За стенкой, в спальне Льва, слышался глухой голос – я догадался, что он разговаривает со Славой, и поэтому старался уснуть еще быстрее, чтобы Льву стало жалко меня будить ради взбучки.
Но мне не спалось: я только лежал с закрытыми глазами, рассматривая цветастые круги в темном пространстве, – сон не шел. Я слышал, как Ваня повернулся ко мне и спросил:
– А что за история про Шмуля?
Но у меня не было настроения об этом говорить, поэтому я не открыл глаза, прикинувшись, что крепко сплю. Ваня вздохнул и снова отвернулся к телевизору, сделав звук тише.
Потом, наверное, я все-таки ненадолго уснул, потому что в следующий раз вернулся в сознание, когда Лев, тихонько выйдя из спальни, выключил телик, поправил на Ване одеяло (а на мне не поправил) и согнал собаку с дивана.
Отметив это, я снова провалился в глухую бессознательную черноту.
Утром я проснулся рано, но все равно позже Льва – на часах еще не было восьми, а он уже ходил по квартире разодетый, как офисный планктон. Заметив, что я открыл глаза, он похвалил меня:
– Молодец! Иди завтракать.
Я лениво потянулся.
– А можно еще полежать?
– Нет, тебе – нельзя, – спокойно ответил Лев. – У нас с тобой планы на день.
– Какие планы? – напрягся я.
– Это сюрприз.
Меня здорово напугала загадочность его слов, но, с другой стороны, он был спокойным, даже дружелюбным, и ничто не выдавало в нем скрытой злости или желания меня наказать. Страх уже поселился внутри меня, и от этого я все делал медленно: стоял полчаса под душем, замерев в одной позе, как изваяние, пока Лев не начал стучать в дверь и говорить, что меня это ни от чего не спасет («Значит, есть от чего спасать!» – с ужасом понял я), потом, за завтраком, я медленно жевал гренки, запивая их чаем, – но это из-за отсутствия аппетита, а не потому, что я специально тянул время. Но Лев уже потерял терпение и не дал мне доесть, поторопив:
– Все, пошли, мне еще на работу потом ехать.
Пока я обувался и натягивал верхнюю одежду, Лев, растормошив Ваню, скороговоркой его проинструктировал:
– Мы кое-куда уедем, завтрак на столе, через пару часов тебя заберет Слава, не скучай, – и чмокнул.
Когда он шагнул в коридор, я растерянно поднял на него взгляд.
– А со мной что?
– Тебя ждет незабываемое приключение, – почти ласково заверил Лев.
Во дворе дома, недалеко от подъезда, стояло припаркованное такси – рядом с ним нас ожидал Слава. Лев, подталкивая меня в спину, вынуждал подходить ближе и ближе, и Слава, как швейцар, открыл передо мной дверь автомобиля.
– Присаживайся.
Делать нечего – я забрался в салон, коротко кивнув водителю. Слава сел рядом со мной, Лев – вперед.
– Хорошо отдохнул? – по-светски спросил Слава.
– Да, – сдавленно ответил я. – А ты?
– Прекрасно.
Мы так долго ехали, что в какой-то момент закончился город – машина свернула на автостраду, и вдоль дороги потянулось бесконечное заснеженное поле, посреди которого изредка мелькали сосновые и березовые леса. Я ничего не понимал, в голове маячила шутливая мысль: может, родители хотят вывезти меня в лес и убить? Чем дольше мы ехали, тем меньше эта догадка походила на шутку.
Наконец на горизонте появились приземистые дома, и таксист свернул с загородного шоссе: мы оказались на узкой улочке – с одной стороны «Пятерочка», с другой – вереница хрущевок. Проехав еще немного, мы опять свернули – на этот раз водитель заехал на огороженную высоким забором территорию и остановился. Навигатор женским роботизированным голосом сообщил, что мы на месте.
Выйдя из машины, я огляделся: невысокое здание с выбеленными стенами напоминало школу или детский сад, и я нервно уточнил:
– Надеюсь, вы не сдаете меня в детский дом?
На всякий случай я хихикнул, произнеся это, но оба отца посмотрели на меня мрачно и невесело, не оценив юмора. Или это не юмор?..
Слава, кивнув мне, велел идти за ним, и я пошел на негнущихся ногах, чувствуя, что позади неспешно следует Лев. Когда мы обогнули здание, выйдя к центральному входу, я наконец увидел синюю вывеску с государственным гербом: «Областной клинический наркологический дис…».
Не дочитав, я рванулся в сторону, но у Льва оказалась хорошая реакция – он перехватил меня раньше, чем я успел отбежать от них хотя бы на метр. Он крепко держал меня за руку выше локтя, и чем больше я дергался, стараясь вырваться, тем сильнее сжималась его хватка – даже в момент, когда я был уверен, что сильнее уже невозможно, он сжал плечо до такой степени, что я невольно начал плакать от боли (или от обиды, страха, унижения – от всего вместе, может).
Притянув меня к себе, Лев негромко проговорил сквозь зубы:
– Давай ты не будешь позориться еще сильнее?
Он медленно отпустил меня, проверяя, останусь ли я на месте или опять побегу. Я решил остаться. Меня охватили праведный гнев и осознание собственной правоты, и я с жаром заговорил:
– Вы с ума сошли? Я не наркоман!
Слава, вздохнув, потянул меня за рукав куртки.
– Пойдем.
Я пошел, но продолжил настаивать:
– У вас ничего не получится. Я могу отказаться от лечения.
– Не можешь, – с некоторой грустью заметил Слава.
– Могу. Мне пятнадцать. Я знаю закон.
Мы уже шагали внутри здания по темному вытянутому коридору.
– Он не распространяется на наркотическую зависимость, – сообщил Лев.
Я зло к нему обернулся.
– Неправда. Ты специально так говоришь.
– Вот, смотри.
Лев указал на информационную доску, висевшую на стене коридора: там среди листовок о СПИДе и гепатите В висели выдержки из федерального закона «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». Я бегло прочитал строчки: «Информированное добровольное согласие на медицинское вмешательство в отношении несовершеннолетнего больного наркоманией в возрасте до шестнадцати лет дает один из родителей».
Я хмыкнул, обернувшись на них:
– Специально поторопились, пока шестнадцать не исполнилось?
– Мики, мы действуем не против тебя, а ради тебя, – произнес Слава, снова увлекая меня за собой.
– Да уж конечно.
От осознания, что все происходит на самом деле, что они вот-вот сдадут меня в наркологичку, я вдруг почувствовал себя очень спокойным. Или, вернее сказать, апатичным и безвольным, но все негативные эмоции, все мельтешащие мысли куда-то пропали, осталась только одна: «Оказывается, они могут вот так со мной поступить. Вот это да».
Мы несколько минут провели возле кабинета заведующего отделением, ожидая, когда нас вызовут. Сели на три металлических кресла, соединенных между собой, и я оказался посерединке, между родителями. Не лучшие ощущения в такой ситуации.
Окружающее нас пространство выглядело серо, аскетично сурово: ни рекламы на стенах, ни портрета президента – ничто не позволяло спутать это помещение с чем-то безобидным вроде стоматологии. Если изредка и пестрели какие-то плакаты, то обязательно про СПИД или героин.
Отделение называлось «детско-подростковым диспансерным» – так значилось на позолоченной табличке кабинета, рядом с именем врача-нарколога. Я прочитал его раз десять подряд: «Заведующий Новиков Дмитрий Викторович». Когда стало совсем скучно, начал читать его имя задом наперед.
– Почему ты отпустил его на вечеринку, где он накачался наркотиками? – вдруг спросил Лев, повернувшись к Славе.
– Я должен был запрещать ему проводить время с ровесниками? – вопросом на вопрос ответил тот.
Они общались через меня, и я вжался в спинку кресла, стараясь сделаться совсем незаметным.
– Ты не ответил.
– Что ты хочешь услышать?
– Не знаю. – Лев пожал плечами. – Правду. Что ты отпустил его, чтобы привести в дом того мужика.
Слава опешил.
– Ты хочешь поговорить об этом сейчас? Серьезно?
Я не думал, что буду так рад, когда дверь заведующего откроется и нас со Славой вызовут в кабинет.
Там, за длинным столом, отделяющим нас от седого мужчины в белом халате, и случился момент икс – папе дали толстую пачку бумажек на подпись, я смотрел на них и думал: как странно, что одним росчерком можно распорядиться всей моей жизнью.
Слава, читая бумаги, по ходу задавал вопросы:
– Он попадет на учет?
– На профилактический. Он не связан с государственной базой, и ваш сын будет снят с него в течение года, если, конечно, воздержится от употребления.
Я не удержался от вопроса. Спросил у Славы:
– Это он придумал, да?
Папа, подняв на меня взгляд, ничего не ответил.
– Ну да, в аэропорту ты сказал, что идея была его, – припомнил я.
От Славы, от его соглашательства с любым решением Льва, от этой постоянной оглядки на него я начинал чувствовать усталость.
– Может быть, хуже всех не Лев, а ты.
– Чего? – Слава снова поднял на меня глаза.
– Конечно, я же не твой ребенок, зачем ради меня стараться? Я тебе только мешаю, поэтому ты меня сюда отсылаешь. – Я вздрогнул на последних словах, удивившись подступившим слезам.
– Микит, что за драматизм? – спросил Слава, отложив бумаги. – Это не на всю жизнь. Обычная больница, такая же, как все…
Он наконец начал что-то объяснять, но мне уже было все равно. Я отшатнулся от его руки, пытающейся меня коснуться, и, всхлипнув, сказал:
– Да все нормально. Подписывай. Не люблю навязываться.
Отделение на первом этаже
Когда документы были подписаны, заведующий пригласил в кабинет постовую медсестру и рекомендовал сразу же сдать ей ценные вещи. Ничего ценнее ключей от дома у меня не оказалось, мобильный все еще находился в Славином распоряжении.
Постовая медсестра напоминала восковую статую – бледная, с равнодушным, мимически бедным выражением лица. Глядя мимо меня, она монотонно сообщила:
– В палатах запрещено держать верхнюю одежду, деньги, украшения, нагревательные приборы, холодное или огнестрельное оружие.
Сказав это, она подвинула мне коробочку для «ценных вещей», словно я должен был, как бы спохватившись, выложить пушку или электрический чайник. Я растерянно глянул на нее и пожал плечами – у меня правда не было ничего.