– У нас его нет, – ответил папа. – Мы не стали его забирать. Начальник полиции сам передал нам, что они выяснили, и наши подозрения подтвердились. Больше нам ничего не нужно. Ты должна это принять. Важно, чтобы мы все это приняли.
Я открыла рот, а затем закрыла его снова и неловким движением отодвинулась от стола. Папа окликнул меня по имени, но я не остановилась. Я поднялась по лестнице, зашла в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Я забралась на верхний ярус кровати и плотно завернулась в одеяло. Они оба совершенно ничего не поняли. Они думали, будто я не готова признать, что Анна хотя бы в малейшей степени сама была виновата в случившемся. Но я и не обвиняла ее ни в чем. Я знала, что в тот день не она выпила те бутылки пива. Я знала, потому что мы выпили их вместе. Четыре месяца назад.
Глава 41
У пива отвратительный вкус. Это стало для нас открытием. В глубине души я надеялась, что оно не такое мерзкое. Я предполагала, что оно как зеленая горчица или редька – продукты, которые в детстве не выносишь, а позже обнаруживаешь, что они по-настоящему вкусные. Или, по крайней мере, не такие ужасные, как казалось. Но с пивом все было иначе. И все-таки вдвоем мы осилили обе бутылки.
Это была необычно теплая осенняя ночь, и наши родители ушли в кино. Нам было скучно и жарко, так что Анна стащила из холодильника две бутылки пива. Мы выпили их одну за другой, передавая друг другу. Почему-то нам казалось, что это очень круто – сидеть у нее на кровати, чувствовать, как в окно вплывает теплый ночной воздух, и передавать друг другу холодную бутылку, держа ее за горлышко.
Анна то и дело спрашивала, чувствую ли я что-нибудь. Возможно, я чувствовала себя более расслабленной – меньше напряжения в мышцах. Когда я спросила ее, она ответила, что, наверное, немного пьяна. Мы много смеялись, смеялись даже над более глупыми вещами, чем обычно, но, может, это просто было от возбуждения, от легкого беспокойства, что родители могут внезапно вернуться, если фильм отменят, и почуять алкоголь в нашем дыхании, увидеть виноватое выражение наших лиц. И в какой-то момент после второй бутылки мы обе заснули у нее на кровати, и нам было слишком тепло, чтобы накрываться одеялами.
Ранним утром Анна спрятала бутылки в свой шкаф, чтобы родители их не нашли. Она сказала, что вынесет их в мусорку позже, когда накопится достаточно других бутылок, чтобы эти две не выделялись. Я предложила, что сделаю это сама, уверенная, что у нее вылетит из головы, но она убедила меня, что не забудет. Но она, конечно, забыла.
У мамы подпись четкая и ровная – в ней прекрасно различима каждая буква. Папина вытягивалась в почти ровную линию с парой маленьких изгибов посередине, словно у него просто дрогнула рука. Именно его подпись я подделала на форме запроса результатов вскрытия. В оставшихся пунктах запроса я изо всех сил старалась воспроизвести его почерк, похожий на едва читаемые каракули. Всюду, где было нужно, я поставила галочки резкими, быстрыми движениями – раньше я видела, как он это делает.
Хотя я не считала, как Лорен, что полицейские – некомпетентные сволочи, я была уверена, что умнейшими людьми города их уж точно не назвать. К тому же они чуть не потеряли вещи Анны, поэтому они могли неправильно прочесть или интерпретировать результаты токсикологии, исходя из неверных предположений. Возможно, они просто проглядели отчет и пришли к наиболее очевидному выводу – к тому, который хорошо согласовывался с тем фактом, что они уже нашли в комнате бутылки. Таким образом, потеря координации могла стать причиной падения.
Я должна была увидеть копию отчета о вскрытии своими глазами, чтобы убедиться, правду ли сказали мне родители. Так что я отправлю запрос, который скачала с сайта окружного бюро судебно-медицинской экспертизы, и буду ждать ответа.
Тем временем я заново обдумала все свои предположения о смерти Анны. Как и все остальные, я считала, что Анна упала, когда пыталась выбраться из дома через окно. Но если у нее в крови был алкоголь той ночью, история должна была выглядеть совершенно иначе: она без проблем покинула дом… а вот забраться обратно в комнату ей не удалось. А значит, какой-то промежуток времени ускользнул от моего внимания. Промежуток, когда Анна была где-то вне дома, живая, пока я спала. Когда она была с кем-то. Когда все и случилось.
Я хотела вести себя ответственно хотя бы в чем-то. Медсестра, с которой я встретилась в клинике, называла меня «дорогая» и смотрела добрыми глазами, когда отдавала мне коробочку с образцами противозачаточных таблеток. Наверное, я разглядывала эту коробочку с очень грустным видом, потому что медсестра задала вопрос, ответить на который было очень просто: «Он хорошо с тобой обращается, этот твой парень?» Я не знала, что на это сказать. Не знала, как объяснить, что он обращался со мной не вполне хорошо и уж точно не был моим парнем.
Глава 42
В следующую субботу команда по легкой атлетике участвовала в первых соревнованиях сезона. Мне предстояло бежать стометровку. Длинные дистанции подразумевают наличие стратегии. Все зависит от того, какое решение ты примешь: вырваться ли в лидеры с самого начала или притормозить, чтобы сэкономить энергию для рывка на финальном отрезке. А стометровка требует чистой скорости – размышления о стратегии только помешают.
Мне досталась четвертая дорожка. Спортсменка слева от меня медленно и с хрустом разминала пальцы рук, не обращая внимания на мой сердитый взгляд. Она покончила с одной рукой и принялась за другую. Надеюсь, она споткнется и приземлится лицом на дорожку и еще заработает ранний артрит на всех суставах своих пальцев.
Потом я отбросила размышления о ней и ее, как я надеялась, малоприятном будущем, и принялась сосредоточенно глубоко дышать. Я могу это сделать. У меня все получится.
– На старт!
Вдох. Выдох.
– Внимание!
Вдох. Выдох. Выстрел стартового пистолета. Мои подошвы ударили по дорожке. Раз, два. Раз, два. Раз-два, раз-два. Руки двигались взад-вперед, ноги несли меня по дорожке, а тело следовало за ними.
У меня все получится.
Я едва осознавала, что рядом бегут другие, но они меня не волновали – я сосредоточилась на собственном беге. Раз-два, раз-два, раз… Я пересекла финишную черту первой. Остановилась, чувствуя, как слегка кружится голова.
– Отличная работа, Джесс! – крикнул папа с трибун.
Мама держала его за руку и широко улыбалась мне.
Я была рада, что они пришли, что они это увидели. Сара и еще несколько моих подруг по команде радостно закричали, а Лорен выглядела недовольной – значит, я точно достигла успеха.
Когда я шла к трибунам, мистер Мэтьюс улыбнулся мне и подставил ладонь, чтобы дать пять. Я помедлила. Не придумав, как избежать прикосновения, не привлекая лишнего внимания, я быстро хлопнула по его ладони и поспешила на свое место, чтобы сесть рядом Сарой.
– Поздравляю, – сказала она. – Твои родители очень милые – они в таком восторге.
– Спасибо, – ответила я. – А твои пришли?
– Папа здесь.
– А мама нет?
– Нет, она договорилась поужинать с какой-то своей подругой или типа того. – Она нервно рассмеялась. – Наверное, это и к лучшему. Когда она приходила на соревнования в последний раз, то отвела меня в сторону после и сказала, что мне следует быть поосторожнее, а то она заметила, что бедра у меня становятся «крупными».
Я посмотрела на ее бедра. Они выглядели сильными и мускулистыми. Крупными я бы их не назвала.
– По-моему, нормальные.
– Ага, конечно, но она-то возомнила себя специалистом по женским бедрам.
Я покачала головой, вспоминая последнюю встречу с ее мамой – худощавой женщиной с идеально уложенными волосами. Она выглядела прекрасной, возвышенной и такой худой, что казалось, словно сильный порыв ветра мог сдуть ее с места. Потом я подумала о своей маме, она всегда говорила нам с Анной, какие мы красивые и как она нами гордится. Мы смеялись, корчили глупые рожи и спрашивали: а теперь? Теперь мы красивые? Теперь ты нами гордишься? И она всегда говорила «да».
Сара вздохнула.
– Самое печальное, что иногда я смотрю на нее и думаю: она такая чертовски красивая, так, может, это стоит всех ее заморочек – диет, странных зеленых протеиновых коктейлей, бесконечных увлажняющих кремов. Но потом мне становится страшно, что она затянет в это и меня. И тогда я начну заботиться о себе так же, как она. Мне страшно, что однажды я променяю свою подводку для глаз на ее дурацкую коралловую помаду, а потом пройдет двадцать лет и – бум! Я возношу хвалы бикрам-йоге и каждый день торчу перед зеркалом больше часа, чтобы придать лицу «естественный» вид.
– Мне нравится твоя подводка для глаз, – сказала я. – Она делает тебя воинственной.
Улыбнувшись, она закатила глаза, хотя я была права – с таким макияжем она выглядела жесткой и напористой, совсем как амазонка. Мы немного помолчали, а потом я подняла тему, о которой раздумывала последние несколько дней:
– Если бы ты собиралась пойти с кем-нибудь куда-нибудь, куда бы ты пошла?
– А можно конкретнее?
– Например, чтобы выпить, – пояснила я. – Или еще что.
– Еще что? – Сара улыбнулась мне, вскинув брови.
– Чисто гипотетически, – заверила я ее. – Можешь уже опустить брови.
– Ага, блин, гипотетически.
– Нет, правда, – сказала я. – Куда обычно люди ходят? Если они не могут или не хотят заняться чем-то таким дома?
– Не говори мне, что ты просто проводишь социологическое исследование привычек бёрдтонских подростков, непредвзятый опрос, чтобы составить представление о поведении местного населения.
– Можно и так сказать.
– Да уж, в твоем случае я не удивлюсь, если ты не врешь. Ну, много кто тусуется в карьере. Особенно если хочет выпить. Но туда ходят и затем, чтобы пообниматься в темноте или перепихнуться.
– Карьер? Это там была большая вечеринка, верно?