– Он на тебя зол, если что, – сказал Слава, заходя следом.
Мне не понравился его тон. Такой предупредительный, словно они в палате сумасшедшего.
– Ничего нового, – ответил Лев. – За что на этот раз?
– Ярик, – коротко ответил Слава.
Больше ничего не пояснил, но Лев сразу все понял.
– Он ему рассказал?
– Да.
Я сразу подобрался: ага, значит, было что рассказывать!
Лев сел за стол напротив меня, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, сделал глубокий вдох, как будто набирался с силами, и, быстро выдохнув, спросил:
– Где взял траву?
Я стушевался. Слегка отодвинулся от стола.
– Какую траву?
– Смотрю, пластинку ты не сменил.
Вспомнив, что лучшая защита – это нападение, я выдал:
– А ты вообще в отношениях с моим… одноклассником!
Чуть не сказал «парнем», вот тупо бы звучало.
Лев устало отвел взгляд. Мне показалось, он себя на что-то уговаривал. Или наоборот: уговаривал чего-то не делать.
Потом, снова посмотрев на меня, ответил:
– Мики, у меня от общения с тобой посттравматическое стрессовое расстройство до конца жизни. Я боюсь подростков.
Я припомнил их диалог со Славой.
– Что он тогда мог мне рассказать?
– А что рассказал?
Я чуть было не ответил, что все. Все рассказал: как они встречаются уже целый год, с того дня, когда он пришел к нам пьяный, а может, и больше, а может… Хорошо, что я вовремя вспомнил, как сам это придумал.
– Что влюблен в тебя, – просто ответил я.
– Все верно, – кивнул Лев. – А больше и нечего рассказывать.
Я дернулся от внезапной догадки.
– Ты знал. – Перевел взгляд на притихшего Славу, подпирающего стенку. – И ты знал.
Они молчали.
– Вы знали, – повторил я.
Родители переглянулись и… снова ничего не ответили. Пришлось спросить самому:
– Почему мне не сказали?
– Потому что ты его послал, – ответил Лев. – Общаться с ним больше не стремился. Тогда зачем тебе эта информация?
– Но мы же…
Я проглотил слово «встречались». Родителям же до последнего говорил, что мы «дружим».
– Надо было сказать, – закончил я.
Тогда в разговор вклинился Слава:
– Мы решили, что это будет неправильно. Это могло изменить твое отношение к Ярику в худшую сторону, а он же… Не виноват.
– Как это «не виноват»? – не понял я.
По-моему, если ты влюбился в отца своего парня, ты очень даже виноват.
Слава начал объяснять:
– Мики, у Ярика определенно есть какие-то свои… психологические сложности, назовем так. Похоже, он влюбляется в людей, которые спрашивают, как у него дела, как будто хорошее отношение он принимает за любовь. И это грустно.
– Но у меня нет психологических сложностей, – вставил Лев. – Я не люблю детей.
– О, у тебя нет психологических сложностей? – усмехнулся Слава, скосив на него взгляд.
– Таких – нет.
Слава снова посмотрел на меня:
– Он пытается сказать, что его не интересуют школьники.
– Я не пытаюсь, я именно так и сказал, – перебил Лев. И уже обратился ко мне: – Отношения школьников и взрослых – это нездорово.
– Ярик уже не ребёнок, – неуверенно заметил я.
Тогда заговорил Слава:
– Мики, отношения взрослого и несовершеннолетнего – это неравные отношения, где один имеет власть над другим. То, что произошло между тобой и Артуром, было насилием, но он, используя эту власть, манипулировал тобой, чтобы насилие не казалось таким очевидным.
Теперь я замолчал, осмысливая его слова. Не знаю, почему он вдруг заговорил про Артура, если речь шла о Ярике.
– В общем, нам не хотелось делать ситуацию Ярика еще печальней, – сменил тему Лев.
– То есть вам его жалко, – понял я.
– Ну можно и так сказать.
– А меня?
– Тебя?
– Меня не жалко?
– Жалко, что ты опять накурился, – напомнил Лев. – Вернемся к этому?
Я не хотел возвращаться. Бессознательно отдаляя неприятный разговор, я начал сам себя эмоционально накручивать, чтобы удержаться в позиции нападения.
– Вам не жалко, что все люди меня используют? Ярик… А до этого Лена. Я видел ее с каким-то парнем, а мне она говорила, что лесбиянка, типа она мне наврала, или передумала, или что это вообще? Может, она просто прикалывалась надо мной из-за вас? Я же ей тогда поверил.
Пока я все это говорил, почувствовал, как начинаю заводиться по-настоящему. Лев протянул ко мне руку, опустил свою ладонь поверх моей, и я замолчал. Удивленно посмотрел сначала на наши руки, потом на его сочувственное лицо.
– Ты из-за этого курил? – спросил он.
– Не знаю, – ответил я. – Наверное.
Лев тяжело вздохнул, убирая свою руку.
– А откуда взял?
Я виновато прошептал:
– У Ярика нашел.
– У Ярика… – негромко повторил он.
У стены зашевелился Слава: он, разочарованно покачав головой, сердито скрестил руки на груди. Сказал:
– Это вообще сейчас не имеет значения: откуда, зачем, почему… Потому что не долечился, вот почему. Его же выперли благодаря кое-кому.
– Кому? – спросил Лев, хотя и так понятно было.
Слава начал иронизировать:
– Сейчас вспомню… Кажется, это был какой-то чел с битой.
– Ну да, я виноват, – с нарастающим раздражением в голосе заговорил Лев. – Я виноват, что он не долечился, я виноват, что он начал курить, я виноват, что его изнасиловали, я виноват вообще во всем, что с ним происходит. Но не слишком ли много вины на одного человека? А что делал ты эти десять лет? Мимо проходил?
– Я тоже виноват, – ответил Слава. – Надо было валить из этой страны, пока он еще был маленьким, и тебя не слушать.
– Ну да, теперь страна виновата. Все, кроме тебя.
Все, о чем они говорили, внезапно начало раздражать меня. Их слова слиплись в один большой неотделимый комок.
Государство, общество, гомофобия, надо было уезжать, а ты мне не позволил, зачем я вообще тебя слушал, зачем я подпустил тебя к нему, не было бы тебя, не было бы свадьбы, не было бы этого долбаного Артура…
Господи, что за дурь?
– Мне плохо, – тихо сказал я.
Никто не услышал.
Зачем вообще надо было становиться частью семьи, если ты этого не хотел, ты ставил мне ультиматум, или я ввязываюсь в это с тобой, или иду на хер, так шел бы на хер…
Я чувствовал себя помятым, словно резиновый мяч, который проткнули и спустили. Повторил еще раз, чуть громче:
– Мне плохо.
Никакого толка. Они продолжали перепалку. Я чуть не плакал: ну почему, почему они меня не слышат?
Я остался, потому что люблю тебя, но тебе, судя по всему, на это плевать, в тебе столько скрытого садизма, то есть, по-твоему, я садист, моральный, то приближаешь, то отдаляешь, ничего не объясняя, зовешь сюда при первой же проблеме, а потом говоришь, что все проблемы из-за меня, тогда зачем позвал, затем, что ты…
– Мне плохо! – не сказал, а закричал я.
Получилось громко и истерично, зато родители сразу замолчали, повернувшись ко мне как по команде. Слава тут же оказался рядом.
– Мики, что такое?
Я, хлюпнув носом, заплакал, слюна во рту сразу стала вязкой и противной. Сглотнув, я попросил:
– Пожалуйста, хватит ругаться.
Слава поднял взгляд на Льва, Лев – на Славу. Потом оба виновато опустили их обратно – на меня.
Я продолжал, и у меня тоже получалась какая-то каша из слов:
– Хватит, это уже невыносимо, я вас обоих люблю, я мечусь между вами, как на футбольном поле, но я не хочу быть ни в чьей команде, я…
Замолчал, потому что не знал, что еще сказать. На выдохе вдруг закончились все слова.
Слава принялся за старое: обнял, поцеловал в макушку, начал извиняться, но я отстранился от него. Мне это надоело.
– Вот хватит, хватит меня так затыкать, – обиженно сказал я. – Разговаривайте со мной. Нормально разговаривайте. Если вы не можете меня в это не впутывать, так хотя бы объясните, что происходит.
Опять какие-то переглядки, долгие такие, словно они телепатически общались, решая эту ситуацию. Потом Слава подвинул стул ближе ко мне, сел рядом.
Начал он, конечно, с дебильной фразы:
– Мики, ничего не происходит…
– Да, вы поэтому грызетесь? – перебил я. – Из-за ничего?
– У нас… – Слава, подбирая нужное слово, посмотрел на Льва.
Тот подсказал:
– Кризис.
– Да, типа того. И мы пытаемся с этим разобраться.
– Вы вместе? Нет? Я не понимаю.
– Вместе, – ответили они почти синхронно.
Меня немного успокоило, что хотя бы перед этим ответом они не сверялись друг с другом глазами.
– Тогда почему вы не живете вместе?
– Пытаемся минимизировать в вашей с Ваней жизни такие… сцены, – ответил Слава.
– Вы не можете не ругаться?
– У нас накопилось много невысказанных обид. Мы обсуждаем их в терапии и потом… не всегда все проходит гладко.
Наконец я спросил то, что волновало меня больше всего:
– Вы еще любите друг друга?
– Да, – тоже одновременно.
Я вытер слезы о рукав рубашки, шмыгнул носом. Сказал, вставая из-за стола:
– Ясно, спасибо.
– Это что, все? – удивился Лев.
– Все.
– Надо же. Самое короткое прояснение ситуации в моей жизни.
Уже на выходе из гостиной я услышал, как Слава негромко сказал Льву:
– А трава?
– Да, кстати, – опомнился он, как бы зазывая меня обратно.
Остановившись в дверном проеме, я обернулся. Как со мной это обычно бывало после косяка, в мыслях сначала бред какой-то, а после – абсолютная ясность. Иногда наоборот: сначала ясность, потом бред.
Я ответил родителям очень спокойно:
– Да, я знаю, я сорвался. Мне жаль. Я не могу сейчас вам объяснить, почему это произошло. Мне нужно время. Давайте вернемся к этому разговору позже. – И, вытащив телефон из кармана, положил его на середину стола. – Вот, если вам так спокойней.
Под уважительное (по крайней мере, я хотел думать, что оно было таким) родительское молчание я ушел в свою комнату. Через пару минут в дверь постучал Слава – вернул телефон. Ничего не сказал.