– Послушайте, Мерривейл, мне передали, что вы… Ба!
Он замер, удивленно уставившись на доктора. На свой лад он выглядел денди не меньше, чем Спенсер Хьюм: на голове лихо заломленная коричневая шляпа, в руке – трость с серебряным набалдашником. Надув поблекшие щеки, Флеминг в замешательстве разглядывал Спенсера, затем, вернувшись к двери и убедившись, что она заперта, угрюмо произнес:
– Черт возьми, я думал, что вы…
– Смотали удочки? – подсказал Г. М.
Флеминг предпочел выразиться повежливее, бросив через плечо:
– Разве ваше появление не доставит вам кучу неприятностей? – Затем повернулся к Г. М. с таким видом, будто собирался выложить все начистоту. – Для начала я хотел бы вот что сказать: я не держу на вас зла за то, что вы набросились на меня вчера в суде. В конце концов, это ваша работа. Адвокаты… Что с вас возьмешь? Ха-ха-ха. Однако кое-что я хотел бы узнать. Мне передали, что, возможно, вы намерены снова вызвать меня в качестве свидетеля защиты. Зачем?
– Нет, – ответил Г. М. – Думаю, показаний Шенкса будет вполне достаточно. Если вас и спросят о чем-то, то лишь для проформы. У меня есть арбалет, и я хочу, чтобы кто-то подтвердил, что он принадлежал Эйвори Хьюму. Шенкс прекрасно с этим справится.
– Разнорабочий? – пробормотал Флеминг и пригладил усы тыльной стороной затянутой в перчатку руки. – Послушайте, вы не против…
– Не против, – ответил Г. М., пока его собеседник пребывал в сомнениях.
– Чтобы не ходить вокруг да около… Вы по-прежнему считаете, что бедняга Хьюм был убит из арбалета?
– Никогда в этом не сомневался.
Флеминг не спеша обдумал его слова.
– Я не собираюсь отзывать свои показания, – произнес он недовольным тоном, – однако мне кажется, я обязан вам кое-что сообщить. Вчера вечером я поставил эксперимент, просто чтобы убедиться. И понял, что такое было возможно. Возможно, учитывая короткую дистанцию. Не утверждаю, что так все и случилось, однако возможность была. И еще кое-что…
– Ну же, сынок, говорите, – мягко поторопил его Г. М., бросив взгляд на доктора, который сидел очень тихо, лишь иногда издавая какие-то приглушенные звуки, будто пытался незаметно прочистить горло.
– Я сделал три попытки – в смысле, стрелял три раза из арбалета. – Флеминг показал руками. – Ведущее перо в самом деле застревает в зубьях лебедки, если не быть чертовски осторожным. Один раз, когда я выстрелил, оно целиком вышло из древка. В другой – сломалось пополам, вот так: к-к-к-кх! В точности как вы показали в суде. Однако, повторю, – он покачал пальцем, – я не возьму назад ни единого слова, сказанного под присягой. Просто этот факт меня беспокоит. Чертовки беспокоит, не могу ничего поделать. Я подумал: будет лучше обо всем рассказать. Правильный поступок, только и всего. Не очень-то мне хотелось к вам идти. Разумеется, я передам то же самое генеральному прокурору и тогда наконец смогу успокоиться. Строго между нами, что же случилось с тем дьявольским фрагментом пера?
Г. М. некоторое время молча его изучал. На столе, почти невидимое из-за тарелок, лежало синее перо. Пока Флеминг говорил, Спенсер Хьюм сделал движение, однако Г. М. его опередил: он схватил перо, положил на тыльную сторону руки и выставил вперед, как будто собирался на него дунуть.
– Странное дело, – заметил Г. М., не глядя на Спенсера, – мы как раз обсуждали эту тему, когда вы пришли. Вам не кажется, что это и есть тот самый фрагмент пера?
– Где вы его нашли?
– Ну… именно об этом мы и говорили. Не могли бы вы посмотреть на перо взглядом специалиста и помочь нам определить, оно это или нет?
Флеминг аккуратно, недоверчиво взял перо. Окинув подозрительным взглядом Г. М. и доктора Хьюма, он отошел к окну и внимательно изучил предмет в тусклом свете дня. Рассматривая перо, он иногда поднимал взгляд и обводил глазами комнату.
– Чепуха! – внезапно воскликнул он.
– Что за чепуха, сынок?
– Вот это перо – чепуха. Вернее, то, что это может быть тот самый фрагмент.
Спенсер Хьюм достал из нагрудного кармана сложенный носовой платок и принялся утирать им лицо, как будто для того, чтобы оно заблестело еще ярче. Сомнение и мука, что отражались в его глазах, казались мне ужасно знакомыми. Совсем недавно я видел точно такой же взгляд. Бегающие глаза, нервные руки… Где же я мог их видеть?
– Значит, – мягко спросил Г. М., – вы точно уверены, что это не то перо. Почему?
– Это перо индейки. А я вам говорил, что старик Хьюм использовал лишь гусиные перья.
– Между ними такая уж разница?
– Большая разница! Ха! – Флеминг щелкнул по краю шляпы. – Если вы отправитесь в ресторан и закажете индейку, а вам вместо нее принесут гуся, вы сразу же поймете разницу, не так ли? С перьями та же история. – Вдруг его осенило. – А что у вас здесь вообще происходит?
– У нас здесь все в порядке, – уверил его Г. М. спокойным тоном. – Небольшое совещание при закрытых дверях. Мы…
Флеминг, однако, его перебил.
– Вообще-то, я ненадолго, – проговорил он с достоинством. – Я лишь пришел, чтобы поделиться своими мыслями. Теперь совесть моя чиста, и, признаюсь, я с удовольствием попрощаюсь с вами. Однако осмелюсь заметить, здесь явно творятся какие-то весьма странные дела. Кстати, доктор. Если я увижу генерального прокурора, должен ли я передать ему, что вы вернулись и готовы давать показания?
– Можете передать ему все, что угодно, – тихо ответил Спенсер.
Флеминг открыл было рот, будто собираясь разразиться долгими проклятиями, однако лишь мрачно кивнул и вышел из комнаты. Ему и в голову не пришло, что именно его присутствие придавало атмосфере комнаты нечто «странное». Г. М. поднялся, глядя на Спенсера Хьюма сверху вниз.
– Вы должны радоваться, что не оказались с этим пером в суде, – мягко сказал он. – Успокойтесь, я не собираюсь вызывать вас свидетелем. Я бы не посмел этого сделать, когда вы в таком состоянии. Однако сейчас, между нами, признайтесь, что вы сфабриковали эту улику.
– Пожалуй, что так.
– Какого черта вы это сделали?
– Потому что Ансвелл виновен, – таков был его ответ.
И в этот момент я понял, кого мне напоминает выражение его глаз: точно с таким же взглядом угодившего в западню человека Джеймс Ансвелл отвечал на вопросы в зале суда. Слова доктора удивили даже Г. М. Продолжая смотреть на Спенсера Хьюма, он сделал жест, значения которого я не понял.
– Окно Иуды вам ни о чем не говорит? – настойчиво спросил он и снова как-то неопределенно махнул рукой.
Спенсер озадаченно за ним следил:
– Клянусь, что нет.
– Тогда выслушайте меня. У вас два пути. Вы можете исчезнуть или пойти сегодня в суд. Если Уолт Шторм отказался от вас как от свидетеля и у вас на самом деле есть медицинская справка, вас не смогут арестовать, разве что старина Рэнкин выйдет из себя, в чем я сильно сомневаюсь. На вашем месте я бы отправился в Олд-Бейли. Возможно, вы услышите там нечто весьма интересное, что заставит вас заговорить. Однако прежде вы должны узнать, где на самом деле застряли фрагменты пера. Их всего два: один – в лебедке арбалета, я его покажу на процессе; второй – в окне Иуды. Но предупреждаю: если я увижу, что все оборачивается против меня, то буду вынужден поставить вас на место свидетеля независимо от того, сколько проблем вы можете мне доставить. Впрочем, не думаю, что до этого дойдет. Больше сказать мне нечего – пора идти.
Мы вышли за ним из кабинета, оставив задумчивого Спенсера за столом, с отблесками угасающего камина на лице. Вчера в это же время мы впервые услышали про окно Иуды. Не пройдет и часа, как оно откроется перед нами во всей своей очевидности, простое и полезное, как буфет, хотя и несколько иных размеров, произведя фурор в зале судебных заседаний номер один. Однако в тот момент мы знали лишь, что комната, в которой произошло убийство, была заперта.
На улице Эвелин схватила Г. М. за руку.
– Вы, по крайней мере, можете ответить на один вопрос? – произнесла она сквозь зубы. – Небольшой вопрос, о котором я не подумала раньше…
– Так-так. Что за вопрос? – поинтересовался Г. М.
– Какой формы окно Иуды?
– Квадратное, – быстро ответил Г. М. – Осторожно, ступенька.
Глава шестнадцатая«Я сам его покрасил…»
– …Только правду и ничего, кроме правды?
– Ага, – ответил свидетель.
Он не жевал жвачку, однако его подвижный рот и частые щелчки языком, которыми он сопровождал свои ответы, наводили на мысль, что он усердно этим занят. У него было узкое лицо, на котором сменяли друг друга простодушие и вызов, очень худая шея и копна волос цвета лакрицы. Желая подчеркнуть особенно важную мысль, он дергал головой в сторону, будто перебрасывал во рту невидимую жвачку, не отводя при этом серьезного взгляда от собеседника. Тенденция обращаться ко всем в зале, кроме Г. М., «ваша честь» выдавала, возможно, благоговейный трепет или же повадки юного коммуниста, заметные также в сурово поджатых губах и вызывающем галстуке с изображением серпа и молота.
Г. М. приступил к допросу.
– Ваше полное имя Гораций Карлайл Грэбелл и вы проживаете в доме номер восемьдесят пять по Бенджамин-стрит в Патни?[34]
– Точно, – согласился свидетель вызывающим голосом, обводя взглядом зал суда.
– Раньше вы работали в многоквартирном доме «Комнаты Дорси» на Дьюк-стрит, где проживал обвиняемый?
– Точно.
– Чем вы там занимались?
– Я был экстра-уборщиком.
– Каковы обязанности экстра-уборщика?
– Он вычищает разный мусор, который не по душе горничным. Жильцы вытряхивают пепельницы в корзины, разбрасывают где ни попадя старые бритвы и так далее – все это работа для экстра-уборщиков. Особенная нужда в них после вечеринок.
– Вы работали в доме примерно третьего января этого года?
– Точно в тот день, – поправил его Гораций Карлайл Грэбелл, дернув головой. – Точно в тот день я находился на работе.