– Что случилось дальше? – спросил генеральный прокурор.
– Я не знал, что делать. Пытался понять, что происходит и зачем Джим приехал к мистеру Хьюму. Когда мы виделись последний раз во Фроненде, он не говорил, что собирается сюда. Я пытался понять, связано ли это как-то со мной, ведь раньше я ухаживал за мисс Хьюм. Не собираюсь извиняться, – сказал свидетель, приосанившись, – за то, что сделал дальше. Мне было известно, что между домом мистера Хьюма и соседним находится узкий проход…
Сэр Уолтер Шторм (не могу об этом умолчать) вынужден был откашляться. Он уже не был прокурором, который ведет обычный или перекрестный допрос, – но лишь человеком, который пытается дознаться правды.
– Вы бывали раньше в доме, капитан Ансвелл?
– Пару раз, хотя с мистером Хьюмом никогда не встречался. Только с мисс Хьюм. Ее отец не одобрял нашей связи.
– Пожалуйста, продолжайте.
– Я… я…
– Вы слышали сэра Уолтера, – произнес судья, спокойно глядя на свидетеля. – Рассказывайте дальше.
– Я много слышал о кабинете мистера Хьюма от его дочери и решил, что Джима будут принимать именно там. Я прошел по дорожке вдоль дома, ничего не планируя, клянусь вам; я лишь хотел оказаться рядом с ними. Вскоре я обнаружил несколько ступеней, что вели к двери со стеклянной панелью, прикрытой кружевной занавеской. По ту сторону находился коридор, в котором был вход в кабинет мистера Хьюма. Я посмотрел сквозь занавеску и увидел Джима и дворецкого, который стучался в дверь.
Бумаги на столе прокурора находились теперь в полном беспорядке, как будто их разметал сквозняк.
– Что случилось потом?
– Я… стал ждать.
– Ждать?
– За дверью. Не знал, что делать дальше.
– И долго вы ждали?
– С шести десяти или двенадцати до примерно половины седьмого или чуть позже, когда они ворвались в кабинет.
– И вы, – вопросил сэр Уолтер, тыча в свидетеля пальцем, – вы, как и все остальные, никому об этом не сообщили?
– Нет. Думаете, мне хотелось, чтобы кузена повесили?
– Это неподходящий ответ, – резко сказал судья.
– Прошу прощения, ваша честь. Я… скажу иначе: я боялся, как мои показания могут быть использованы.
Сэр Уолтер на мгновение опустил голову:
– Что вы увидели, находясь за дверью со стеклянной панелью?
– Я видел, как Дайер вышел из кабинета примерно в шесть пятнадцать. Как мисс Джордан подошла к двери примерно в половине седьмого и постучала. Затем я слышал, как вернулся Дайер и как мисс Джордан говорила ему, что в кабинете драка. И все остальное…
– Минутку. Между шестью пятнадцатью, когда Дайер покинул комнату, и половиной седьмого, когда мисс Джордан спустилась, вы заметили кого-нибудь возле кабинета?
– Нет.
– Вам хорошо была видна дверь?
– Да. В небольшом коридоре света нет, однако лампы в главном холле горели.
– С того места, где вы стояли, – дайте, пожалуйста, свидетелю план, – вам видны были окна кабинета?
– Да, они находились неподалеку от меня, слева, вот здесь.
– Кто-нибудь приближался в это время к окнам?
– Нет.
– Мог ли кто-то сделать это незаметно для вас?
– Нет. Извините. Полагаю, мне грозит наказание за то, что я не рассказал все это раньше…
Я сделал паузу, так как на процессе в этом месте тоже возник своего рода пробел. В тот день мы услышали показания парочки неожиданных свидетелей от защиты. Капитан Ансвелл оказался неожиданным свидетелем обвинения, который ловко набросил петлю на шею обвиняемого. Лицо Джеймса Ансвелла приобрело странный цвет, он не сводил со своего кузена рассеянного, недоуменного взгляда.
Во время этой паузы изменилось еще кое-что (возможно, лишь в моем предубежденном сознании). До тех пор бледный, с сурово поджатыми губами, Реджинальд говорил весьма вдохновенно (на свой тихий лад) и был очень убедителен. Он взял на себя роль, которой так не хватало этому делу, – роль очевидца, способного подтвердить косвенные улики. Однако после его последней фразы – «Полагаю, мне грозит наказание за то, что я не рассказал все это раньше…» – что-то изменилось. Ненадолго. Словно произошла осечка в работе механизма или на мгновение приоткрыли ставень, позволив заглянуть внутрь дома; а может быть, на свет показалось то клейкое лицемерие, которое уже сквозило раньше в его манере говорить. Я был уверен в одном: этот человек врет. Более того, он занял свидетельское место, заранее приготовив свою ложь, и ждал лишь случая, чтобы спровоцировать нападение Уолтера Шторма…
Конечно, Г. М. это знал. И значит, был к этому готов? Он сидел по-прежнему очень тихо, прижав кулаки к вискам. Впрочем, не имело значения, как слова свидетеля подействовали на Г. М., – важно, как они могли повлиять на присяжных заседателей.
– У меня больше нет вопросов, – сказал Уолтер Шторм в явном замешательстве.
Г. М поднялся, чтобы приступить к повторному допросу, который на самом деле был перекрестным допросом собственного свидетеля. И первые же его слова прозвучали в манере, к которой не прибегали в Олд-Бейли со времен судьи Арабина[38]. Они несли в себе угрозу и были сказаны с глубоким удовлетворением, от которого Г. М., казалось, подрос на целый фут.
– Я даю вам две секунды, – произнес он, – чтобы признаться в том, что вы пережили приступ белой горячки и все, сказанное вами, – ложь.
– Вы откажетесь от этих слов, сэр Генри, – откликнулся судья. – У вас есть право допрашивать свидетеля обо всем, что имеет отношение к показаниям, прозвучавшим во время перекрестного допроса сэра Уолтера, выражая свои мысли надлежащим образом.
– Как-будет-угодно-вашей-чести, – ответил Г. М. – Мое поведение станет понятным, когда я начну задавать вопросы… Капитан Ансвелл, вы не желаете отказаться от своих показаний?
– Нет, с какой стати?
– Что ж, – произнес Г. М. весьма беззаботным голосом, – значит, вы наблюдали события через стеклянную панель в двери?
– Да.
– Была ли дверь открыта?
– Нет, я не заходил внутрь.
– Понятно. Если не считать событий четвертого января, когда вы в последний раз посещали дом?
– Около года назад, должно быть.
– Ага, я так и думал. Разве вы не слышали вчера показаний Дайера о том, что дверь со стеклянной панелью заменили полгода назад на обычную? Если у вас есть сомнения на этот счет, можете взглянуть на отчет официальных лиц – он лежит на столе, среди улик. Что вы скажете на это?
Голос свидетеля, казалось, прозвучал из глубокой шахты:
– Дверь… возможно, была открыта…
– У меня все, – отрывисто бросил Г. М. – Ваша честь, прошу принять надлежащие меры, учитывая все, что мы здесь услышали.
Сказать, что случившееся явилось для всех потрясением, было бы слишком мягко. Из ниоткуда возник свидетель, который сумел подтвердить вину Джеймса Ансвелла, а спустя всего восемь секунд был уличен в лжесвидетельстве. Впрочем, не это было главным. Казалось, симпатии присяжных претерпели сложную химическую реакцию: я видел, как некоторые из них впервые смотрели на обвиняемого прямодушным взглядом, который, как известно, лежит в основе всякого сочувствия. Слово «подтасовка» витало в воздухе, будто произнесенное вслух. Даже если бы Г. М. заранее знал, что Реджинальд выкинет подобный номер, результат не мог бы быть лучше. Расположение к Джеймсу Ансвеллу охватило зал суда. Если бы Г. М. знал?..
– Вызывайте следующего свидетеля, сэр Генри, – спокойно произнес судья.
– Ваша честь, если у генерального прокурора не найдется возражений, я прошу вызвать повторно одного из свидетелей обвинения для опознания некоторых вещей, которые я хотел бы приобщить к делу. Мне необходим человек, проживающий в доме покойного, чье знакомство с этими вещами не вызовет сомнений.
– У меня возражений нет, ваша честь, – откликнулся сэр Уолтер Шторм, незаметно утирая лоб носовым платком.
– Что ж, хорошо. Свидетель находится в зале?
– Да, ваша честь. Я хотел бы пригласить Герберта Уильяма Дайера.
Не успели мы осознать очередной поворот этого дьявольского дела, как свидетельское место вновь занял дворецкий. Обвиняемый сидел очень прямо, глаза его блестели. Суровый Дайер, одетый с иголочки, как и вчера, разве что костюм его был чуть светлее, внимательно наклонил седую голову. Тем временем Лоллипоп успела разложить на столе несколько таинственных предметов, завернутых в коричневую бумагу. Первое, что сделал Г. М., – это развернул коричневый твидовый спортивный костюм. Мы с Эвелин обменялись взглядами.
– Вы видели этот костюм раньше? – спросил Г. М. – Пожалуйста, передайте ему сверток.
– Да, сэр, – ответил Дайер. – Это спортивный костюм доктора Спенсера Хьюма.
– Полагаю, вы вполне способны его опознать, раз доктора Хьюма нет поблизости. В вечер убийства вы искали именно этот костюм?
– Да.
– Теперь посмотрите, что лежит в правом кармане пиджака.
– Штемпельная подушечка и две резиновые печати, – ответил Дайер, демонстрируя свою находку.
– В вечер убийства вы искали эту подушечку?
– Да.
– Хорошо. У нас здесь и другие штуковины, – непринужденно произнес Г. М. – Чистое белье, турецкие тапочки и так далее. Мисс Джордан наверняка может все это опознать. Однако узнаете ли вы этот предмет?
На этот раз Г. М. извлек большой продолговатый чемодан из черной кожи с золотыми инициалами, выбитыми около ручки.
– Да, сэр, – ответил Дайер, сделав полшага назад. – Это несомненно чемодан доктора Хьюма, который мисс Джордан собрала в вечер… происшествия. Мы совсем о нем забыли; мисс Джордан серьезно заболела после всего, что случилось; а когда она спросила меня, что произошло с чемоданом, я не смог вспомнить. С тех пор я его не видел.
– Понятно. У меня есть еще одна вещь, которую только вы способны опознать. Посмотрите на этот хрустальный графин, внимательно изучите его крышку и прочее. Виски налит почти до краев, не хватает примерно двух порций. Вы видели этот графин раньше?
На минуту я подумал, что Г. М. взял вещдок, принадлежащий обвинению: графин был неотличим от того, который демонстрировал раньше сэр Уолтер Шторм. Очевидно, Дайер подумал о том же.