Я снова взял книгу, сделав вид, что собираюсь вернуться к увлеченному чтению. На деле перед глазами расплывались буквы и строчки съезжали друг на друга. Это от злости – я не мог сосредоточиться.
Майло, внимательно посмотрев на меня, сказал:
– По-моему, у тебя правда зависимость…
– Нет никакой зависимости, – раздраженно ответил я. – Не бывает от нее зависимости.
Он кивнул на книгу – она мелко дрожала в моих руках. Кисти тряслись.
Отбросив книгу на постель, я сжал кулаки, чтобы унять тремор, но это не помогло.
– Как ты спишь? Ешь? – заботливо спросил Майло.
– Никак, – буркнул я, не сводя взгляда с трясущихся рук.
– У тебя ломка.
– Нет никакой ломки! – почти закричал я.
– И ты раздраженный, – с невозмутимым спокойствием добавил Майло.
Это спокойствие взбесило меня еще больше.
– Конечно раздраженный! Меня заперли в четырех стенах, отобрали телефон, а через три недели отправят в Россию, где меня убьет отец! Каким мне еще быть?
– Хотели бы убить – убили бы здесь, – заметил Майло. – Или в России срок за убийство не дают?
– Ты не так далек от истины.
Майло с придыханием произнес: Russian mafia. Прозвучало почти восторженно.
– Давай поделаем что-нибудь, что не запрещено делать, – предложил он. – Раз уж я пришел. Не хочу, чтобы ты умер от скуки.
Мы сыграли в «Монополию» (два раза подряд), и это был не лучший способ не умереть от скуки. Тогда я включил Sims 4, показал ему гей-семью, которую создал, и сжег ее еще раз. Майло с сомнением покосился на меня, и, когда я сообщил, что сделал это уже два раза подряд, растерянности в его взгляде стало больше.
В конце концов, устав от игр, мы включили ютуб на его телефоне, и с той минуты я думал только об одном: у Майло есть мобильник. С интернетом.
Нужно придумать, как этим воспользоваться.
На четырнадцатый день моего заключения Ваня объявил протест.
В те дни я отвратительно спал: ложился рано (от скуки), но уснуть не мог до самого утра, и если к семи часам это все-таки удавалось, то я валялся в постели почти до обеда. Однажды из такого позднего сна меня вырвал возмущенный крик Вани: