Запрыгнув на Льва с цепкими объятиями, Ваня чуть не снес его с ног.
– Эй, ты тяжелый вообще-то! – шутливо возмутился Лев, мягко опуская Ваню на пол.
Они обнялись уже спокойнее – папа, закрыв глаза, прислонился губами к Ваниной макушке, и они стояли так очень долго.
Лев не изменился с нашей последней встречи, хотя я почему-то опасался, что он заплохеет от одиночества: станет нездорово худым, уставшим и неопрятным (что, конечно, звучит фантастически, но порой в голову лезло худшее). Но он был прежним, с жесткой улыбкой, с холодным взглядом, одетый с иголочки: классическое пальто, темный джемпер, под которым угадывался белый воротник рубашки, брюки со стрелками. Я подумал, если прижаться к нему, как Ваня, можно почувствовать запах сандала – таким на моей памяти был его любимый парфюм.
Лев, разомкнув объятия, негромко сказал Ване:
– Я очень скучал. Рад видеть тебя таким.
– Последний раз ты видел меня в коме? – вдруг спросил Ваня.
Мы со Славой напряглись: он никогда не поднимал эту тему раньше.
– Да.
– Я был страшный?
– Нет. Но мне все равно было страшно.
Удовлетворенный ответом, Ваня шагнул в сторону, и настал момент неловкого цепенения и опускания взгляда в пол. Во всяком случае, когда Лев посмотрел на меня, я именно так и поступил: оцепенел и потупился.
Он спросил:
– А ты не хочешь обняться?
– Хочу, – сказал я, но не двинулся с места.
Лев даже не шелохнулся, ожидая первого шага с моей стороны. Я потянулся к нему, но все движения давались тяжело, словно против воли. Тогда он шагнул навстречу, и мы коротко обнялись, совсем не так, как они с Ваней. Я хотел тут же отступить назад, но Лев вдруг повернул мое лицо к себе.
– Что у тебя с глазом?
– Что? – не понял я.
– Вот тут, – он провел пальцем по краю глазницы. – Ты ударился?
Я думал, что сильнее нервничать уже невозможно, но меня обдало вторым паническим приливом. Там, над веком, был светлый затягивающийся рубец – едва заметный, если не приглядываться.
Пока я лихорадочно придумывал легенду о том, как глупо не вписался в поворот, Слава, вдруг оказавшись рядом, сказал:
– Он подрался с моим парнем.
Я думал, Лев, удивившись, переспросит: «Подрался?» – ведь это даже звучит забавно, но он переспросил:
– С твоим… кем?
Он отпустил мое лицо, и я отошел на пару шагов назад – на всякий случай.
– С бывшим парнем, – невозмутимо повторил Слава, будто бы не замечая, как очертились скулы на лице Льва. Не к добру.
Мы с Ваней инстинктивно подошли ближе друг к дружке, он сжал мои пальцы в своей ладони. Я, стараясь его подбодрить, сжал в ответ.
Лев кивнул, делая вид, что ему все равно. Получалось очень плохо.
– Значит, у тебя там был парень.
Слава усмехнулся.
– Это все, что ты хочешь обсудить в контексте этой ситуации? А почему наш сын бросается на людей, тебе не интересно?
– Почему? – спросил Лев таким тоном, что сразу было понятно: ему неинтересно.
Слава тоже это почувствовал. Дурацкая получалась встреча после долгой разлуки.
– Ты вообще не изменился, – почти шепотом сказал Слава, разворачиваясь в сторону выхода и увлекая чемодан за собой – тот агрессивно застучал колесами по кафельному полу.
Мы с Ваней оказались как между двух огней: то смотрели вслед Славе, то растерянно оборачивались на Льва. Брат, сунув указательный палец в рот, зубами отдирал от него заусенец – тоже что-то новенькое.
Наконец Лев внес хоть какую-то ясность:
– Ладно, на выход.
Он помог Ване с чемоданом, и мы двинулись следом за Славой, хотя я отчего-то думал, что папе не хочется, чтобы мы за ним шли. Но куда еще идти?
После канадской зимы сибирская застала меня врасплох: едва мы прошли через раздвижные двери аэропорта, как меня обдало ледяным ветром с мелкой снежной крупой, режущей по щекам. Я плотно застегнул куртку, совсем неподходящую для такой зимы (в России она считалась «осенней»), и спрятал лицо в высокий воротник. Мы снова оказались рядом, все вчетвером, возле парковки для такси.
Оставалось внести последнюю ясность.
– Куда ты поедешь? – наконец спросил Лев.
Слава удивился вопросу.
– Домой, – сказал он.
– Я думал, мы все поедем домой, – встрял Ваня.
Слава покивал ему.
– Да, конечно, домой. Мы – к себе, а Лев – к себе. – Спохватившись, он добавил: – Ну или можете поехать в гости ко Льву, если он не против.
– Не против, – тут же прохладным тоном вставил Лев.
Ваня флегматично сообщил:
– Я поеду ко Льву.
Слава пожал плечами.
– Хорошо.
Все втроем посмотрели на меня – похоже, теперь мне нужно было делать выбор. Я переводил взгляд со Славы на Льва и обратно. Сначала я думал выбрать Славу, потому что казалось нечестным, что он остается один, но потом я вспомнил его слова про чужака в квартире и как ему не нравится быть рядом со мной…
– Я тоже… как Ваня, – сказал я.
– Ладно, – согласился Слава.
Вытащив телефон из кармана, он глянул на экран и обратился ко Льву:
– Позвони мне вечером. Нужно поговорить.
– А ты со мной только по телефону разговаривать умеешь? – едко спросил Лев. – Лично уже разучился?
– Похоже на то, – просто ответил он.
Они, стоя рядом, начали вызывать такси, Слава – на один адрес, Лев – на другой. Ваня, устало опустившись на свой чемодан, вдруг произнес в повисшей тишине:
– Ну и дураки.
Когда мы сели в такси, Лев, обернувшись с переднего сиденья, с пристальным вниманием посмотрел на меня. Я не знал, как расценить его взгляд: осуждение, неодобрение, разочарование? Во всяком случае, на теплую отцовскую любовь не тянуло.
– И как это случилось? – Он кивнул на мое лицо, и я понял, что речь о шраме.
– Он меня ударил, я врезался в косяк.
– Ты ударил его первым?
– Да.
– Когда это произошло?
– В Новый год, когда я вернулся с вечеринки под… – Я замялся, покосившись на водителя. – Короче, я не вовремя пришел домой.
Тяжело вздохнув, Лев от нас отвернулся. Таксист, коренастый лысый мужчина с перстнем «Спаси и сохрани» на пальце, быстро глянув на Льва, весело спросил:
– Что, мальчишки подрались?
– Ага, – нехотя ответил тот, давая понять, что не в настроении разговаривать.
Но мужчина этого не заметил, его уже понесло:
– Понимаю, у меня тоже два сына, второй, правда, постарше вашего мелкого, так они постоянно…
Я надел наушники, заглушая для себя весь остальной мир.
Ехали долго. Я уже и забыл, как это – неубранные дороги, снежные заторы и драгоценные часы жизни, проведенные в автомобильных пробках. При взгляде на бесконечную вереницу аптек, магазинов разливного пива и однотипных вывесок «Овощи-фрукты» моя русская тоска, поселившаяся в душе еще при рождении, наконец почувствовала себя дома.
Квартира, которую снимал Лев, находилась возле городской клинической больницы, где он работал. Еще на подходе к пятому этажу (чертовы хрущевки без лифтов) мы услышали из-за двери пронзительный лай, и Ваня подскочил на месте:
– Это Сэм!
Пока Лев открывал ключом входную дверь, Ваня, опустившись на корточки, лаял и выл в тон Сэм на весь подъезд. Она будто бы отвечала ему.
Оказавшись на пороге, они с собакой кинулись друг на друга: Сэм, поднявшись на задние лапы, развела передние, как для настоящих обнимашек, и Ваня сомкнул руки вокруг ее шеи. Когда Сэм удушливо заскулила, Лев начал их разнимать, напоминая, что с проявлениями любви нужно рассчитывать силу.
– Жиза, – усмехнулся я этому замечанию.
Меня самого собака встретила прохладно: обнюхала и отвернулась.
В квартире были две проходные комнаты: в спальню можно было попасть только через большую гостиную. Я вышел на лоджию, примыкавшую к гостиной, и глянул вниз на машины скорой помощи – они сновали туда-сюда, как игрушечные. Лев зашел следом за мной, остановился рядом, тоже посмотрев вниз. Сказал несколько виновато:
– Надо будет снять другую квартиру, если… если Слава не передумает.
– Я думал, вы помирились, – произнес я, не глядя на Льва. – Столько секретничали по телефону.
– Я тоже так думал.
Посмотрев на него из-под упавших на глаза волос, я несколько укоризненно заметил:
– Зря ты это сказал.
– Что?
– Ну, про парня. Зациклился на этом.
– Еще бы не зациклиться, – хмыкнул Лев.
– Считаешь, он не имел права?
Лев пожал плечами.
– Формально имел, но…
– Но типа все равно только твое и трогать никому нельзя, да? – догадался я.
Лев глянул на меня исподлобья. Холодно произнес:
– Ты забываешься, – и шагнул обратно в квартиру.
Я сказал себе под нос:
– Значит, да…
Быт в квартире Льва был образцово налажен – даже лучше, чем когда мы жили вчетвером. Поверхности сияли от чистоты, одноцветная посуда (иссиня-черная, даже непривычно) аккуратно стояла на подставках, Сэм стала воспитанней – не позволяла себе забираться на диван, не лезла к столу, не пыталась сунуться носом в тарелки с едой. Я и не представлял, до какой степени идеальности могут доходить чистота и порядок под надзором Льва – дома мы, конечно, ему мешали: случайно разбивали посуду, ставили ее неровно, забывали протереть от воды, разрешали Сэм запрыгнуть на диван (Лев этого терпеть не мог, но мы ныли: «Да ладно, она же чистая»). Теперь, видимо, все было так, как в его мечтах.
– Как в операционной, – заметил Ваня, проводя пальцем по столешнице обеденного стола (та тоненько скрипнула).
Я вяло пошутил:
– Видимо, операционная была взята за образец при обустройстве квартиры.
Лев накормил нас курицей с запеченной картошкой и аккуратно поинтересовался, чем мы питались в Канаде. Удивившись вопросу, Ваня пожал плечами.
– Едой.
Помня, что готовка – это маркер Славиной депрессии, я заверил:
– Папа готовил. Все в порядке.
Вечером я рано лег спать: на часах не было даже девяти, но сказывались разница во времени и долгая дорога без сна. Мы разложили диван в гостиной, Ваня включил детский канал на телевизоре и пристроился рядом.