– Все будет в порядке, – ответила я.
Они недоверчиво посмотрели на меня. Я пообещала, что большую часть времени буду просто идти и только иногда осторожно переходить на бег для пробы. Но, оказавшись от дома на достаточном расстоянии, я пустилась бежать. Будто ржавчина осыпалась с моих ног, будто они только и ждали, когда я снова как следует ими воспользуюсь.
Я не знала, стоит ли говорить Саре о том, что я услышала. С одной стороны, речь шла о ее отце – может быть, это означало, что она имеет право знать. С другой стороны, в каких бы отношениях ни находились мистер Мэтьюс и ее отец, что бы они ни значили друг для друга, совершенно очевидно, что эти отношения закончились. Ей не нужно ничего предпринимать, не нужно готовиться к переменам – эта информация ничего бы для нее не изменила. Может, истина не всегда делает человека свободным.
Пробегая по неровному тротуару, я вспоминала, как эти двое мужчин стояли рядом. И я чувствовала себя такой глупой. Потому что я не могла ошибиться сильнее насчет мистера Мэтьюса и Анны. Все улики, которые, как мне казалось, указывали на него, были лишь случайностью, белым шумом, а не сигналом, все они указывали на нечто совершенно иное. И теперь я чувствовала себя ненормальной из-за того, что идея о его близости с Анной вообще пришла мне в голову.
У меня было множество причин чувствовать себя грустной и растерянной, и это было совершенно оправданно. Но у меня была и еще одна причина грустить. Мне было грустно, что у меня больше никогда не будет оправдания, чтобы сидеть под окном мистера Мэтьюса и смотреть, как он ждет, что закипит чай, как кошка сворачивается клубком рядом с ним, – не будет оправдания, чтобы на час погрузиться в чью-то тихую жизнь, почувствовать себя связанной с человеком, который ничего не просит за это взамен.
Сара сидела рядом со мной в автобусе, полуприкрыв глаза и слушая музыку. Я решила не рассказывать ей. Я раздумывала над этим всю ночь и в конце концов решила, что это не моя тайна и потому не мне ей делиться. И все-таки теперь, когда я точно знала, что у мистера Мэтьюса с Анной ничего не было, мне подумалось, что Сара, быть может, все-таки сможет пролить свет хотя бы на часть этой головоломки – почему Лорен вообще пришло в голову, что такое возможно.
Я похлопала ладонью по спинке сиденья перед ней, как обычно делала, чтобы намекнуть ей, что стоит снять наушники, – она терпела такие выходки, даже если и не сильно была этому рада.
– Когда ты ходила на легкую атлетику, мистер Мэтьюс когда-нибудь уделял Анне особое внимание? – спросила я ее.
Она удивленно моргнула, держа в руках наушники:
– Особое внимание?
– Да, я слышала, что он относился к ней иначе, чем к другим девочкам.
Сара пожала плечами:
– Не думаю.
Она начала было надевать наушники обратно, но задумалась:
– Хотя нет, на самом деле я думаю, что-то такое было.
– Что именно?
– Не знаю. Сначала у нее были довольно хорошие результаты по кроссу, но потом появились сложности.
– Сложности?
– Она выглядела усталой и часто пропускала тренировки. Многие пропускают их время от времени, так что в этом нет ничего необычного… Но мне кажется, что он относился к Анне не так строго, как к остальным. Я хочу сказать, он явно мне симпатизирует, но если у меня ухудшится результат, он не станет пытаться подсластить пилюлю, он велит мне собраться и тренироваться усерднее. Жестокая любовь во всем своем проявлении.
– Он и к Лорен так относился? Сурово для ее же блага?
– О господи, Лорен. Это она распускает слухи об особом внимании?
Я кивнула.
– А, ну ясно – Анна и Лорен никогда особо не ладили. А однажды мистер Мэтьюс как следует отчитал Лорен на тренировке, обнаружив, что она пропускала занятия, чтобы участвовать в собраниях по организации выпускного. Позже он извинился, признал, что вспылил, но Лорен не из тех, кто может просто простить и забыть, так что она была не в восторге от того, что Анне все легко сходило с рук. Наверное, поэтому Лорен и решила, что он уделяет ей особое внимание.
– Боже, – сказала я. – Она говорила об этом так, будто… – Я глубоко вздохнула: – Не важно. Это мерзко даже по меркам Лорен.
– Ага, именно. – Она помолчала. – Но все же нельзя сказать, что она была полностью не права. Думаю, у него просто была сложная неделя, когда он наорал на Лорен, но к Анне он и правда относился мягче. Иногда они сидели рядом и разговаривали о книгах и поэзии или еще о чем. И не только о том, что нужно было для уроков. Думаю, они просто друг другу нравились.
Мистер Мэтьюс и Анна разговаривали о поэзии. Так просто это исказить, увидеть то, чего на самом деле не было. Намного проще решить, что между ними было что-то неподобающее, какая-то любовная связь, чем думать, что они на свой лад были просто друзьями.
В тот день я пошла на тренировку. Мистер Мэтьюс выглядел удивленным, заметив, что я присоединилась к команде, но ничего не сказал. Я надеялась, что он сделает вид, будто ничего не произошло, будто я не обвиняла его в связи с Анной, будто никогда не упоминала, что подслушала его звонок. Было бы прекрасно забыть о том разговоре навсегда. Но эта надежда прожила лишь до конца тренировки.
– Привет, Джесс, – окликнул он меня, когда я уже уходила с поля. – Можно тебя на минутку?
Я тоскливо посмотрела вслед остальным уходящим участницам.
– Я немного тороплюсь, так что, может…
– Джесс, – произнес он, глядя на меня и крепко обхватив себя руками. Казалось, что ему очень неуютно, но он был полон решимости. – Я рад, что твое колено больше не болит, но нам правда нужно обсудить случившееся. – Он осмотрелся по сторонам и показал на трибуны. – Так что давай присядем.
Его слова прозвучали не как вопрос, а как указание. Так что я неохотно кивнула. Мы подошли к трибунам. Я заметила, что он сначала подождал, пока я сяду, а потом сел так, чтобы между нами оказалось достаточно места. И я не могла его за это упрекнуть.
– Итак, – произнес он. – Думаю, у тебя довольно странные представления о том, что связывало меня и твою сестру.
– Больше нет, – ответила я.
– О, хорошо. – Его плечи чуть-чуть расслабились. – Теперь ты понимаешь, что между нами ничего такого не было?
– Да. Я просто… запуталась.
– Понятно, – сказал он.
Я гадала, что он скажет дальше. Я действительно надеялась, что разговор с мистером Мэтьюсом будет коротким. Надеялась, что он встанет и уйдет и мы наконец-то забудем про тот нелепый разговор.
Но потом он глубоко вздохнул, и я поняла, что так легко мне не отделаться.
– Я правда рад, что ты понимаешь: между мной и Анной ничего не было. Но еще во время того разговора ты упомянула телефонный звонок, который ты не имела никакого права слышать. Телефонный звонок, который ты никак не могла подслушать случайно.
Он снова глубоко вздохнул, и я приготовилась, что сейчас он будет на меня кричать. Но вместо этого его голос стал тихим, словно доносился откуда-то издалека.
– Я не буду спрашивать, был ли это единственный раз, когда ты подслушивала мои разговоры, потому что подозреваю, что не хочу знать ответ. И хотя я понимаю, что тот разговор мог показаться тебе странным – особенно если услышать его вырванным из контекста, – я не собираюсь ничего тебе объяснять. Тебе не нужно знать подробностей моей жизни, а мне не следует тебе их рассказывать. То, что происходит в моем доме, – мое личное дело, и твой поступок, независимо от того, как долго ты этим занималась, – серьезное правонарушение.
Я посмотрела на свои руки.
– Простите. Мне правда очень жаль.
Мне и правда было жаль. Я действительно не задумывалась, допустимо ли поступать так с другим человеком. Я не воспринимала мистера Мэтьюса как личность в полном смысле слова. Я видела в нем лишь подозреваемого, лишь того, кто знает ответ на мой вопрос.
– Хорошо. Я рад, что ты это осознаешь. – Потом он повернулся и посмотрел на меня с облегчением и одновременно с озадаченностью во взгляде. – Но вот чего я до сих пор не могу взять в толк: почему ты вообще подумала, что между нами что-то есть? Почему ты решила следить за мной?
Я могла бы рассказать ему обо всем, обо всех тех вещах, которые раньше казались мне настолько важными. О том, как мне было почти не за что зацепиться и я хваталась за соломинки, пытаясь соорудить из них плот. Но я не хотела говорить ему об этом. Не хотела ставить его в неловкое положение, рассказывая о словах Лорен, и уж точно не хотела говорить ничего, что могло бы выдать, как долго я за ним наблюдала. Так что я только пожала плечами:
– Не знаю. Теперь я понимаю, что мои догадки были далеки от правды.
– Должна быть какая-то… – Он осекся и замолчал. Потом вздохнул. – Слушай, я не хочу выжимать из тебя ответы. То, что ты сделала, меня по-настоящему потрясло и действительно очень сильно расстроило, но я понимаю, что тебе пришлось через многое пройти. А скорбь заставляет людей делать странные вещи.
Так много странных вещей. Так много часов, проведенных у него под окном. И я вспомнила, как он помогал кошке спуститься с книжного шкафа, вспомнила о том, как я оставила для него работу Анны. И невольно улыбнулась.
– В чем дело? – спросил он.
– Я поняла, что в этом самое странное.
Он поднял брови, ожидая объяснений. Я помолчала, сомневаясь, стоит ли говорить. А потом все-таки сказала, потому что если у кого и были все основания, чтобы считать меня ненормальной, так это у него:
– Иногда мне почти что казалось, что, если бы все сложилось иначе, вы были бы для нее не худшим вариантом.
Его глаза расширились. Я покраснела и пожалела, что не удержала язык за зубами, но потом заметила, что в уголке его рта появился едва заметный намек на улыбку.
– И под словом «иначе» ты имеешь в виду, что если бы я не был ее учителем, который в два раза старше нее?
– Да.
И геем, подумала я. Последнее тоже усложняло их шансы на союз.