– Почему?
– Не знаю. Иногда с ней такое случается. Будто ее все адски бесит.
Эта информация мне не очень помогла, так что я попыталась вернуть разговор к предыдущей теме:
– Значит, полиция спрашивала тебя, видела ли ты Анну тем вечером, и поэтому они – некомпетентные сволочи?
– Ага, и поэтому тоже.
– А что еще?
Лорен немного помолчала.
– Слушай, у них просто свои интересы, ясно? Просто остерегайся их и их приятелей больше, чем кого-либо.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имела в виду именно то, что сказала: полицейские те еще сволочи. А теперь, Джесс, хватит играть со мной во «Что? Где? Когда?» – давай уже выходи, чтобы я могла переодеться.
Подчеркнуто медленно я отступила в сторону.
Подходя к дому, я увидела мамину машину на парковке возле дома, дверь была не заперта. Я зашла на кухню, а затем в гостиную, думая, что увижу маму с книгой на диване. Я приготовилась к долгому рассказу о клиентах, которые отменяют встречи в последнюю минуту. Но мамы нигде не было.
Я поднялась по лестнице и увидела, что дверь в мою комнату открыта, мама сидит на моей кровати, а у ее ног стоит корзина с бельем. А рядом – коробка с вещами Анны. В руках мама держит ее кардиган.
– Мам!
Она вздрогнула, посмотрела на меня, кардиган выпал из ее рук и упал на колени.
– Что ты делаешь в моей комнате?
– У меня отменилось несколько пациентов, – сказала она. – Я собиралась заняться стиркой и решила, что у тебя под кроватью могли заваляться носки. И нашла вот это. – Она показала на коробку.
Я ничего не ответила. Она зашла в мою комнату без разрешения, машинально подумала я. Она не должна была найти коробку.
– Как долго она у тебя? – спросила она.
– Какое-то время.
– Как долго?
– Пару недель. Полицейский ее принес.
– Ты вообще собиралась поделиться этим с нами?
Я пожала плечами. Не собиралась на самом-то деле.
Она ждала ответа, всматриваясь в мое лицо.
– Я понимаю, что ты… – Она опустила взгляд на коробку. – Я понимаю, что у вас с Анной были особые отношения, но нам тоже ее не хватает. Мы тоже ее потеряли. И я не…
Ее голос задрожал, и она замолчала. Она быстро встала – покрывало смялось. Она протиснулась мимо меня и вышла из комнаты, избегая смотреть мне в глаза.
Я расправила покрывало и убрала кардиган в коробку, а потом пошла следом за мамой. Я обнаружила, что она сидит на диване. Она застыла, прислонившись к подушкам прямой спиной.
– Прости, – сказала я ей в спину. – Я не хотела тебя расстроить.
Она медленно вдохнула и выдохнула.
– Но расстроила. Очень сильно расстроила. И прямо сейчас я хочу немного посидеть в одиночестве.
– Я…
– Джесс, пожалуйста, оставь меня одну.
Ее спина казалась узкой, даже хрупкой. Она похудела, а я и не замечала. Я так старалась обращать внимание на все, что упустила самое важное.
– Пожалуйста.
– Хорошо, я пойду.
Я подумала, что в этот момент она, может быть, смилостивится и скажет мне, что все в порядке, что она знает – я не хотела сделать ей больно. Она всегда так делала. Раньше. Сейчас вместо этого она неподвижно застыла на диване, глядя прямо перед собой, и даже не оглянулась, когда я вышла из комнаты.
Глава 46
Когда я была маленькой, мне нравилось проводить рукой по забору из проволочной сетки. Меня завораживало ощущение холодного металла, то, как за него цепляются кончики пальцев, как он бьет по пальцам все сильнее и быстрее, когда я перехожу на бег, не отрывая руки от забора.
Однажды я довольно сильно порезалась о торчащий конец проволоки. Анна помогла мне промыть рану, и мы не стали ничего рассказывать родителям. Мы решили, что справились с ситуацией, поэтому им об этом знать не обязательно. Никто из нас не хотел выслушивать нотации о том, что в будущем мне следует быть осторожнее. Но пластырь нас выдал. Мама тут же потащила меня к врачу, и он вкатил мне укол от столбняка – было очень больно.
В тот вечер они с папой заставили нас с Анной прослушать целую лекцию о том, как важно ничего от них не скрывать. Мы обе с серьезным видом кивали и клялись, что никогда больше не будем так делать. Но усвоили мы совсем другое: в будущем нужно быть осторожнее, чтобы не попадаться.
Поэтому, когда мама обнаружила коробку, я подумала, что нужно было спрятать ее лучше. И все-таки я не могла выкинуть из головы воспоминание о том, как мама сидела на диване, не в силах произнести ни слова или хотя бы посмотреть на меня. И мне показалось, что, может быть, я спрятала коробку не для того, чтобы защитить Анну. Возможно, я сделала это, чтобы защитить себя.
Лили не виновата, что тот человек попросил мое фото, а не ее. Лили не виновата, и все-таки мне казалось ужасно несправедливым, что платить пришлось именно мне. Так что я сфотографировала себя в туалете бара той ночью – не улыбаясь, с сердитым выражением лица – и отослала фото тому мужчине. А потом, прежде чем вернуться на стоянку, я отослала его еще раз. На другой номер.
Глава 47
Не люблю, когда у меня стоят над душой. А именно этим и занималась Мона, пока я сидела за компьютером в нашем кабинете информатики, пытаясь распечатать доклад по английскому. Когда я вошла в кабинет десять минут назад, мы кивнули друг другу, и я думала, что этим мы и ограничимся. Но потом она встала и подошла ко мне, и теперь я чувствовала, как она стоит у меня за спиной. Я неохотно развернулась к ней.
– Привет, Джесс, – сказала она. – Я хотела… – Она запнулась и начала заново: – Я хотела спросить, получилось ли у тебя что-нибудь найти?
Я столько всего искала, но надеялась, что никто, включая Мону, ничего не знал о моих поисках.
– Что найти?
– Что-нибудь в телефоне Анны.
– А-а. – Я подумала о том селфи. – Да нет. Но ты все равно очень мне помогла, спасибо. – Потом я вспомнила про телефон, найденный в карьере. – А ты можешь что-нибудь сделать, если телефон побывал в воде? Думаю, нет?
– В воде? Нет, пожалуй. Можешь попробовать положить его в пакетик с рисом, чтобы он высох, – бывает, что помогает. Но, скорее всего, такой телефон уже превратился в кирпич. – Она улыбнулась. – Уронила в ванну? Лорен как-то раз угораздило, только не говори ей, что я тебе рассказала.
– Что-то вроде того.
Уронила в ванну. Или он пролежал в грязной воде в карьере неопределенное количество времени. Совершенно никакой разницы.
Она снова улыбнулась. В этот момент было сложно поверить, что это ее я видела на крыше такой грустной и сломленной. «Что с тобой случилось? – думала я. – Почему ты снова и снова спрашиваешь про телефон Анны?» Вопрос сорвался с языка, прежде чем я успела обдумать его и взвесить аргументы за и против:
– Ты ожидала, что я найду в телефоне Анны что-то конкретное?
– Ох, я… – Она замолчала и на мгновение отвернулась, так что я видела лишь ее затылок и очертания щеки. – Я пытаюсь кое-что понять. – Она снова посмотрела на меня и покраснела. – Я знаю, что она не… Я знаю, что случившееся с Анной – несчастный случай. Но когда я впервые об этом услышала, мне показалось буквально на мгновение… Я подумала, может, у нас с ней было что-то общее.
Я неотрывно смотрела на нее. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, на что она намекает.
– Ты подумала, что она спрыгнула?
– Это было глупо. Сначала полиция почти ничего не говорила о том, что случилось, и я… Наверное, я спроецировала свою ситуацию на нее. Я… у меня был тяжелый период. У меня и сейчас тяжелый период. А она начала проводить время с людьми, которые… как мне казалось… не знаю.
Я заметила, что она крепко сжимает свое плечо.
– Мона, что с тобой случилось?
– Не знаю, – ответила она. – То есть знаю, но на самом деле… я…
Я села, ожидая, что она скажет что-то еще, но она молчала, продолжая нервно сжимать плечо.
– Прости, – сказала я. – Не понимаю.
Она глубоко вздохнула:
– Прошлой весной была вечеринка. Мы с Брайаном всю неделю глупейшим образом ссорились по мелочам: с чьими друзьями проводить время, какое кино смотреть, стоит ли нам вообще идти на вечеринку или лучше заняться чем-то другим. Ничего масштабного, ничего такого уж серьезного. Потом, на вечеринке, Брайан хотел уйти пораньше, а я еще не была готова уходить. По-моему, у нас из-за этого случилась еще одна ссора. Точно не помню.
Она замолчала.
– Хочешь сказать, ты не помнишь, о чем вы спорили?
– Нет, я не помню вообще ничего. Вот в чем проблема. Я в общих чертах помню, что мы поспорили: я вышла из себя, он вышел из себя, а потом… – Она закрыла глаза. – Потом я очнулась одна прямо посреди футбольного поля в расстегнутой рубашке. – Она помолчала. – Меня сфотографировали в таком виде. Сняли на мой собственный телефон и оставили мне. Как напоминание. Как предупреждение.
– Сфотографировали? Думаешь, это был Брайан?
Мона покачала головой:
– Не знаю. Наверное, это и правда он – не знаю, с кем еще я стала бы садиться в машину, – ничего не могу вспомнить, сплошное белое пятно. Я попыталась расспросить пару человек, не видели ли они, как мы ушли вместе, но там все напились до беспамятства, так что никто не обратил внимания. Я даже не знаю, что происходило между последним моментом вечеринки, который я помню, и моментом, когда я очнулась на поле. Просто большой провал.
– Сочувствую. Это… – Я не знала, как выразить свое отношение. – Ты сообщила в полицию?
Мона рассмеялась, глухо и хрипло.
– Я пошла в полицию в то же утро в полной уверенности, что они захотят разобраться, что они мне поверят. Но вместо этого они обращались со мной как с сумасшедшей, как с пьяной шлюхой, которая что-то выдумывает. Они постоянно спрашивали меня, уверена ли я в своих словах, может, я просто напилась и заблудилась по дороге домой, а рубашку сняла, чтобы привлечь внимание или чтобы поразвлечься со своим парнем. А может, я просто пыталась устроить неприятности Брайану. Наверное, не стоило и ожидать ничего другого. В конце концов, папа Брайана – лучший друг начальника полиции. Никто не хочет ничего знать, никто не хочет разбираться.