Пока смеялись, доехали до дома – там не очень далеко было. Взяли вещи с заднего сиденья, я – куртку, Лев – пальто, и пошли в подъезд. Уже у двери в квартиру, прежде чем позвонить, Лев, поморщившись, жалобно произнес:
– Сейчас ругаться будет…
Слава, открыв дверь, растерянно оглянулся на часы в коридоре, потом снова посмотрел на нас. Я стоял чуть поодаль, позади Льва, и ему было плохо меня видно.
Лев, вздохнув, отошел в сторону и несколько виновато сказал:
– Ребенок запачкался, нужно переодеть.
Выглянув из-за папиной спины, я шагнул в квадрат света, появляясь перед Славой. Вздохнув, он обреченно, но совсем не удивленно спросил:
– И что случилось?
Не знаю, почему я решил, что Славу обрадуют наши новости, но меня переполняла пьянящая радость, смешавшаяся с облегчением, и я, перескочив через порог квартиры, с восторженным придыханием сообщил Славе:
– Пап, мы такое сделали!
Он покосился на Льва.
– Что вы сделали?
– Избили Артура! – воскликнул я.
Слава отодвинул меня в сторону, требовательно посмотрел на Льва.
– Объясни.
Тот, облокотившись на косяк, устало заговорил:
– Слушай, пусть он умоется, и дай ему чистую одежду, у нас всего час до отбоя…
– Сам найдет чистую одежду, – холодно ответил Слава. – Объясни, что случилось.
Я, быстро скинув обувь, побежал в свою спальню за вещами («Привет, Вань! Пока, Вань!» – «Э… У тебя кровь?»), а затем в ванную. Пока я перебегал из одной комнаты в другую, Лев спросил:
– Я могу рассказать Славе, что случилось? В смысле, вообще все.
– Конечно! – легкомысленно бросил я, запершись в ванной.
Пока я стоял под горячим душем, смывая с лица (и даже с волос) капли крови, мне не было слышно, о чем говорят родители, – и хорошо. Не хотелось снова переживать те события, пускай даже в чужом пересказе. Выбравшись из ванны, я переоделся в чистую одежду и подошел к раковине, чтобы почистить зубы. Теперь до меня начали долетать обрывки разговора.
– У него и так проблемы с насилием, как можно было додуматься дать ему биту? Ты даже не понимаешь, насколько это нездорово! – Это, конечно, Слава злился.
– А по-моему, это самое здоровое насилие, что когда-либо было в его жизни, – отвечал Лев.
Меня удивило, как спокойно он держится.
– Насилие не может быть здоровым.
– Думай что хочешь, мне плевать. Я, по крайней мере, хоть что-то сделал.
– Так я вообще об этом не знал!
– А если бы знал, то что? – раздражался Лев. – В полицию ты пойти не можешь. Что тогда?
Слава долго молчал. Я закончил чистить зубы, но еще раз нанес пасту на зубную щетку – хотелось достать ею до самого горла, чтобы это противное послевкусие тошноты пропало.
– Видимо, ничего, – заключил Лев. – Ничего бы ты не сделал. Молодец, хороший папа.
Какое-то время то ли стояла тишина, то ли Слава говорил так тихо, что у меня ничего не получалось разобрать. Потом послышался голос Льва:
– Ты сам послушай запись. Поймешь меня.
Я выкрутил воду в кране на полную, а то мало ли… Я не хотел снова слушать тот разговор, не хотел опять блевать, а потом чистить зубы в третий, четвертый и пятый раз.
Я прополоскал рот и, выждав минуту-другую, осторожно приоткрыл дверь ванной.
Снаружи происходило странное: родители почти обнимались. Слава стоял, спиной подпирая комод, а Лев, опершись на крышку, зажал его между своих рук, как в ловушке. Ну то есть это не выглядело настоящей ловушкой, их лица были очень близко друг к другу (Лев при этом что-то негромко говорил, а Слава слушал без всякого сопротивления), так что, я думаю, все происходило добровольно. Когда я прикрыл дверь ванной, та хлопнула, и родители отпрянули друг от друга, словно делали что-то неприличное.
Переведя взгляд с одного на другого, я пожал плечами.
– Да ладно, продолжайте.
Но они не продолжили. Лев неестественно бодро спросил:
– Ты готов?
– Ага.
Засунув ноги в ботинки, я опустился на колено, чтобы завязать шнурки. Делая это, искоса поглядывал на родителей – между ними происходило какое-то общение взглядами, которые у меня не получалось расшифровать.
Когда я надел куртку, приготовившись выйти за порог, Слава окликнул меня. Я повернулся, а он, подойдя ближе, осторожно обнял меня, словно боялся сломать. Я так же осторожно обнял его в ответ.
– Прости меня, – сказал он.
– За что? – Я правда не понял, почему он извиняется.
– За то, что с тобой случилось.
– Ты не виноват.
Прислонившись губами к моему виску, он с некоторой грустью прошептал:
– Я тебя люблю, – и отпустил меня, шагнув назад.
Лев шутливо потянул меня за капюшон к выходу и, бросив на Славу прощальный взгляд, замявшись, неловко спросил:
– Можно я заеду потом?
Он долго смотрел на него, но Слава, закусив нижнюю губу, так и не ответил. Разочарованный, Лев вздохнул:
– Ну что мне сделать, чтобы ты прекратил эту пытку?
– Я подумал о том, что ты сказал насчет Артура, – начал Слава совсем про другое, как будто неаккуратно сменил тему. – Мне его не жалко, вообще. Я даже могу признать, что он это заслужил, могу признать, что ты поступил правильно. Скорее всего, в глубине души я бы и сам хотел сделать с ним то же самое. Но разница между тобой и мной в том, что я бы не сделал этого никогда. Как и большинство людей. А ты – пошел и… У тебя это даже никакого конфликта внутри не вызывает. Вот что жутко.
– Жутко? – переспросил Лев, явно уязвленный таким определением.
– Да, Лев, жутко. Может, это и помогло нашему сыну, но с тобой-то все равно что-то не так.
– Я тебя пугаю? – Когда он это спросил, у него потемнели глаза – действительно пугающая метаморфоза.
Слава, как мне показалось, сразу знал ответ на этот вопрос, но почему-то все равно задумался для виду, прежде чем кивнуть.
– Да… Да, думаю, да. Ты меня пугаешь.
Я усмехнулся: вот бы кто понравился Дине Юрьевне. Слава прекрасно понимает свои чувства.
У Льва заиграли желваки на скулах, как бывало, если он злился. Но теперь с ним происходило что-то другое, какая-то иная эмоция, потому что, потупившись, он почти жалобно ответил:
– Мне жаль это слышать. Я‐то тебя люблю.
– В этом и проблема, – негромко ответил Слава. – Иногда это похоже на наказание – быть тем, кого ты любишь.
Я судорожно глотнул воздух, словно от удара под дых – так жестко прозвучали эти слова, что даже мне стало не по себе. Я посмотрел на Льва: он не менялся в лице, только впадины на скулах становились то больше, то меньше. Потом он неожиданно осипшим голосом сказал:
– Я вызову вам такси. Отвези его сам, пожалуйста.
– Пап…
Я потянулся ко Льву, мне хотелось поддержать его, сказать, что все в порядке, но одним резким движением он оказался за порогом квартиры, и, когда я опомнился, Лев, так и не обернувшись, уже быстро спускался по ступеням.
Афиша фильма про сложные отношения отца и сына
Я сидел на пуфике в коридоре, грыз передними зубами язычок от куртки и лениво следил за Славиными движениями: он посмотрел в зеркало, поправил капюшон толстовки, запустил пальцы в волосы, как будто хотел их разлохматить, хотя нормальные люди обычно приглаживают, быстро зашнуровал кеды – явно не по погоде, как и все остальное в его прикиде, начиная от дырявых джинсов и заканчивая тонкой кожаной курткой. Был бы тут Лев, он бы начал душнить, напоминая, что мы живем в Сибири, а не в Африке, но его не было.
– Зачем ты ему это сказал? – не сводя глаз со Славы, спросил я.
– Я сказал правду. Человеку иногда полезно узнать о себе правду. Пойдем.
Он хлопнул меня по плечу, призывая встать, и я нехотя поднялся на ноги. Такси ожидало нас у подъезда, я медленно плелся, спотыкаясь о снежные бугры в темноте.
Обгоняя меня, Слава заметил:
– Перепачканный кровью ты был куда бодрее.
– Я черпаю энергию из крови насильников, – вяло пошутил я, но Слава юмора не оценил.
Он открыл передо мной дверь такси, пропуская вперед, в салон, затем сел следом за мной. За рулем сидела женщина, и я подумал: надо нормально себя вести, ей, может, неприятно находиться в девять вечера в одной машине с двумя мужчинами. Решил, что никаких разговоров о крови и насилии, но Слава все испортил.
Он сказал:
– Все это было не очень хорошо, Мики. Надеюсь, ты понимаешь.
– Нет, это было хорошо! – возразил я с куда бóльшим напором, чем планировал. – Тебе не понять.
Слава, стушевавшись, негромко ответил:
– Ладно. Извини.
Но я уже подхватил эту воодушевляющую волну яростного спора и сказал, лишь бы поперек его мнения:
– И с папой ты зря так. Он крутой.
– Крутой, потому что бьет людей? – иронично уточнил Слава.
Вот, он первый это начал – про битье людей. Я ответил:
– Потому что он меня защитил.
– Ясно.
Слава посмотрел вперед, и фары встречной машины осветили его уставшее, разочарованное выражение лица.
– Ты знал, что папа раньше был скинхедом? – спросил я из вредности, чтобы разочаровать его еще больше.
Он грустно усмехнулся.
– Похоже, не только раньше.
– Да нет, серьезно. В четырнадцать лет, около месяца.
Слава скептически поджал губы.
– Не в четырнадцать и не «около месяца».
– Дольше? – с волнующей радостью в голосе спросил я, подавшись вперед.
Слава повернул голову, внимательно посмотрел на меня.
– Тебя это радует?
– Нет, – я старался отвечать ровно.
– А что ты так улыбаешься? – спросил он тоном училки.
Пожав плечами, я снова откинулся на сиденье. Непринужденно сказал:
– Просто это… Интересно. И все.
Вечером трасса оказалась свободной, и мы быстро доехали – успели за двадцать минут до отбоя, хотя думали, что опоздаем. Слава попросил водительницу подождать его, а сам проводил меня до детско-подросткового корпуса и сдал постовой медсестре. Дины Юрьевны, конечно, уже не было в такое время, а жаль. Может, будь она на месте, я бы не попал в неприятности по возвращении в свое отделение.