– Засунул в рот член, хотя я не хотел.
Блин, почему я объясняюсь как пятилетний?
Лев, явно оторопев от такого поворота, растерянно спросил:
– А… Можно по порядку?
Дина Юрьевна сочувственно глянула на меня.
– Микита, ты можешь рассказать с начала, как вчера?
Я захлюпал носом, чудовищно стыдясь того, что происходит, опять вжался в кресло из-за неловкости за эти слезы. Мигая и сглатывая, я начал шепотом повторять:
– Я не могу… не могу… не могу…
Я свернулся в кресле калачиком, как маленький, и спрятал лицо в колени, в голос заплакав – мне уже было все равно, что это могут услышать остальные ребята, там, в коридоре и палатах.
Сквозь собственные всхлипы и судорожные рыдания я разобрал негромкий голос Дины Юрьевны:
– Мне кажется, ему нужна ваша поддержка.
Со стороны, где сидел Лев, что-то скрипнуло, послышались мягкие шаги по линолеуму, потом как будто задвигали мебель и я почувствовал рядом папино присутствие.
– Лучше спросите разрешения, – это снова был голос Дины Юрьевны.
А потом – Льва, прямо над моим ухом:
– Можно тебя обнять?
Я оторвал руки от лица и сразу увидел Льва: он, отодвинув в сторону журнальный столик, присел на корточки перед моим креслом. Я быстро закивал и, не дожидаясь папиных действий, обнял его за шею, прижавшись мокрой щекой к его щеке, но, почувствовав по-странному неприятный укол щетины, тут же отпрянул. Лев растерянно посмотрел на меня, видимо так и не разобравшись, можно обнимать или нет. Я и сам не понял, что случилось.
– Можно просто подержать за руку, – подсказала Дина Юрьевна.
Лев так и сделал: взял мою руку в свою ладонь и накрыл сверху второй. Это было хорошо. Спокойно.
Дина Юрьевна неожиданно спросила:
– Лев, что вы чувствуете?
Он тоже удивился вопросу.
– Не понимаю, что происходит, – ответил он.
– А чувствуете что?
– Эм… Непонимание? – Он будто искал в ее глазах подсказку.
– Нет такого чувства.
Лев снова посмотрел на меня, затем опустил взгляд, словно задумался. Наверное, правда думал, потому что после этого, опять обернувшись на психолога, он сказал:
– Мне страшно.
– Что вас пугает?
– То, что Мики плачет, а я не понимаю почему, а когда не понимаю, не знаю, как ему помочь. А когда не знаю, как помочь, чувствую себя беспомощным.
Я настолько удивился этому длинному откровению, что перестал плакать. Дина Юрьевна обратилась ко мне:
– Как тебе то, что сказал папа? Что ты чувствуешь?
– Я… растерялся.
Она едва заметно улыбнулась:
– А чувствуешь что?
Я хотел сказать: «Растерянность», но быстро смекнул, что она и тут ответит: «Нет такого чувства». Странно было говорить про радость с заплаканными глазами, но на ум не пришло ничего лучше.
– Я рад, что папа поделился этим.
– А тебе хочется поделиться чем-нибудь с папой?
Я кивнул, вспомнив, зачем мы здесь собрались.
– Как ты хочешь: чтобы папа был рядом, пока ты рассказываешь, или чтобы он вернулся в свое кресло?
– Чтобы был рядом, – выдохнул я.
Дина Юрьевна разрешила придвинуть кресло Льва к моему, и, пока шла небольшая перестановка, я судорожно думал, с чего начать этот разговор. Утешало только то, что главное я уже сказал, осталось нарастить эти пугающие заявления деталями. Вот только детали могут оказаться для Льва уже вовсе не пугающими, а глупыми, выставляющими меня в идиотском свете. Может, дослушав, он скажет что-то вроде: «Ну ты и придурок, конечно» – и потом отодвинет свое кресло обратно от моего, потому что я стану ему противен?
Пока я размышлял об этом, Лев оказался рядом и, перегнувшись через подлокотники, осторожно коснулся моей руки. Я, вздрогнув от неожиданности, посмотрел на него.
– Я готов слушать, если ты готов говорить, – произнес он.
В голове с его интонациями пронеслась фраза: «Куда деваться…»
– Я готов.
Рассказывал я, конечно, путано, обрывисто, слезливо, но уже на такие позорные рыдания не срывался. Все время, пока говорил, держал Льва за руку и, наверное, чего только с его рукой не делал от нервов – и сжимал, и выкручивал, – но папа терпел, ничего не говорил. Я уже потом, когда закончил и отпустил его, обратил внимание, как он разминает кисть.
Сначала Лев молчал, и, пока в воздухе висела тяжелая тишина, я успел напридумывать всяких глупостей: что он меня осуждает, что он меня ненавидит, что я ему неприятен. Потом папа, побарабанив пальцами по подлокотнику, наконец спросил:
– У тебя сохранилась та запись?
– Да.
Лев глянул в сторону, на часы, снова забарабанив пальцами. Мне было невыносимо его молчание.
– Лев, что сейчас с вами происходит? – спросила Дина Юрьевна.
– Я думаю.
– О чем?
– Что делать с этим уродом.
Я испугался, подумав, что он обо мне. Но Дина Юрьевна сказала:
– Вы можете обратиться в полицию.
Лев смерил ее насмешливым взглядом.
– Нет, не можем.
– Почему?
– Потому что вся эта история началась на гей-свадьбе родителей. Я уже представляю, как это дело повеселит ментов.
Дина Юрьевна замялась, тоже задумавшись.
– Может, эти детали можно скрыть или исказить?
– Считаете, Артур согласится нам подыграть? – усмехнулся Лев.
Дина Юрьевна выглядела потерянной – видно, она не ожидала, что эта проблема окажется такой нерешаемой.
– Вы считаете, что полиции будет дело до семьи? – неуверенно спрашивала она. – Мне кажется, что тут все-таки важнее факт изнасилования ребенка, а все остальные детали – семья, там, свадьба родителей – они не играют никакой роли.
Лев слушал ее рассуждения, как взрослые слушают лепет маленького ребенка. Когда она закончила, он спросил:
– Вас государство никогда не перемалывало, да?
Она, то ли уязвленная этим замечанием, то ли просто растерянная, несколько сникшим голосом произнесла:
– Как бы то ни было, я думаю, юридическую сторону решения этой проблемы можно оставить на потом, а сейчас важнее поддержать вашего ребенка, проработать с ним вместе эту травму.
Лев вдруг посмотрел на меня так, как будто впервые за встречу заметил мое присутствие. Неожиданно бодро поинтересовался у Дины Юрьевны:
– Могу я вечером забрать Микиту на пару часов? Верну до отбоя.
Она смешалась.
– А… зачем?
– Вы же сказали: важно поддержать ребенка, травму проработать.
– Как вы собираетесь это сделать?
– Думаю, с этим я сам разберусь, – не очень вежливо ответил Лев.
Она вздохнула.
– Отпустить можем под расписку родителя. То есть родителя по документам.
Лев, с кривой ухмылкой, покивал.
– Хорошо, я позову… родителя по документам.
Дина Юрьевна обратилась ко мне:
– Микита, ты сам-то хочешь уйти вечером с папой?
Я пожал плечами.
– Не знаю… Наверное. А что будет? – Это я уже у Льва спросил.
– Просто поговорим, – он покосился на Дину Юрьевну, – в приватной обстановке.
Я кивнул, соглашаясь, а Дина Юрьевна насторожилась.
– Лев, вы же помните наши правила? Не использовать услышанную информацию, не попрекать ею после, даже если злитесь…
Он перебил ее:
– Ничего такого я делать не собираюсь. У вас обо мне неверное впечатление.
Дина Юрьевна, поджав губы, неохотно согласилась:
– Хорошо. Будем ждать вашего супруга с распиской, потом можете забрать Микиту. Отбой в десять.
От фразы про «вашего супруга» у меня приятно потеплело в груди. Не думал, что когда-нибудь встречу такое безусловное принятие в России, да еще и в стенах государственного учреждения. Интересно, Лев тоже это почувствовал?
Когда он ушел, бросив мне короткое «Скоро увидимся», мы с Диной Юрьевной остались в кабинете одни. Пересев в его кресло, она выдохнула, как после долгой изнурительной работы:
– Тяжелый человек.
Я покивал.
– Авторитарный, – добавила она.
Я снова покивал.
Она внимательно на меня посмотрела.
– Почему ты решил позвать только его?
Я честно подумал над ее вопросом. Вспомнил, как за пару недель до родительской свадьбы ходил в кино на «Рокетмэна» – прогуливался мимо кинотеатра и решил заглянуть, так, от скуки. А в итоге рыдал весь фильм, с самого начала, и особенно – после, оставшись в зале один, сидел и плакал, пока не закончились титры. Если «Богемскую рапсодию» я посмотрел больше десяти раз, то «Рокетмэна» поклялся никогда не пересматривать.
Не знаю, о чем этот фильм для других людей – о музыканте, о гении, о сильном человеке, о гее… Может быть. Но для меня он был о человеке, которого основательно, однозначно и хлестко не любили.
И, посмотрев на Дину Юрьевну, я откровенно сказал:
– Мне кажется, он меня не любит.
И она так же искренне возразила:
– Конечно любит! Это видно.
Я согласился отчасти:
– Может быть… Он иногда такой, как сегодня, а иногда может меня ударить или заставить что-то сделать насильно. В такие моменты кажется, что я для него… Ну, как будто бы враг.
– Да, такие перепады в одном человеке могут здорово путать, – с сочувствием произнесла Дина Юрьевна.
– Я не понимаю, почему он так по-разному себя ведет.
– Думаю, он и сам себя не понимает.
Дина Юрьевна подняла глаза на часы, я тоже посмотрел: полтретьего. Неужели мы так долго разговаривали?
– Ты пойдешь на тренинг? – спросила она.
Тренинг начинался в три. Я смутился.
– А можно не ходить?
– Сегодня разрешу, но постоянно так не получится. Групповая терапия важна для борьбы с зависимостью.
– У меня нет зависимости, – привычно буркнул я, но Дина Юрьевна меня то ли не услышала, то ли сделала вид, что не услышала.
«Шева»
Лев заехал за мной в начале восьмого, сразу после ужина. Увидев во дворе больницы черный седан, я на миг завис, приняв эту машину за нашу – точно такую же. Вот только наша еще плыла в контейнере по океану.
Подойдя ближе, я сразу понял, что это другая. У нашей немного слезала крас