Ваня кивнул.
– Больше никакой музыки? Никогда?
Кивнул.
– Хорошо.
Так же, как усадил, он теперь сдернул его обратно и отвел в сторону от пианино. Сам на минуту скрылся в коридоре: я слышал, как скрипнула дверь кладовки, потом зашелестели пакеты, задвигались тяжелые коробки. Еще раз скрипнув дверью, папа закрыл кладовку и вернулся в гостиную. В руках у него был топор.
Я встал с дивана от неожиданности.
– Ты чего?
Лев спокойно пояснил:
– Если разрубить, проще будет выкинуть.
Ваня, мигом сообразив, что сейчас будет, бросился к инструменту, закрывая его своим телом.
– Не смей!
– Ты же отказался от него, – напомнил Лев.
– Нет! – заорал Ваня, и по глазам у него покатились слезы. – Не отказался! Не смей!
В истерике он прижался к лакированному покрытию щекой, как к родному человеку. Лев устало попросил:
– Отойди.
– Нет!
– Значит, будешь играть?
– Не буду! – в слезах выкрикнул Ваня.
– Почему?
– Потому что у меня не получается!
– Жаль, – искренне ответил Лев. – Я думал, ты настоящий музыкант.
– Я настоящий музыкант!
– Настоящие музыканты от призвания так просто не отказываются.
Ваня нахмурился и резко отодвинулся от инструмента. Пианино грустно скрипнуло. Он тут же прильнул к нему обратно, заплакал:
– Ну пожалуйста, не надо!
Случилось то, что не могло не случиться. На все эти вопли вышел Слава и застал вот такую картину: Лев стоит с топором над Ваней, тот отчаянно орет, изредка поглядывая мокрыми глазами на меня, испуганно переминающегося в стороне. Капец, конечно, ситуация.
Сглотнув, Слава очень серьезно спросил:
– Что здесь происходит?
Лев, повернувшись к нему, тоже оценил картину его глазами. Сразу принялся оправдываться:
– Стоп, это все выглядит не так, как было на самом деле…
– Зачем тебе топор? – перебил его Слава.
– Это была воспитательная акция.
– С топором?
– Он не для детей, я… – Кажется, в какой-то момент Лев сам перестал понимать, как объяснить происходящее, – оборвав себя на полуслове, он замолчал.
Тогда сказал Слава, очень спокойно:
– Мне кажется, в последнее время твои воспитательные акции переходят все границы. Я их не понимаю.
– Я думаю, ты необъективно их оцениваешь, – в тон ему ответил Лев.
– А я думаю, что воспитание с применением насилия и топора объективно неприемлемо.
Вот что я имел в виду, когда упоминал, что они стали забавно разговаривать. Все их претензии друг к другу теперь начинались с «Я», а не с «Ты».
Слава, подойдя к пианино, отодвинул Льва в сторону и наклонился к Ване, мягко отцепляя его от инструмента. Что-то утешающе нашептав на ухо, он обнял сына, поставил на ноги и отправил умываться в ванную. Лев, скептически пронаблюдав за этой картиной, отошел в сторону и приставил топор к стене возле балкона. Когда он это сделал, мне стало спокойней – словно он выпустил оружие из рук. Я обессиленно бухнулся на диван.
– Ты все испортил, – заявил Лев, когда Ваня скрылся в ванной и зашумел водой.
Куда-то пропали его «я-высказывания».
Слава растерянно засмеялся.
– Серьезно? Я испортил?
– Он должен был поверить, что я сломаю его пианино, и начать играть, – объяснил Лев. – В этом был план. Все почти получилось, а потом влез ты.
– И в чем ценность игры на пианино, если ты вынуждаешь его играть из-за страха перед топором?
Лев мученически закатил глаза и тоже опустился на диван, рядом со мной.
– Это не страх перед топором, а страх за инструмент, – сказал он. – Он должен был почувствовать, как ему это важно.
Слава, скрестив руки на груди, иронично поднял брови.
– Ну ничего себе, как ты глубоко копаешь.
– Я и сам своего рода психолог.
Слава, понизив голос почти до шепота, произнес:
– Ну раз так, попробуй копнуть в самого себя и спросить, почему наш младший сын в отдельности от своего таланта не представляет для тебя никакой ценности. Даю подсказку: потому что ты принял его в семью только за талант.
Лев прыснул, посмотрев сначала на меня, а потом на Славу.
– А ничего, что вы оба меня заставили?
– Ну раз мы тебя заставили, раз тебе это вообще не нужно, то лучше совсем к нему не подходи, чем вот так, с топором, – резко ответил Слава. – Только что ты будешь делать с тем фактом, что он-то тебя полюбил?
– Я его тоже люблю, – серьезно ответил Лев.
– Конечно любишь, – кивнул Слава. – В комплекте с пианино.
В ванной перестала шуметь вода, дверь открылась, и в коридор высунулся Ваня – с мокрым лицом и влажными волосами. С рук, конечно, тоже капало – в его вселенной не изобрели полотенец. Слава, обернувшись на него, коротко бросил Льву:
– Лучше иди к себе домой.
Уже в коридоре, одеваясь под пристальным взглядом Славы, Лев негромко сказал ему:
– Ты не прав. Я бы не уехал, если бы не любил его. Я знал, что из-за этого ты прекратишь наши отношения и что я вот так, как сейчас, буду таскаться за тобой, выпрашивая снисхождения, но все равно сделал это. Потому что я его люблю.
– Ты ради себя уехал, а не ради него.
– Ты не прав, – с грустью повторил Лев, шагая за порог.
Он аккуратно отпустил дверь, и Слава раздраженно ее захлопнул, дернув за ручку. От этого злого хлопка у меня сжалось сердце. И мне в очередной раз стало до слез жалко Льва. Не думал, что у Славы тоже есть такие холодные, почти садистические замашки.
Ваня осторожно вышел из нашей комнаты, как из укрытия. Бесшумно пройдя в гостиную, он подсел ко мне и шепотом спросил:
– Как думаешь, Лев вернет Сэм, если попросить?
Я покачал головой.
– Не надо. Хотя бы собаку ему оставь.
Славик
Нужно было навестить бабушку. То есть правда, чисто по-человечески – нужно. После того как меня выгнали из наркологички, я уже больше недели оттягивал этот момент: боялся, каким может получиться наш разговор, да и как я объясню, что звонил за столько времени всего два раза?
Конечно, и у этого было свое объяснение: мы по-дурацки расстались, она наговорила Славе лишнего, Слава обиделся и не хочет с ней общаться, а я не знаю, как себя вести. В нашей семье всегда так получается: у взрослых конфликт, а я мечусь между ними, как на поле боя. Или как Лев тогда сказал: «Это не футбол». Еще какой футбол. И все время приходится думать, в чьей ты команде. Естественно, я команду Славы выбрал, а не бабушки, он ведь мне ближе.
А в другом конфликте, между родителями, я так и не определился, в чьей я команде, и все время перебегал из одной в другую, как дезертир. Интересно, Ваня тоже себя так чувствует?
Я у него один раз спросил:
– Кто тебе больше нравится: Лев или Слава?
Мы сидели в комнате на полу, Ваня собирал из лего Трафальгарскую площадь – подарок на Новый год. Я иногда подсаживался к нему, вставлял на место одну-две детали и уходил: мне на такую ерунду усидчивости не хватает.
Этот разговор случился уже после ситуации с топором и пианино, так что я был уверен: Ваня ответит про Славу.
Но он сказал:
– Лев.
Я удивился.
– Почему?
Ваня пожал плечами.
– Он типа… Ну… Как пахан в баторе.
Звучало как что-то на тюремном. Я уточнил:
– Это кто?
– Ну это самые главные, которые бьют и вещи отбирают.
Я скривился.
– И чем тебе это нравится?
– Я бы тоже так хотел, – несколько мечтательно ответил Ваня.
– Но разве приятно, когда Лев ведет себя так с тобой?
– Ну не знаю, он сильный. И всякое умеет. А Слава как будто гей.
Я усмехнулся. Казалось, Ваня до сих пор думал про наших родителей, что они «как будто геи», а не на самом деле.
– Слава тоже сильный, – возразил я. – Сильнее, чем Лев.
Сказав это, я представил, как бегу по футбольному полю: в команду Славы.
– Гонишь, что ли? – со смешком спросил Ваня. – Он красится, и ногти красит, и вообще весь какой-то… Как девочка.
Последнее он произнес с таким презрением, что я не удержался от вопроса:
– А что плохого в девочках?
– Они тупые дуры и выпендрежницы.
– Не нравятся тебе?
– Нет! – категорично ответил брат.
– Значит, ты тоже как будто гей.
Это я специально сказал, чтобы его раздразнить. Возмущенно взвизгнув, Ваня попытался пнуть меня пяткой, но я увернулся, и он заехал по своей лего-конструкции, попал прямо в колонну Нельсона. Игрушечный монумент развалился на кусочки, и Ваню разозлило это еще больше.
– Иди в жопу, короче, – обиженно буркнул он.
– Лев бы тебе дал по губам за такие слова, – напомнил я.
– Мне пофигу!
Сжалившись, я помог ему собрать монумент обратно, а то он чуть не плакал. Потом предложил:
– Пошли к бабушке.
– А че там?
– Там бабушка. Надо навестить.
Ваня скривился, но согласился. У бабушки ему не очень нравилось.
Она никогда не говорила Ване ничего плохого, но Славе однажды сказала: «Может, тебе он и сын, но мне не внук!» И еще, мол, дело, конечно, хорошее, но «всяких там с патологиями» из детдомов подбирать надо уже после того, как заведешь своих детей, ведь главное – продолжение рода, а усыновление – тупиковый путь. «Там же ничего, ничего от тебя не будет, это же все чужое!» – вот что она говорила. Это еще когда Ваня с нами не жил, когда только оформлялись документы. А потом, уже когда Ваня пришел, бабушка себя нормально вела, иногда даже ласково, вот только брат к ней не особо тянулся, называл исключительно на «вы» и по имени-отчеству.
Ну, в общем, мы вместе пошли к бабушке. По дороге зашли в магазин, потому что Ваня разнылся, что хочет шоколадку, а в магазине стояли автоматы с игрушками, и Ваня, забыв про шоколадку, разнылся, что хочет игрушку. Я не понимал, что с ним такое в последнее время – как будто с трехлеткой приходилось иметь дело.
Но в автомат согласился поиграть. Мы и раньше так часто делали на спор: кто первым вытянет какую-нибудь игрушку. Проигрывали на них всю мелочь, чаще всего ничего не получая взамен.