- Ага, - ответил он, мрачно разглядывая измученную Аню, откинувшуюся на подушку. – Пойду на кухню, сделаю попить чего-нибудь тепленького.
- Спасибо.
Я взяла руку сестры, положила ее кверху ладонью, прижала пальцами артерию и принялась считать пульс. Она обиженно закрыла глаза.
Часы на стене отмеряли секунду за секундой. С кухни больше не доносился детский плач. Кто-то гремел кружками, вероятно, Смоляков. Больше никаких звуков не было.
Через минуту я встала, подошла к окну и слегка приоткрыла форточку. Постояла, выглядывая во дворе автомобиль с красным крестом, покачала головой и закрыла окно.
- Все нормально? – Аня через силу улыбнулась. - Я еще живая?
- Живая.
- Попейте, - донеслось из-за спины. Я и не заметила, как он подошел. В руках у Ильи была кружка с чаем. – Я остудил его немного.
Мы помогли Ане приподняться. Она была слишком слаба, чтобы долгое время держать в руках кружку. Сделав пару глотков, она изможденно упала обратно.
В этот момент в дверь позвонили.
Я даже вздрогнула от неожиданного незнакомого звука. Илья поспешил в коридор и через несколько секунд вернулся уже в сопровождении двух медиков. Женщина с оранжевым чемоданчиком скромно присела на стульчик поодаль, а вот мужчина, высокий и худой, занял мое место возле больной. Вероятно, он был главным в их бригаде.
- Что случилось? – спросил он деловитым громким басом, разглядывая Аню.
- Температура, - жалобно пискнула она в ответ.
Я подошла поближе и попыталась привлечь его внимание:
- Температура, кашель с выделением мокроты, слабость, потливость, одышка, озноб. А, и еще аритмия…
И, смущаясь под его строгим взглядом, сложила руки в замочек.
Мужчина оглядел меня с головы до ног, потом перевел взгляд на сестру и вставил в уши звукопроводящие трубки стетоскопа.
- Присядьте и поднимите рубашку, - скомандовал он.
Немногословный товарищ. Серьезный. На вид ему было лет тридцать, но усталость в глазах прибавляла еще парочку лет. Он долго выслушивал легкие, бронхи и сердце Ани, то и дело бросая на меня оценивающие взгляды. От прикосновений акустической головки стетоскопа сестра каждый раз зажмуривалась и кривила лицо. Немудрено, на улице мороз, все инструменты охладились.
Я отвернулась к окну и ждала, пока он закончит все манипуляции и задаст все вопросы.
- Мы заберем вас, - наконец, сказал он безапелляционным тоном и повернулся ко мне. – Поможете собрать девушку?
И не дождавшись ответа, уткнулся в свои бумаги.
Я бросилась лихорадочно собирать одежду сестры. И как мне в голову не пришло сделать это заранее? Взяла сумку, начала вытаскивать из шкафов белье и запихивать внутрь. А что еще ей понадобится в больнице? Не имею понятия. Илья тоже заметался возле старенькой стенки в поисках необходимых документов. Аня показывала рукой, где они должны лежать, но нужные бумажки так и не находились.
Врач терпеливо наблюдал за нами, сложив ногу на ногу. Мне жгло спину от его взгляда. Посомневавшись пару секунд, я сунула в сумку и тапочки. Хватит. Застегнула молнию. В этот момент в дверях появилась Мурзя.
Малыш сладко спал у нее на руках. Она обошла медиков и поднесла ребенка ближе к Ане. Та посмотрела на его милое личико, сопящий вздернутый носик, прикрытые веки, сонную полуулыбку. И кивнула в знак благодарности, еле сдерживая слезы.
Я помогла Ане сесть и подала теплые подштанники, брюки, кофту и носки.
- О, Володька, - сказала шепотом Машка, - сколько лет, сколько зим! Ничего себе, как ты возмужал! Не плечи, а плечищи! И нос вырос огроменный!
Я обернулась и увидела, что слова подруги были адресованы мужчине-доктору. Они хотели обняться, но в руках подруги все еще мирно спал малыш. Поэтому она подошла ближе и прижалась плечом к его плечу. Мужчина смотрел на нее и мотал головой, словно не веря своим глазам.
- Машка, ну ты и вымахала! - И тоже шепотом. - Всего пять лет не виделись, а ты из ребенка успела в девушку превратиться!
- Слушай, а давно хотела тебя найти. Мы с Марьянкой же хотели на скорую устроиться в подработки. По выходным. Я слышала, что так можно?
Он кивнул ей, снова взглянул на меня и почему-то усмехнулся.
- Учитесь что ли? Или уже отучились?
- Долгая история. Ты это, заезжай, давай, после смены. – Она поправила пеленку, прикрыв ножки малыша. - Мы будем здесь.
- Я всю новогоднюю ночь на дежурстве.
- У-у-у. После давай тогда.
- Хорошо.
- Возьмешь, значит, нас к себе?
- А как же! А то ведь некому чемодан мой таскать, - он указал глазами на большой оранжевый ящик, стоящий в ногах у женщины.
- Тогда беру с тебя слово. Приезжай, мы будем ждать.
- Постараюсь, - ответил мужчина и направился к двери.
Мы с Ильей собрали Аню, помогли надеть куртку, сопроводили до машины и расстались без лишних слов и нежностей. Она все еще дула губы, обиженно поглядывая на меня. Неисправима!
- Вот так Новый год, - прошептал Смоляков, усаживаясь в кресло.
- Вы оставляйте меня здесь, - предложила я, - а сами езжайте в общагу.
Мурзя присела рядом. Пока нас не было, она уже успела переложить ребенка в кроватку.
- Тебе придется тусоваться здесь с ребенком, пока мамашка не выздоровеет. –Развела руками она. - А это, сама знаешь, долгая история!
- Что поделаешь…
- Еще и Новый Год. Я, пожалуй, останусь с тобой.
- Не нужно. Езжайте, справьте с ребятами.
- Я тоже останусь, - прошептал Илья.
- Спасибо, - обернувшись к нему, поблагодарила я.
Мне было страшно оставаться здесь одной наедине с младенцем.
Машка собрала с дивана белье, на котором лежала Аня, скатала его в комок и отложила на край.
- Осталось проверить, работает ли телевизор, нарубить салатов и купить шампанского.
- Я не буду пить, - отозвался Смоляков. – У нас все-таки ребенок.
- И купить немного шампанского, - проворчала Мурзя, - чтобы чисто символически чокнуться в полночь.
- Вот так я согласен.
Я встала и подошла к кроватке. Мальчишка лежал на боку, прикрытый одеяльцем, и сладко сопел. Нужно разобраться, где в этом доме пеленки, распашонки и прочие штуки. Что там еще необходимо ребенку кроме внимания?
- Сделаю нам всем чай, - добавил Илья, встал и направился в сторону кухни.
- Слышала? – хихикнула Мурзя.
- Что?
Она подошла ко мне, радостно обхватила за плечи и шепотом сказала:
- Он сказал: «У нас все-таки ребенок!». О, как же это звучит! У нас ребенок. М-м-м… У нас. Ребенок. У нас.
Я покачала головой и рассмеялась, зная, что она непременно будет повторять это весь вечер.
Глава 7
***
Самый необычный, самый сложный и самый лучший Новый Год в моей жизни.
Все трое, мы в одночасье стали мамами, няньками, уборщицами и поварами. Уж не знаю, хотел ли Смоляков на все плюнуть и сбежать, но виду он не подавал. Собрав волю в кулак и завязав нервы потуже, он с ребенком на руках уже второй час бодро мерил шагами комнату, вдохновленно что-то напевая под нос. И не простое баюкающее «аа-аа-аа-а», а вполне себе серьезное, даже, я бы сказала, хардкорное произведение про какие-то дьявольские танцы. На ломаном английском.
- Йе-ее-аа, ай фил ю туууу. Фииии-ии-ал!
Колька сразу перестал капризничать и, сжав крохотные ручонки в кулачки, замер. Его глазенки сосредоточенно изучали Илью, следили за каждым движением его губ.
- Он вот-вот заревет, - проворчала Мурзя, оторвав взгляд от книги. Вместо того, чтобы помогать нам, она битый час изучала пособие по уходу за новорожденными и детьми до года. – Ты его пугаешь!
- Лет’с дэнс, - на зло ей продолжал Смоляков, - снэ-э-эйк!
Машка покачала головой и уткнулась в книгу, а маленький Колька вдруг расплылся в беззубой улыбке. Это очень порадовало Илью, и он продолжил свой концерт, лучезарно улыбаясь малышу в ответ.
А я, не спеша, перестирала пеленки и ползунки, завесив ими все свободное пространство в квартире: веревки, натянутые под потолком в коридоре, батареи, спинки стульев. Сходила в магазин, помыла посуду, перестелила постели. Интересно, как все это должна была успевать одинокая мамаша?
Да, Ане приходилось не сладко. Но это мало повлияло на изменение ее характера. Все по-прежнему были должны ей. Также было и в детстве: она брала мои игрушки – я ревела, она извинялась, и если я не принимала извинений, - она била меня кулаком в лоб. Вроде бы мы и поговорили с ней сегодня, но осталось-то все, как было.
Нужно было просто ответить, что прощаю ее. Этого она хотела, к этому привыкла. И вопрос был бы закрыт. Но я не готова была закрывать глаза на мотивы и последствия ее поступков, изменивших мою жизнь.
Можно ведь совершать в жизни кучу ошибок, натворить много разных дел. А потом исповедоваться и жить дальше с чистой совестью. Совершил – извинился – совершил еще. И так сколько угодно. Но если от тебя требуют вдруг не просто покаяться, а искупить свои грехи, пообещать, не повторять их вновь, становится уже не так уютно. И такая схема мою сестру никогда не устраивала.
Она тонула в болоте своей лжи и захлебывалась в последствиях своих деяний, а виноваты были все равно лишь окружающие. Не она сама. Я смотрела, как ее увозят на скорой, и от всей души жалела о том, что вдруг сестра вдруг стала мне чужой. Аня была такой, какая есть. А я не оказалась готова принять ее настоящую. Вот и все.
Слишком долго мне пришлось возиться на кухне. Даже успела соскучиться по малышу. Нарезала овощи, сварганила простой салатик. Сделала бутерброды по-студенчески, лишенные каких-либо изысков, но отчего-то врезавшиеся в память, как воспоминание о чем-то прекрасном, теплом и юном.
Ломтик батона, затем тонким, почти прозрачным слоем (чисто для склейки), майонезик, на него хрустящий соленый огурчик, и сверху шпроты, буквально пару рыбочек. М-м-м, пальчики оближешь!