Пока файлы копировались, Бернард успел по-быстрому принять душ, повторить в голове недавний разговор с отцом и вернуться в комнату с крутящимся от сквозняка зеленым ловцом снов.
Вытирая полотенцем намокшие волосы, он прикрыл окно и сел за письменный стол. Быстро пересмотрев фотографии, он остановился на тех, которые по его просьбе сделал тот парень, Юэн. Ничего особенного в них не было, просто несколько покадровых снимков вещающего о своей книге писателя, однако внутри у Бернарда будто что-то перевернулось. Он ведь никогда прежде никому не разрешал делать снимки с его фотоаппарата. Единственным человеком, которому он мог довериться, был отец, в настоящее время не проявлявший интереса к фотографии. А тогда, в библиотеке, Бернард даже не задумался об этом. И дело даже не в том, что кто-то мог разбить объектив, заляпать линзу, удалить нужные фотографии или просто наделать кучу плохих кадров, хотя это все тоже относилось к существенным причинам, чтобы не давать фотоаппарат даже просто подержать. За столько лет он привык, что фотоаппарат и все, что с ним связано, входит в категорию «личных вещей», и чужие руки, помимо того, что могут испортить, будто бы касаются чего-то сокровенного. Однако сегодня он не испытал ничего подобного. Может быть, просто его ощущения не сошлись с реальностью, или его так обрадовала возможность, что кто-то вместо него будет делать скучные снимки по работе, а он в это время сможет фотографировать то, что хочет.
«В любом случае, – думал Бернард, – тому парню надо было просто пару раз нажать на кнопку и все. Ничего и не могло пойти не так, хотя у этого Юэна аура человека-катастрофы».
Пообещав себе в следующий раз сто раз подумать, прежде чем разрешать кому-либо касаться фотоаппарата, Бернард выключил ноутбук и встал из-за стола. Неожиданный звук заставил его обернуться и застыть на месте. На столе рядом с фотоаппаратом лежал ловец снов, который минуту назад еще свисал с полки.
Сердце заколотилось в бешеном ритме, к горлу подступил ком, который Бернард попытался сглотнуть. Он потянулся и взял упавший амулет, ощутив при этом, что в комнате неожиданно стало нечем дышать. Внезапная тревога напала на него монстром и вцепилась в горло, перекрывая доступ кислорода в легкие. Грудь тяжело вздымалась, Бернард ловил ртом воздух, чувствуя под пальцами гладкость шелковых нитей.
Наконец, он подошел к окну, распахнул его настежь и, перевалившись через раму, подставил лицо холодному ночному ветру.
Месяц подмигивал с неба, то скрываясь за облаками, то выныривая из-за них. Птицы голосили свои песни, ветер шелестел листвой. Чувствуя, как приходит в норму, Бернард всмотрелся в темноту. Тревога не ушла, но дышать стало легче. В воздухе пахло приближающимся дождем. Накатило странное чувство, когда знаешь, что скоро небо обрушится на землю потоками, как вчера перед бурей.
Что-то надвигалось. Помимо дождя. Что-то крупное и плохое. И Бернард не мог отвязаться от мысли, что нечто подобное он уже испытывал перед тем, как умерла мать.
Он держал ловец снов и неосознанно прижимал его к себе.
Всю ночь дождь барабанил по крыше, выстукивая убаюкивающую мелодию, а редкие вспышки молний, сопровождающиеся почти бесшумным рычанием грома, озаряли комнату. На стены ложились тени ветвей, дрожащие и прыгающие под напором ветра.
В детстве Бернард ненавидел грозу. Каждый раз он вздрагивал от вспышек молний и, выглядывая из-под одеяла, посматривал на стены, боясь распознать в очертаниях теней силуэт монстра или тянущиеся к нему страшные, корявые руки.
Сейчас было иначе. Иллюзорные монстры больше не пугали, но необъяснимая тревога не отступала, и Бернард желал только уснуть поскорее, чтобы развеять ее власть над собой. Однако ни монотонное пение дождя, ни свежий воздух, поступавший в комнату через приоткрытое окно, не помогли ему погрузиться в глубокий сон. Пришлось довольствоваться обрывочным. Неугасающее чувство тревоги наутро вылилось в головную боль – не самое хорошее начало дня.
Бернард даже не пытался вспомнить, что ему снилось. Сновидения представляли собой мешанину из событий прошедшего дня, приправленную вязким соусом тягостной психоделики. Если бы имелась возможность отключить функцию снов как таковых, Бернард ей бы воспользовался. Погода успокоилась, и с улицы доносились только заливистые трели птиц. Спокойное утро, но неспокойно внутри.
Позавтракав и выпив чашку травяного чая от головной боли, Бернард подкрался к двери в комнату отца. Тот еще не показывался, обычно вставал чуть позже и уезжал на почту сортировать письма с посылками. От этой утренней тишины Бернарду каждый раз становилось не по себе, словно он оказывался в заброшенном, давно покинутом людьми месте. Он постоял несколько секунд у двери, прислушиваясь, но услышал только шум собственного дыхания и стук сердца.
– Пап, у тебя там все в порядке? – спросил он громко и постучал. Всякий раз, когда он так делал, внутренности сводило от страха. Вдруг на его вопрос отец не ответит? Рано или поздно это должно было произойти, но лучше поздно…
Когда за дверью послышался шорох и спустя пару секунд отец заговорил, Бернард выдохнул с облегчением.
– Да, все в порядке, – голос Грегора звучал бодро, однако отец никогда по утрам не открывал двери, да и в целом не выходил из комнаты, если рядом находился Бернард.
– Ладно, тогда я поехал в студию.
– Хорошо.
Выждав несколько секунд, настороженно улавливая звуки из-за двери, Бернард развернулся и пошел по коридору. Старый и местами полинявший ковер приглушал шаги. Тишина ложилась на плечи тяжким грузом и выталкивала на улицу, где ветер шелестел листвой. Небо нависало удушающим куполом, во влажном воздухе пахло землей, напоминая о ночном дожде.
Бросив рюкзак с прикрепленным к нему ловцом снов из своей комнаты на пассажирское сиденье, Бернард вскинул один из фотоаппаратов, навел объектив на дом и нажал на кнопку, проделав свой ежедневный ритуал. Словно сохранил все до настоящего момента, не имея ни малейшего представления, что может произойти в будущем.
Вчера, когда он колесил по окрестностям, ему удалось найти то самое место с отцовской фотографии. Кирпичная пристройка оказалась разрушена, сам дом покосился и выглядел заброшенным: древесина почернела от времени, окна частично выбиты, частично заколочены, крыльцо провалилось и поросло травой, вместо раритетной машины валялось лишь ржавое и погнутое велосипедное колесо. Фотографию отца он все же повторил (осталось ее только проявить), и разница между двумя снимками красноречиво говорила о том, что все, так или иначе, приходит в упадок. Наверное, когда-нибудь та же участь постигнет и их дом. Если бы Бернард не был занят тем, что, разворачиваясь, смотрел в боковые зеркала, он бы заметил, как в окне на кухне колыхнулась занавеска.
Приехав в студию пораньше и заварив себе травяной чай, Бернард уселся разбираться с фотографиями, сделанными на мероприятии в библиотеке. Пока клиентов не было, в том числе и того парня, он удалил откровенно неудачные кадры и выбрал те, которые можно было использовать для статьи, подправил их и вечером заехал в редакцию газеты. Сидевшая за стойкой у входа женщина средних лет с нелепой челкой – имени этой дамы Бернард так и не смог запомнить – молчаливо приняла у него флешку.
На улице он заметил светловолосую девушку, возившуюся с содержимым своего рюкзачка и из-за этого совершенно не замечавшую ничего вокруг.
– Осторожней, – предупредил ее Бернард.
Девушка остановилась и подняла голову, обнаружив, что едва не врезалась в столб. Она застенчиво улыбнулась.
– О, Бернард.
– Привет, Эрика.
Румянец коснулся по-детски пухленьких щек девушки. С распущенными волосами она казалась симпатичнее, чем когда собирала их в хвост на работе в библиотеке. И одета сегодня была не так официально: ярко-синие облегающие джинсы, поразительно белые, совершенно не тронутые уличной грязью кроссовки и бежево-розовая ветровка.
– А ты здесь… – начала она, посмотрев на вывеску редакции и закинув рюкзак за спину, – как всегда, работаешь.
– Вроде того.
Эрика прикусила губу и робким движением оттянула лямки рюкзачка.
– Питтс сообщил тебе?
– Если ты о выставке фотографий библиотеки – да.
– У меня есть кое-какие идеи по этому поводу, – светясь от счастья, сказала она. По одному только виду было заметно, что ей не терпелось заняться тем проектом. Внезапно лицо ее переменилось. – Ох, я опаздываю на урок иностранного языка, извини, надо спешить, – она скользнула мимо Бернарда, затем остановилась и обернулась. – Чаще заходи в библиотеку поболтать.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и быстрым шагом пошла по улице. Пару секунд Бернард смотрел ей вслед, затем сел в машину.
«В чем проблема остаться в студии?» – заговорил в нем голос отца.
«Никаких проблем», – ответил он себе мысленно.
Уже начало темнеть, когда Бернард припарковал свой автомобиль за зданием похоронного бюро, ни одно окно которого не горело. Значит, Виктор Чилтон так и не объявился. Бывало, он приезжал под конец дня, когда «появлялась работа» или надо было заняться внутренними делами бюро, однако сегодня вечером Бернард находился в здании совсем один.
Холодильная камера в подвале (даже с покойниками) его не пугала, но тишина напоминала тишину дома, когда отец закрывался в своей комнате, а это уже было невыносимо. Поэтому Бернард включил радио на волне джаза и, наконец, отобрал катушки для проявки, отснятые еще до разразившейся позавчера бури.
Когда-то эта процедура казалась ему сложной и непонятной. Он был уверен – для того чтобы не испортить пленку при проявке, нужно обладать выраженным талантом. Со временем, путем проб и ошибок, он научился и довел свои действия практически до автоматизма. Оказалось, это не так сложно. Просто соблюдай последовательность, засекай время, проверяй температуру воды. Действия, которые за несколько лет могли превратиться в рутину, Бернард до сих пор выполнял с особым трепетом. Будучи маленьким, он не смог остаться равнодушным к увлечению отца, и искусство фотографии увлекло его с головой. Настоящая магия, когда на белой бумаге вдруг начинает проявляться изображение, будто картинка из ничего, практически как в сказке.