Глава 62
Саре и моей маме понадобилось меньше трех дней, чтобы объединить усилия и добраться до меня. Я точно не знала, чья это была инициатива, поскольку они обе делали вид, что не сговаривались, но во вторник вечером Сара появилась у дверей нашего дома, утверждая, что хочет пригласить меня на ужин. Я сказала ей, что не хочу, но тут мама, которая еще вчера начала убирать из ящика стола на кухне все острые ножи, появилась у меня за спиной и чуть ли не выпихнула на улицу.
– Иди повеселись, дорогая, – предложила она. – Тебе будет полезно выбраться из дома на какое-то время – проветрись немного, подыши свежим воздухом, проведи время с друзьями.
В ее лице было столько надежды, словно она и правда верила, что именно это мне и нужно. Я хотела сказать ей, что свежий воздух и дружба тут не помогут. Если бы помогало, я бы каждый вечер ходила к Саре. Ела бы сельдерей и бобы, слушала бы, как ее мама вещает про пилатес и про то, какой цвет лучше подходит к моему оттенку кожи. Но сейчас мне хотелось просто побыть наедине с самой собой. Но пытаться объяснить все это было бы слишком сложно, все равно что пытаться снять с себя кожу в присутствии их обеих. Так что я просто ответила:
– Нет, я не хочу. Мне просто хочется побыть дома. Пожалуйста.
Мама задумалась, и мне показалось, что в ее решимости появилась брешь – маленькая трещинка, в которую я могу вбить клин.
– Пожалуйста, – повторила я.
Она посмотрела на меня и отступила было в сторону, словно разрешая мне вернуться домой. Но Сару это не впечатлило.
– Не, – сказала она. – Отличная попытка. Но отказ не принимается. Мама даже приготовила гарнир с углеводами – специально в твою честь. Итальянский салат с пастой. Так что поехали.
Я умоляюще посмотрела на маму, но брешь в ее решимости исчезла, и она кивнула.
– Сара права, – произнесла она. – Ты должна пойти.
Когда мы отъехали от дома, Сара кивнула на бумажный пакет, стоявший между нами на полу машины.
– Там бургер и картошка фри, если хочешь, – сказала она. – Если нет, то буду рада сама все это съесть.
Я растерянно посмотрела на пакет, удивленная таким поворотом:
– Я думала, мы поедим у тебя дома.
– Верно, но я смекнула, что ты будешь не очень рада, если я нарушу твое отшельничество, так что это вроде как мой белый флаг. К тому же ты знаешь, какие блюда готовит моя мама: понятия не имею, смогу ли я выдержать, если ты будешь одновременно и злой, и голодной.
– Я не злюсь, – ответила я, привалившись к окну и наблюдая за тем, как мимо проносятся дома, все они казались мне одинаковыми, только покрашенными в разные цвета.
– Не злишься? А что тогда?
Что тогда? Вопрос на миллион долларов. Продолжая смотреть в окно, я решила дать ответ на десять центов.
– Я устала и ничего не понимаю. Все, чего я хочу, – чтобы меня оставили в покое.
Сара расстроенно взглянула на меня:
– Тебя оставили в покое на целых три дня. И ты все это время ни с кем ни разговаривала – игнорировала меня, сводила с ума свою семью. Так что, считай, мы попробовали, и это не помогло. В любом случае невозможно оставить человека в покое навсегда. – Она помолчала, и ее голос смягчился. – Слушай, скажи мне, что случилось. Если ты расскажешь, мы пропустим ужин и займемся чем захочешь: посмотрим кино, возьмем молочных коктейлей, сходим на баскетбол.
Я невольно вздрогнула:
– Нет, только не на баскетбол.
Я увидела в отражении окна, что она взглянула на меня.
– Это из-за Ника? – спросила она. – Что-то случилось?
Да. Нет. Не знаю. Я закрыла глаза.
– Давай просто поужинаем.
– Ладно, – сказала она.
Дальше мы ехали молча. Я обнаружила, что не отвожу взгляда от бумажного пакета, пытаясь вспомнить, когда я ела в последний раз. Казалось, что прием пищи – это занятие, более подходящее для другой версии меня, той, которая существовала давным-давно. Я хотела снова стать ей. Я хотела, чтобы мне захотелось съесть бургер. Но вместо этого я отдала его Саре, когда мы в очередной раз встали на светофоре.
Не знаю, что именно Сара наговорила своим родителям, но, когда мы приехали к ней домой, ее мама смотрела на меня с жалостью, как на обреченного птенчика, выпавшего из гнезда. Она взяла мою куртку и повесила ее на вешалку с такой заботой, словно та была сделана из паутины. С другой стороны, папе Сары буквально не дали обнять меня.
– Она не любит обниматься, папа, – сказала ему Сара.
Я кивнула и отвела взгляд. Я не знала, как встретиться с ним взглядом, не знала, как совместить образ этого человека с воспоминанием о том, как он стоял напротив мистера Мэтьюса, с разбитым сердцем, но полный решимости.
Ужин, как и было обещано, состоял из маленькой порции салата с пастой в дополнение к другим блюдам, содержащим больше клетчатки и протеина.
– Хорошо выглядишь, – сообщила мне мама Сары, когда мы уселись за стол и принялись накладывать себе еду.
Я не ела три дня и только один раз за это время приняла душ, так что это был весьма сомнительный комплимент. Но я все равно поблагодарила ее. Я понимала, что это была тщательно продуманная фраза.
– Мне кажется или ты что-то сделала с волосами? – попробовала она еще раз. – Вроде они стали короче?
– Я постриглась, – ответила я.
Это была правда. Я постриглась три месяца назад.
– Наверное, в этом и дело, – сказала она. – Что ж, смотрится хорошо. – Затем, к моему облегчению, она повернулась к Саре. – Кстати, вот что я вспомнила – тебе скоро тоже нужно будет подстричься. А то кончики секутся.
– А я люблю секущиеся кончики, – тут же ответила Сара. – Просто обожаю. А ты как думала, почему я не стригусь?
Мама Сары вздохнула и налила себе еще воды. Некоторое время мы сосредоточенно жевали. Я гоняла туда-сюда еду по тарелке. Съев совсем чуть-чуть, я отложила вилку и принялась изучать картины на стене у меня за спиной. Кто-то в этой семье явно был большим поклонником уединенных сельских пейзажей, особенно если на переднем плане на них были грустного вида лошади.
Мама Сары заметила, что я их рассматриваю.
– Мой дядя нарисовал, – сообщила она.
– Очень красивые, – вежливо ответила я.
– У него когда-то было ранчо на севере. Ему так нравились эти лошади.
Похоже, папа Сары догадался, что разговоры о лошадях не вызывают у меня особого энтузиазма, потому что он вмешался, обращаясь ко всем сразу:
– Кстати о лошадях, вы не слышали, что кто-то снова пытался сжечь тот старый амбар? Который на участке Килманов?
Я услышала об этом впервые, но в этой новости не было ничего удивительного. Оба Килмана переехали в дом престарелых несколько лет назад, и с тех пор постройки на их земле, которую их дети, похоже, не собирались ни продавать, ни использовать, стали легкой мишенью для местных хулиганов.
– «Пытался»? – спросила Сара, подняв бровь. – У них ничего не вышло? Амбар же полностью деревянный, а дождя не было уже целую вечность. Он должен был вспыхнуть, как спичка.
– Думаю, соседи заметили и смогли вызвать пожарных прежде, чем все зашло слишком далеко.
– Им стоило бы просто его снести, – провозгласила Сара, взмахнув вилкой. – Все равно он разваливается.
– Может, это память для них, – сказала ее мама. – По-моему, его построил дедушка миссис Килман. К тому же не следует сносить его просто из-за того, что у нас в городе слишком много мужчин, которые любят играть с огнем.
– Или женщин, – добавила Сара. – Знаешь, это ведь может быть и женщина.
– Теоретически да, но готова поспорить, что это мужчина. Обычно так и бывает. В огне есть что-то очень мужское. В поджогах и в любом другом таком вандализме. Женщины подобным не занимаются.
– Это сексизм, – сказала Сара.
– Нет, это не сексизм. Я же говорю про женщин что-то хорошее.
– Хорошие слова тоже могут быть сексистскими, – возразила Сара.
Мама не обратила на нее внимания.
– Я лишь хочу сказать, что вандализм – это бессмысленно. Что-то поджигать, разбивать окна, ломать вещи, корябать надписи на стенах – этим всегда мужчины занимаются.
– Не всегда, – сказала Сара.
– Это правда, – вставил ее папа. – Особенно начет надписей. Прошлой осенью какую-то девочку из вашей школы поймали за этим занятием.
Сара нахмурилась:
– Я вроде бы ничего такого не слышала. – Она повернулась ко мне. – А ты?
Я покачала головой.
– Ну нельзя сказать, что ее застали на месте преступления, – сказал папа Сары, – но тот учитель был почти на сто процентов уверен, кто виноват. – Немного помолчав, он рассмеялся. – Конечно, можно придумать более интересное объяснение того, что могло понадобиться девочке в мужском туалете, но, похоже, она была там одна, и когда она вышла оттуда, чернила еще не высохли.
Чернила еще не высохли. Туалет для мальчиков. У меня в голове словно что-то щелкнуло.
– Это ужасно. Он сообщил об этом? Ее отстранили от занятий? – спросила мама Сары, неодобрительно покачав головой с идеально уложенными волосами.
– Отстранили? – Он помолчал. – Ох, не знаю, – произнес он и снова переключился на еду. Стало заметно, что он вдруг ссутулился. – Мы не… Я в последнее время был очень занят. Поэтому не общался ни с кем из школы.
Щелчки продолжались, становясь все громче. Чернила. Девочка. Туалет. «Шлюха».
– Джесс!
Не знаю, кто это сказал, не знаю, в который раз. Моргнув, я обнаружила, что неподвижно застыла со стаканом в руке, который так и не донесла до рта. Все трое смотрели на меня встревоженно и растерянно.
– Ты в порядке? – спросила Сара.
Я медленно и осторожно поставила стакан на стол.
– Простите, – сказала я, отодвигая стул. – Мне нехорошо.
– Мы можем чем-то тебе помочь? – спросила мама Сары. – Тебе принести обезболивающее? Или средство от изжоги?
– Нет. Кажется, мне нужно домой. Мне нужно домой прямо сейчас.