Постоянно за всем следить крайне утомительно. На самом деле я никогда раньше этого не делала, и я скучала по дням, когда могла просто бездумно плыть по течению. И все-таки иногда, лишь наблюдая за людьми, можно случайно узнать что-нибудь интересное. Например, Лорен делает вид, что она весит как пушинка из-за того, что у нее быстрый метаболизм. Это неправда. На самом деле она весит как пушинка, потому что ничего не ест. За обедом она перекладывает еду с места на место, а потом сообщает, что сыта. Остальные ее подруги шутят о том, что им приходится постоянно считать калории, но они на самом деле едят, а она все выбрасывает. Сначала я думала, что она постоянно пользуется раздевалкой из стеснительности, как и я. Но теперь я пришла к другому выводу: дело, скорее всего, в том, что она хочет скрыть заострившиеся ключицы и выступающие ребра.
Брайан и Чарли ходят словно приклеенные друг к другу, хотя, похоже, так и не могут решить, кто они – лучшие друзья или злейшие враги. Иногда, когда они вместе, они расслабленно шутят и смеются – например, когда они торчат на стоянке, прислонившись к машине Чарли, передают друг другу фляжку и прячут ее, когда мимо проходит учитель. А иногда они выглядят так, словно готовы сцепиться насмерть. Когда я упомянула об этом в разговоре с Сарой, та сказала, что это вполне логично: их отцы с давних пор были лучшими друзьями, так что Чарли и Брайан фактически выросли вместе – почти как братья. Но мне это казалось не слишком убедительным, потому что у нас с Анной отношения были совсем другими. Хотя, может, братья общаются иначе.
Парень по имени Том, с которым мы в одном классе по английскому, весь урок рисует картинки с изображением графических сцен насилия. Самураи, которые обезглавливают друг друга, мужчины с пулеметами, люди, которых душат собственными кишками. Последнее, мне кажется, перебор, потому что, раз уж твои кишки оказались снаружи, тебе в любом случае скоро конец. Получалось у него весьма неплохо, хотя над тенями еще стоило бы поработать. Думаю, он уверенно шел к тому, чтобы стать либо гейм-дизайнером, либо серийным убийцей. На каждом уроке я никак не могла определиться, сесть ли рядом с ним, чтобы видеть, как он рисует, или лучше держаться от него как можно дальше.
Слишком близко или слишком далеко. Может, на самом деле не существует промежуточного варианта, не существует безопасной зоны. Как только начинаешь наблюдать за людьми, рано или поздно увидишь то, чего не хочешь видеть, и потом не знаешь, что делать с этой информацией.
Глава 20
Участие в спортивной команде дало мне неожиданное преимущество: у меня появился повод выходить из дома, не вызывая подозрений. Достаточно было надеть спортивные штаны и кроссовки и сказать, что иду на пробежку, – и ни у кого не возникало вопросов. Не нужно было объяснять родителям, как тяжело иногда находиться дома, что без Анны дом словно съежился, а его стены будто давят на меня.
Обычно я прикидывалась, что занимаюсь бегом, только находясь в паре кварталов от дома, пока не удалялась от него на безопасное расстояние. Затем я просто гуляла или сидела в парке, пытаясь придумать, как бы прихватить с собой книгу, не вызывая подозрений. Но в воскресенье я обнаружила, что продолжаю бежать, хотя давно уже могла бы остановиться. Наверное, дело в погоде, подумала я, сегодня солнечно, не слишком холодно и дует легкий ветерок. Это день, когда впервые запахло весной, а бег из нудной обязанности и повода вырваться из дома превратился в осмысленное занятие, которое понемногу начинает у меня получаться. Я по-прежнему чувствовала тяжесть в ногах, но у меня появилось больше уверенности, больше силы, чем раньше.
Я как раз бежала по одному из немногих ровных участков тротуара, когда из-за угла появился Ник. Он бежал в мою сторону, сосредоточенно опустив голову. Я подумала, что стоит тоже опустить голову и пронестись мимо. Но потом я вспомнила, как мы сидели в коридоре, разговаривая про Анну. Я шумно откашлялась. Он вскинул голову и затормозил в паре метров от меня.
– Привет, – сказала я.
Внезапно я ощутила, что не знаю, куда деть руки, и крепко обхватила себя.
– Привет, – ответил он. – Так ты, значит, бегунья?
– Формально, наверное, да. – Я гордилась тем, как уверенно звучал мой голос, и даже расслабила руки. – А ты?
Он скромно пожал плечами:
– Я стараюсь пробегать несколько километров каждый день, а на выходных и побольше. Для баскетбола это полезно – ну, знаешь, держать себя в форме.
– Разумно, – согласилась я.
В баскетболе я не очень разбиралась, но, наверное, бег – хорошая разминка, когда занимаешься другими видами спорта. Ну, кроме стрельбы из лука. Или гольфа.
Мы немного помолчали, переминаясь с ноги на ногу. Та мимолетная непринужденность, которая объединила нас, когда мы сидели в коридоре, исчезла, и теперь мы оба не знали, что сказать.
Потом он улыбнулся:
– Хочешь наперегонки?
Хочу ли я побежать с ним наперегонки? Мне такое даже в голову не приходило.
– Наверное, – произнесла я. – Если ты не расстроишься, когда проиграешь.
Он рассмеялся:
– Ух ты! Похоже, кто-то хлебнул энергетика с утра.
Я покачала головой:
– Вообще-то я ела хлопья с изюмом.
Он открыл рот и снова его закрыл. Я с опозданием осознала, что он пошутил. И внезапно мне больше всего захотелось снова пуститься бежать.
– Постарайся не отставать, – сказала я ему и побежала мимо него, стараясь задать хороший темп.
Какое-то время я даже не была уверена, последовал ли он за мной или я бегу по парку в гордом одиночестве. Потом я оглянулась и обнаружила, что он бежит следом, совсем рядом.
Вскоре мы выбежали из парка и помчались по старой тропе, которая шла у реки, извиваясь вдоль полей и пастбищ. Через некоторое время оказалось, что мы бежим очень близко, то и дело один из нас вырывался вперед, но мы не обгоняли друг друга по-настоящему.
Бежать рядом с ним было легко и даже приятно. Словно сложился какой-то ритм, последовательность движений, которая нас объединяла. Он назвал меня бегуньей, и мне это понравилось. Понравилось, что, может, я ей и правда являюсь или, по крайней мере, могу стать. Но в конце концов мои легкие сначала вежливо, а потом весьма настоятельно напомнили, что мне нужен перерыв. Я замедлилась, побежав трусцой, а затем вовсе остановилась, упираясь руками в бедра, пытаясь устоять перед искушением плюхнуться на траву и хватать ртом воздух, как утопающий.
Ник тоже остановился и наклонился, пытаясь перевести дыхание.
– У тебя неплохо получается, – выговорил он, тяжело дыша.
– Не очень, но я стараюсь, – ответила я. – Понемногу.
Меня хватало только на короткие предложения.
– А я почти поверил.
Из-за усталости мы оба какое-то время молчали, но потом отдышались, и мне показалось, что мы можем снова заговорить. Я чувствовала себя настолько уставшей и расслабленной, что общение с Ником уже не пугало меня, как раньше.
– Нам понравилась запеканка, которую сделала твоя мама, – сказала я. – Лучшая из всех, что нам прислали.
Мне было приятно, что я наконец-то смогла ему это сообщить. С опозданием на пару месяцев, но лучше поздно, чем никогда. Он озадаченно посмотрел на меня, а потом улыбнулся:
– О, это делала не мама. Это запеканка по папиному сверхсекретному рецепту. Он относится к этому очень серьезно.
– Твой папа готовит?
В теории я знала, что мужчины могут готовить, но сомневалась в существовании таких мужчин. Бёрдтон вряд ли можно назвать прогрессивным в этом плане, как и во многих других вопросах.
– Только если считает, что мы это заслужили, – сказал он. – А это не так уж часто.
– И часто вы угощаете других?
– Не очень. Мама иногда устраивает распродажу выпечки для церкви, и только. А папа обычно готовит только для нас.
– Так почему же мы удостоились такой чести?
Он отвел взгляд и уставился на горизонт:
– Потому что я его попросил.
Это был простой прямолинейный ответ, в котором таилось множество смыслов. Глядя на профиль Ника, я задумалась: а что бы случилось, если бы он рассказал Анне о своих чувствах? Может, это не изменило бы ничего. Может, она уже тогда была влюблена в мистера Мэтьюса или кого-нибудь еще и у Ника не было никаких шансов. А может, это изменило бы все.
Я осторожно выпрямилась и принялась разминаться. Через несколько секунд Ник последовал моему примеру. Мы неспешно побежали обратно в парк. Я думала, что мы забрались не так уж далеко, но теперь, когда мы устали и двигались медленнее, казалось, что маршрут, пока мы отдыхали, заметно удлинился.
– Что ж, мне сюда, – произнес он, показывая на север.
– Ага. А мне сюда. – Я показала на юг.
– Ладно. Ну что, на следующей неделе в то же время?
– Ладно, – согласилась я, не вполне понимая, что это – искреннее предложение или попытка сделать прощание менее неловким.
Мы еще немного постояли, а затем разбежались в разные стороны. И уже в следующее мгновение, когда я смотрела, как он удаляется, становясь все меньше и меньше, мне захотелось окликнуть его и попросить вернуться. Хотя я понятия не имела, что скажу ему, если это произойдет.
Я была удивлена, что мне удается оставаться незамеченной, и в то же время напугана тем, как легко это оказалось – врать и делать вид, будто ничего не изменилось. Я так привыкла к этому, что мама застала меня врасплох, сказав однажды утром, что я выгляжу уставшей. Она спросила, все ли в порядке. Я ответила, что плохо спала – что мы с тобой поссорились. Я убеждала себя, что просто не смогла придумать ничего другого, что ни во что другое она бы не поверила. Но это была неправда. Я могла бы придумать еще миллион других объяснений: получила плохую оценку, кто-то на тренировке отпустил в мой адрес язвительный комментарий, мальчик, который мне нравился, не обратил на меня внимания. Думаю, на самом деле я пыталась в каком-то смысле наказать тебя, потому что тебе следовало бы заметить. Ты должна была заметить, что я лгу, когда рассказываю, где и с кем я на самом деле провожу время. Молчу обо всех своих побегах.