– Сидя в кресле и размышляя. Знаете, почему я вообще взялся за это дело?
– Конечно, – честно ответила Эвелин. – К вам пришла молодая девушка и начала плакать; а вы любите, когда юным созданиям хорошо и весело.
– Я так и думал, – проговорил Г. М. с достоинством. – Гори все огнем, повсюду я вижу одну неблагодарность! Вот, значит, какого вы мнения о сильном, молчаливом мужчине, который… А, ладно! Теперь послушайте, что я скажу. – Судя по тону, он был настроен весьма решительно, так что мы навострили уши. – Мне нравится выступать в роли Укротителя Строптивости. Вы уже слыхали, и не раз, как я рассуждал о всеобщей строптивости нашего мира, и думали: старик лишь выпускает пары. Однако я говорил вполне серьезно. В обычных обстоятельствах эта строптивость кажется забавной. Даже вне себя от злости мы тайком удивляемся тому, как она устроена: спеша на важную встречу, мы обязательно опаздываем на поезд или, пригласив девушку на ужин, выясняем, что забыли дома бумажник. Однако не приходило ли вам в голову, что то же самое происходит и в более крупных масштабах? Попытайтесь взглянуть на свое прошлое под этим углом – сколько важных событий в вашей жизни произошло не по причине злых или добрых поступков, а из-за нечестивой, проклятой строптивости этого мира?
Я смотрел на него с любопытством. Он яростно дымил сигарой и, очевидно, испытывал облегчение, которое и стало причиной этого необычайного многословия. Его главный свидетель положил сэра Уолтера Шторма на обе лопатки – острый ум генерального прокурора не придумал ни одного возражения против показаний Куили.
– Надеюсь, вы не собираетесь основать новую религию? – спросил я. – Если вы всерьез полагаете, что мироздание плетет интриги ради того, чтобы отвесить человеку божественный пинок под зад, то вам лишь остается переехать в Дорсет и начать писать романы[24].
– Об этом я и говорю, – ответил Г. М., глядя на меня с мрачным весельем. – По-вашему, единственное проявление строптивости – это посадить вас в лужу. Помните, как в греческих трагедиях: если уж боги кого невзлюбили, то у бедняги не остается ни малейшего шанса. Так и хочется крикнуть: «Эй, играйте честно! Отвесьте ему пару затрещин, раз так надо, но соблюдайте правила игры: если бедолага вышел из дому в лондонский туман, нельзя отправлять его обратно с солнечным ударом». Нет, сынок. Вот как это работает: одно лечит, другое калечит. Строптивость мира загнала Ансвелла в ловушку, и она же указала мне способ его спасти. Штука в том, что такое невозможно объяснить с помощью логики, хотя Уолтер Шторм и старается. Можете называть это как угодно: судьбой, Городом Души[25], гибкостью неписаных правил – речь будет идти все о той же строптивости.
Возьмите, к примеру, это дело, – разошелся Г. М., размахивая сигарой. – Как только девушка пришла ко мне, я сразу догадался, что там случилось. Думаю, вы тоже, когда услышали показания свидетелей. Джим Ансвелл по ошибке ответил на звонок и отправился прямиком в силки, расставленные для его кузена Реджинальда. Однако ни Ансвелл, ни мисс Хьюм не могли тогда этого понять, потому что находились к истине слишком близко, – не разглядели бревна в собственном глазу. Они лишь догадывались, что бревно где-то должно быть. А когда я наконец вытащил из девушки всю эту историю, было слишком поздно: прошел месяц и дело уже передали в суд. Теперь мисс Хьюм никто бы не поверил, в точности как Уолтер Шторм сегодня, – он и в самом деле не поверил ни единому ее слову.
Да и что, по-вашему, – фыркнул Г. М., – должна была подумать сама девушка? Она узнаёт, что отец умер, возвращается домой и находит своего жениха, запертого наедине с мертвецом в комнате-сейфе с отпечатками пальцев на стреле, где все указывает на то, что он – убийца. С чего бы ей подозревать, будто кто-то пытался его подставить? Пока ей не открыли правду, все это не имело в ее глазах никакого отношения к кузену Реджинальду.
– И человеком, который открыл ей правду, оказались вы?
– Разумеется. Таковы были обстоятельства, когда я впервые сел и задумался об этом деле. Нетрудно было догадаться, что старик Эйвори Хьюм тщательно подготовился к встрече с кузеном Реджинальдом. Вы сами все слышали. Он названивал в квартиру начиная с девяти утра, несмотря на то что знал – Ансвелл не приедет в Лондон раньше чем в десять сорок пять (об этом черном по белому написано в заявлении обвиняемого). Он ни с того ни с сего отослал из дома повара и горничную. Он велел запереть ставни, чтобы никто не мог заглянуть в комнату снаружи. Он привлек внимание дворецкого к полному графину виски и сифону с содовой в буфете. Он закрыл дверь на засов, когда находился в кабинете наедине с Ансвеллом. Он громко произнес, так чтобы услышал дворецкий: «Молодой человек, что с вами? Вы сошли с ума?» – в тот момент, когда заметил, что гость теряет сознание. Он не сказал «Вам нехорошо?», или «Вы больны?», или даже «Вы в стельку пьяный!».
Вполне очевидно, что Эйвори Хьюм решил сыграть в какую-то игру. Чего же он хотел? Заставить кузена Реджинальда молчать, причем бесплатно. Я должен был узнать побольше об этом кузене, чтобы добраться до правды, и выяснил достаточно от девушки – а также и от вас. Разве мы не знаем теперь, что в семье Реджинальда бывали случаи безумия?
В моей голове вновь зазвучали голоса посреди шарканья сотен ног на лестнице в Олд-Бейли. Реджинальд Ансвелл и доктор Хьюм вместе спускаются по ступеням, и сквозь их притворную вежливость просвечивает откровенная злоба. Реджинальд делает хитрый выпад: «Однако вам нужно знать, что в нашей семье имелись случаи безумия. Ничего особенного, конечно. Легкое помрачение рассудка несколько поколений назад».
– Этого было вполне достаточно, чтобы все понять, – проговорил Г. М. – Вполне достаточно. Интересно, о чем думали эти двое на лестнице? Оба знали правду и намерены были, конечно, держать рот на замке. Впрочем, продолжим. В семье Реджинальда бывали случаи безумия. А брат Эйвори Хьюма – врач. Для хитрого замысла недоставало лишь наркотика и психиатра, владеющего частным санаторием, – например, близкого друга Спенсера Хьюма доктора Треганнона. Потому как требуется присутствие двух врачей, чтобы установить…
– Выходит, они собирались заточить Реджинальда в сумасшедший дом, – сказал я.
Г. М. потер лоб:
– Ну, поначалу я лишь рассуждал об уликах. – Он сунул сигару в рот и принялся обсасывать ее, как мальчишка мятный леденец. – Мне казалось невероятным, что Эйвори и Спенсер Хьюм задумали только это. Давайте поразмыслим о том, как их фокус-покус должен был сработать. Конечно, они допустили ужасную ошибку, пригласив Джима вместо Реджинальда, однако разве это повлияло на ход событий? Посмотрим. Реджинальда необходимо было заманить в дом и вывести из себя. Каким образом? Элементарно. Всем было известно о его связи с Мэри Хьюм, даже Джиму Ансвеллу.
– А о фотографиях Джим знал? – с интересом спросила Эвелин.
– О нет, – ответил Г. М., – он выяснил про них уже за решеткой, когда я ему сказал. Ох и намучился я с ним. Джим Ансвелл не похож на героя, который сует голову в петлю, вместо того чтобы признаться, что девушка ему изменяет. Однако, когда речь зашла о фотографиях, он просто не мог себя заставить рассказать о них в суде, на весь белый свет. Даже ради спасения собственной жизни. А вы бы смогли?
– Не знаю, – признался я, пытаясь поставить себя на место Ансвелла. – Чем больше об этом думаешь, тем ужаснее это кажется.
– А вот она смогла, – довольным тоном заметил Г. М. – Поэтому она мне и нравится: очень честная и простая девушка. Впрочем, судья тоже заслужил букетик цветов. Когда старина Рэнкин сделал замечание о том, что суд – это не полиция нравов, гори все огнем, я готов был прямо там вручить ему коробку сигар. Тридцать лет я ждал того, чтобы судья в красном принял такие вот факты жизни без лишних комментариев. Я же говорил, что доверяю Рэнкину. Однако хватит меня перебивать, черт побери! Я рассказывал вам о ловушке для Реджинальда.
На чем я остановился?.. Ах да. Так вот, все знали о его связи с Мэри Хьюм. Также всем было известно, что у Реджинальда нет денег, и Эйвори Хьюм никогда не согласился бы на их свадьбу. А потом богатый кузен Джеймс объявляет о своей помолвке. И Реджинальд бросается к старику домой вне себя от ярости.
Теперь вам понятен план Эйвори Хьюма? Разговор на повышенных тонах услышан за дверью. Свидетели (которые ни о чем не подозревают) врываются в кабинет и находят там Реджинальда с пистолетом в кармане. На стреле, столь очевидно (чертовски очевидно!) сорванной со стены в безумном угаре, обнаруживаются отпечатки его пальцев. Прическа в ужасном беспорядке, галстук сорван с шеи. Рядом – Эйвори Хьюм, тоже со следами борьбы. Что произносит Реджинальд, имея безумный и несколько глупый вид, как будто не понимает, где находится? Он объявляет, что ему подсыпали наркотик и подставили. Однако рядом стоит врач, который отвечает: никаких следов наркотика нет, а чистый графин в буфете наполнен виски до отказа. Не могу представить, что еще они могли придумать, разве что нашпиговать его волосы соломой.
Каков будет девиз участников этой игры? – рассуждал я дальше. Полагаю, такой: «Ш-ш-ш! Тихо! Молчок! Пускай обо всем этом знает лишь несколько свидетелей, готовых подтвердить то, что видели». Несчастный молодой человек сошел с ума – это должно остаться тайной. Особенно для специалистов по экспертизе душевных заболеваний. Парень что-то бормочет о Мэри Хьюм, о каких-то фотографиях, о том, что его подставили? Разумеется, эта клевета, эти бредни сумасшедшего не должны выйти за пределы узкого круга людей. Почему бы не поместить его в санаторий доктора Треганнона под руководством Спенсера Хьюма? Сам Джим Ансвелл, которому придется сообщить эту печальную новость, более других пожелает, чтобы судьба его кузена не получила широкой огласки. Накануне собственной свадьбы он вряд ли захочет, чтобы на каждом углу трубили о том, как Реджинальда пришлось силой препроводить в места не столь отдаленные.