«Ему с ним не справиться, – со странным сочувствием подумал я. – Можно даже не пытаться».
Когда они шагнули в темноту переулка, Артур резко вскинул голову, видимо, удивившись выбранному маршруту. От этого движения, сам не знаю почему, я подобрался и, крепко сжав биту, поднял ее в руках. Все случилось в одно мгновение: удивление Артура, моя вскинутая бита и удар Льва: сначала кулаком по лицу, а потом ногой под колени – они подогнулись, и Артур упал, как кукла на шарнирах. Я, вздрогнув, моргнул и чуть не выронил биту.
Артур прохрипел что-то вроде: «Какого хрена?» – но Лев наступил ему тяжелым ботинком на грудь, перекрывая дыхание и способность к членораздельной речи. Я видел, как по лицу Артура, из носа и рта, скатываются черные капли и падают в снег.
Чуть наклонившись к нему, Лев спокойно сказал:
– Как друг советую: не сопротивляйся.
Артур просипел в ответ:
– Ты больной? Я полицию вызову.
Ну или что-то такое он сказал, было малопонятно.
– Попробуй, – ответил Лев. – Я буду рад компании. Мы с ними вместе послушаем запись, на которой ты насилуешь моего сына.
Откашлявшись от крови, Артур поморщился:
– Че за бред?
Лев вытащил из кармана мой мобильный, включил эту злосчастную запись и, проведя пальцем по экрану (думаю, он отмотал подальше, ближе к середине), поднес прямо к уху Артура. Звук стоял на максимуме, и я опять как будто оказался в том дне: услышал его шумное дыхание, похотливые комментарии, глубже, аккуратней, убери зубы, мой сдавленный кашель, переходящий в изматывающую рвоту…
Я выронил биту, метнулся назад, к деревьям, тошнота судорогой прошлась по моему телу, и весь больничный ужин оказался на оголенных ветках. Я постоял секунду-другую, опершись о ствол: меня мелко трясло, губы дрожали, ноги подкашивались от слабости.
Я услышал в отдалении голос Льва:
– Сука. Какой же ты все-таки урод.
Я сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь убедиться, что меня больше не вырвет, и обнаружил, что вместе с тошнотой исчез страх. Он сменился холодным, расчетливым спокойствием и неожиданной ясностью.
Оттолкнувшись от дерева, я зашагал обратно.
– Ты в норме? – с сочувствием спросил Лев.
Я кивнул, поднимая биту с земли.
– Нормально.
Лев, медленно убрав ботинок с груди Артура, приказал ему:
– Вставай на колени.
– Ага, щас…
В следующую секунду Лев с силой пнул его, врезаясь тяжелой рифленой подошвой прямо под ребра, – папа явно стал злее и резче в движениях, он ведь тоже впервые услышал ту запись.
– Я сказал: вставай на колени.
Артур съежился, схватившись за бок, и Лев дернул его за воротник куртки, как кота за шкирку, вынуждая подчиниться.
– Подойди ближе, – это он уже ко мне обратился.
Я стоял примерно в трех метрах от них, с битой наперевес. Перехватив папин взгляд, я сделал несколько шагов вперед, сокращая расстояние.
– Еще ближе, не бойся.
В конце концов я остановился на расстоянии вытянутой руки от Артура. Или на расстоянии длиною в биту.
Лев повернулся к Артуру, ровным голосом произнес:
– Теперь проси прощения.
Артур, не глядя на меня, будто бы попытался встать, чтобы уйти, но Лев опустил его обратно, надавив на плечи, и повторил, чеканя слова:
– Проси прощения.
– Прости, – просипел Артур под нос, не поворачиваясь ко мне.
Лев, упершись коленом ему в позвоночник, вытащил что-то блестящее из-за шиворота Артура (крестик, что ли?) и, натянув двумя руками позолоченную цепочку, с силой надавил ею на горло, вынуждая Артура задрать голову и посмотреть на меня. В полумраке я видел его жутковатое лицо в запекшейся крови и блестящие, болезненные глаза.
– Повтори, – приказал он.
– Прости, – хрипло выплюнул Артур.
Лев с любопытством глянул на меня.
– Мики, ты простил?
Чувствуя, как приятно разливается в груди радость от лицезрения его униженной беспомощности, я помотал головой.
– Нет.
Лев цыкнул, снова обращаясь к Артуру:
– Блин, не простил. Придется еще раз.
Кажется, Лев снова надавил на цепочку, потому что Артур, резко вскинув голову, судорожно повторил:
– Прости, прости меня.
И опять Лев:
– Прощаешь?
– Нет. – Я улыбнулся, начиная забавляться этой игрой.
Лев несколько театрально посмотрел на часы и обратился к Артуру:
– У тебя есть примерно час, чтобы вымолить прощение.
– Ты издеваешься? – раздраженно спросил Артур, оборачиваясь на него.
Лев фыркнул.
– Ну да.
– Да пошли вы на хер, – прошипел Артур, сжав губы.
– Значит, отказываешься? – уточнил Лев.
– Ага.
– Хорошо.
Папа вдруг отпустил его, отходя в сторону, и я разочарованно подумал, что на этом все. Артур медленно зашевелился, принялся разминать кисти рук и шею, злобно зыркая на меня.
Но Лев, подойдя ко мне, негромко сказал, кивая на биту:
– По голове не бей.
Мы с папой встретились взглядами, как бы условившись, что он дает мне на эти действия разрешение, и я, сжав биту, поднял ее для замаха.
– Серьезно? – несколько насмешливо спросил Артур. – Натравишь на меня своего щенка?
Он попытался встать на ноги, и, поймав его в этой уязвимой позе, я нанес первый удар: по ребрам. Это был несильный удар: так, больше для порядка, чтобы он не дергался и принял прежнее положение. Когда он снова сел, схватившись за бок, я уперся ему ботинком в плечо и с силой толкнул, вынуждая откинуться на снег. Сам не знаю, откуда взял это движение – я выполнил его машинально, не задумываясь.
И вот тогда, посмотрев на Артура сверху вниз, я нанес главный удар: по яйцам. И еще раз, и еще, и еще – переполненный жаждой отмщения, я бил будто бы и не Артура вовсе, а всех уродов на этой планете, всех насильников и маньяков, умело превращающих этот хрен между своих ног в орудие пыток. Почему такой маленький отросток человеческого организма способен сделать из людей таких больших скотов?
Когда Артур съежился, закрывая пах, я начал бить куда придется: по ногам, рукам, пальцам, потому что он как будто пытался схватить биту. Закрываясь от ударов локтями, он снова принял сидячее положение, а я, забывшись, заехал ему по лицу. Его нос лопнул, как перезревший томат, и брызнул во все стороны алой кровью, заляпывая мне лицо, рубашку и джинсы.
Даже это меня не отрезвило, я замахнулся еще раз, но удара не получилось: Лев перехватил биту сзади, останавливая меня. Я растерянно обернулся.
– Тише, тише, – успокаивающе шептал папа, отцепляя мои пальцы от рукоятки – они так судорожно сжались, что больше не подчинялись мне.
Я испуганно посмотрел на Артура: он прижимал ладонь к лицу, кровь, просачиваясь между пальцами, лилась на снег.
– Я переборщил, да?
– Жить будет, – заверил Лев.
Он убрал с моего лица волосы, налипшие на лоб – я был весь потный, несмотря на промозглый холод, – и внимательно оглядел мое лицо.
– Ты в порядке?
– Да. Кажется, да.
Зашарив в кармане, Лев вытащил ключи от автомобиля, протянул их мне вместе с битой.
– Иди в машину.
– А…
Я хотел спросить: «А ты?» – но изо рта вырвалось только судорожное: «А…»
– Я сейчас приду, – ответил Лев, обернувшись на Артура.
Я кивнул, попятившись и с любопытством наблюдая за дальнейшими действиями папы.
Наклонившись над Артуром, он сказал:
– Иди домой, не пугай соседей.
Тот что-то пробубнил в ответ, и Лев ответил:
– Если бы мы тебе ребра сломали, ты бы дышать не мог, симулянт. Все с тобой нормально, скажешь, что об тумбочку ударился…
Дальше я не слышал, потому что, обернувшись, побежал к машине. В груди нарастала ликующая радость от осознания, что мы только что сделали.
«Вау… – Вот и все, что вертелось в моих мыслях. – Вот это да!»
С битой в руках я замер над багажником – там, где раньше были только грязно-розовые разводы, теперь была настоящая кровь. Не придумав ничего лучше, я вытер закругленный конец биты о подол рубашки, затем припорошил его снегом и протер еще раз. Не сильно помогло, но, по крайней мере, кровь перестала мазаться, и я убрал биту в багажник.
Растопыренными пальцами (аккуратно, чтобы ничего не запачкать) я открыл переднюю дверь и забрался в салон. Нашел в бардачке влажные салфетки для автомобильных стекол и принялся вытирать ими руки.
Лев вернулся минут через десять. Заняв водительское кресло, он с беспокойством посмотрел на меня:
– Порядок?
Я покивал. Во рту все еще стоял противный привкус рвоты, и я спросил:
– У тебя нет воды?
Лев, потянувшись к заднему сиденью, жестом фокусника вытащил полулитровую бутылку с водой. Взяв ее в руки, я снова вышел на улицу, чтобы прополоскать рот. Невольно подивился: вокруг тишина, ни души, звезды над головой, а я стою, измазанный чужой кровью, и пытаюсь избавиться от привкуса рвоты. С моей жизнью точно все в порядке?
Я снова сел в машину, закинув пустую бутылку на заднее сиденье. Посмотрел на Льва: мол, все окей, можем ехать. Он, приглядевшись, потер большим пальцем мою щеку – видимо, пытался оттереть кровь. Затем окинул взглядом всего меня – от рубашки до ботинок – и сказал:
– М‐да… Придется домой заехать.
Он завел мотор, мы выехали со двора с другой стороны – как раз мимо той самой общаги. Разглядывая ее, я спросил, как бы между делом:
– Как там Артур?
Беспокоил меня, конечно, не он, а мы. Что с нами теперь будет?
– Нормально, я убрал его с дороги.
– Куда? – насторожился я.
– К нему домой. Поднял на лифте до квартиры.
– Вас никто не видел?
– Когда двери лифта открылись, на этаже стояла какая-то бабка.
Я напрягся.
– Она что-нибудь сказала?
– Она спросила: «Что, он опять напился?», а я сказал: «Ага». Вот и все.
Я засмеялся, сначала несмело, потому что все еще переживал, не пойдет ли Артур в полицию. Но чем ярче представлял эту сцену в лифте, тем сильнее смеялся, и в конце концов Лев рассмеялся тоже. Мне кажется, в какой-то момент мы начали смеяться просто так, вообще не из-за бабки, лифта и Артура, – а как бы сами по себе, может, нервное напряжение так выходило. Думаю, со стороны это смотрелось жутковато, учитывая, что мы только что сделали и в каком виде ехали – этакие психи-убийцы из фильма ужасов про психов-убийц.