Бернард выпрямил спину, чувствуя, как его состояние улучшилось. Усмехнувшись, он посмотрел на Юэна.
– Какое философское замечание.
– Да, отлично подойдет для какой-нибудь песни. У меня уже есть кое-какие идеи. Надо будет поимпровизировать сегодня вечером, – в голосе Юэна ощущалось радостное предвкушение. – Я ведь не сильно помешаю тебе своим пением? Если я буду очень громким, разрешаю кинуть в меня чем-нибудь, но, желательно, не тяжелым.
Бернард поднялся с места, закидывая на плечо рюкзак, и сверху вниз посмотрел на Юэна.
– Не помешаешь. Дом хотя бы будет ощущаться живым, а не чем-то похожим на это, – сказал Бернард и обвел рукой пространство. – И давай вернемся к обходу. Нам осталось немного.
Юэн улыбнулся и встал со скамейки.
В корпусе с бассейном в основном находились медкабинеты. Он был похож на отделение больницы, только несколько более жизнерадостное по атмосфере, и по размерам уступал главному корпусу. Из медицинского оборудования почти ничего не осталось, кроме того, что явно оказалось сломано еще до того, как дом отдыха официально закрыли. Чтобы хоть как-то угнаться за временем, которое вдруг потекло стремительнее, чем прежде, Бернард предложил Юэну разделиться, но не отходить далеко друг от друга, чтобы имелась возможность переговариваться и в случае чего прийти на помощь. Все-таки несмотря на то, что здание не выглядело тронутым разрухой, только запустением (его построили давно, но строили на века), оно было старым, и можно было ожидать от него неприятных сюрпризов. Юэн согласился, конечно, с тем условием, что, если он увидит что-то действительно интересное, он позовет Бернарда, и наоборот.
Обычно они заходили в соседние комнаты, если те открывались, а после обменивались краткими впечатлениями. У пустых заброшенных комнат была хорошая акустика, и когда Бернард услышал пение Юэна, он даже не удивился, только усмехнулся. Парень исполнял отрывки из известных песен и из песен собственного сочинения. Так как Бернард явно в музыке разбирался меньше, чем Юэн, он и не пытался угадать, что есть что, а просто слушал, осматривал комнаты и делал фотографии.
Иногда Юэн пел что-то энергичное. Слова не всегда удавалось распознать, но что-то запоминалось, а что-то казалось Бернарду знакомым. После нескольких веселых песен Юэн почему-то переключался на грустные и протяжные отрывки. Конечно, он пел не постоянно, иногда он замолкал, и Бернард напрягал слух, не случилось ли чего.
Обходилось без инцидентов. Таким образом они обошли второй этаж и поднялись на третий.
В то время как Юэн остался в одной из комнат позади, Бернард зашел в кабинет одного из врачей. Дверь с табличкой «терапевт» оказалась не заперта, но внутри не обнаружилось ничего интересного. Только белый угловой стол и пустой стеллаж. Многие медкабинеты, как и номера в главном корпусе, были похожи друг на друга.
Собравшись выходить из комнаты, Бернард заметил промелькнувшую в коридоре фигуру.
– Эй, Ю, как успехи? Нашел что-нибудь?
Но Юэн ничего не ответил и будто совсем не услышал. У Бернарда вдруг подскочил пульс, а кожа покрылась мурашками. Полная тишина, не слышно ни пения, ни шагов. Что-то в промелькнувшей фигуре было не так. Не было это похоже на Юэна. Ощутив, как тревога забилась под ребрами, Бернард в один широкий шаг преодолел расстояние до двери.
По коридору, отдаляясь, действительно двигался человек. Но как-то подозрительно бесшумно, хотя Бернард успел подумать, что у него просто заложило уши от накатившей паники. Фигура явно мужская, в клетчатой рубашке, точь-в-точь в какой стоял Грегор на фотографии, найденной в кабинете директора.
Коридор неожиданно задрожал как в жарком мареве, Бернард пошатнулся и схватился за дверной косяк. Человек – видение, галлюцинация, призрак – нырнул в одну из открытых комнат на другой стороне стены.
Набрав в легкие пыльного воздуха, Бернард последовал за странной фигурой. Кровь так сильно стучала в ушах, что он не слышал звука собственных шагов. Переступив порог комнаты, в которую вошел похожий на Грегора человек, Бернард оказался в больничной палате и застыл прямо у входа.
Пол и стены выглядели как новые. Никаких следов запущенности, даже окна целые. У стены, напротив входа, в ряд стояли койки с белоснежными матрасами. На одной из них кто-то полусидел. Кто-то, чьи длинные темные волосы сразу привлекали внимание. У Бернарда пересохло во рту. Он смотрел на молодую девушку, знакомую до боли в сердце, и она смотрела на него в ответ, будто бы ждала его прихода. Ноги сами понесли его к койке, по правую сторону которой стояла капельница, соединяющаяся тонкой трубкой с тыльной стороной одной из рук девушки, а по левую – медицинский аппарат с монитором. Пульс, давление и все остальные жизненные показатели отображались мертвыми прямыми линиями либо нулями. Монотонный писк звучал будто в самой голове, а не исходил от аппарата.
Бернард с замиранием сердца взглянул в глаза, казавшиеся ненатурально ярко-зелеными на фоне бледного лица. Губы девушки приоткрылись.
– Берни.
Бернард уже плохо помнил голос матери, но точно мог различить его из тысячи. Однажды, когда он был маленьким, он уже видел ее в таком состоянии. Конечно, монитор тогда показывал иные значения – живые, – а сама Инесс выглядела старше и болезненнее.
– Мам…
Девушка улыбнулась. На вид ей было не больше, чем Бернарду. Ее тонкие руки без движения лежали поверх белоснежного одеяла. Через трубку из капельницы ничего не поступало, разве только воздух.
– Не совсем, – ответила она безэмоциональным голосом, как робот, который может правильно воспроизводить человеческую речь, но звучит она механически и неестественно. – Не целиком. Лишь часть, оставшаяся в этом месте.
Внезапно Бернард увидел тянущиеся к матери из-под кровати руки. Десятки. Бледные, даже синюшные и с неправдоподобно длинными пальцами. Под кроватью сгустилась тьма, будто бы там притаилось чудовище с сотней желтых и красных сверкающих глаз и сотней рук.
Бернард настороженно посмотрел на Инесс, пытаясь намекнуть на творящийся кошмар. Она, будто не замечая ничего вокруг, продолжала невозмутимо смотреть на Бернарда.
– Тут их много. Больше, чем кажется на первый взгляд. И они тут давно. Задолго до открытия дома отдыха. Но они тебя не тронут. Потому что ты защищен от них. Придется, конечно, чем-то пожертвовать, – проговорила Инесс по-прежнему бесцветным голосом.
Бернард почему-то подумал о Юэне, ощутив новый прилив паники.
– Нет, – отрицательно покачала головой мать или, вернее, часть ее, как она сама сказала, – не им. Он тоже защищен, хоть и слабее, чем ты. Но ему это нужно меньше. Зато ты начинаешь светиться как маяк. Это не то, чего я хотела.
«А если бы Юэн был не защищен, то… – подумал Бернард, ужаснувшись собственных мыслей. – И что вообще имеется в виду?»
Больничная палата, в которой он находился вместе с матерью, угнетала и будто бы увеличивалась в размерах, или это сам Бернард уменьшался по каким-то причинам. Безотчетный страх, прямо как в детстве после очередного жуткого кошмара, накрывал с головой.
Так много вопросов, так мало сил их озвучивать даже мысленно. С тех пор как Инесс умерла, Бернард мечтал с ней поговорить, но сейчас она, часть ее, перед ним, и он не знал, что спросить. Почему стены продолжают увеличиваться в размерах? Почему монстр или призраки под кроватью становятся крупнее? Почему Бернард не может вымолвить ни слова? Почему он чувствует себя так устало, что готов упасть на пол и заснуть рядом с этими монстрами?
Инесс вдруг вскинула свободную от катетера руку, указав сначала на Бернарда, потом на себя в больничной койке.
– Такова плата за общение.
Бернард настолько уменьшился, что медицинский аппарат с монитором уже был выше него, а вылезающие из-под кровати руки теперь казались крупными и опасными. Он чувствовал себя ребенком. Маленьким и не понимающим, что происходит. Почему мама не дома, а лежит в больнице? Почему она говорит загадками? Что это за трубка торчит из ее руки?
– Не пытайся восстанавливать сломанные обереги, – сказала мать, но голос ее смазался, а в глазах у Бернарда потемнело.
Ему снова начало казаться, что он качается на волнах времени, только вокруг темнота и пустота, холодно и пахнет как после дождя. А потом что-то изменилось. Проявился запах пыли и бетона, что-то или кто-то схватил его за плечо и потряс.
– Берн, прием, – голос знакомый, приятный, мелодичный, но немного обеспокоенный.
Бернард вскинул голову, увидел перед собой Юэна и осознал, что секунду назад сидел, уткнувшись в сложенные на коленях руки. Спина с рюкзаком упиралась в стену.
– Хороший мальчик, – сказал Юэн, потрепав Бернарда за волосы как щенка. – О, у тебя кровь, – он указал куда-то на свой нос. – Здесь.
Бернард приоткрыл рот и сразу ощутил привкус свежей крови на губах. Теперь он отчетливо чувствовал, как текло из носа, стекало по губам и подбородку. Достав из кармана куртки платок, он приложил его к носу и немного запрокинул голову, наконец имея возможность осмотреться.
Он находился в больничной палате. Бывшей больничной палате. Проржавевшие койки стояли кривым рядом у стены. На них ни белых матрасов, ни тем более матери… Юэн сидел перед ним, склонив одно колено к полу и положив предплечье правой руки на другое. На его пальцах сегодня были два кольца, а на запястье виднелся черно-белый вязаный браслетик. Что там говорила Джи об этих браслетиках? Они на удачу? Вещи, сделанные своими руками, становятся оберегами.
Бернард потянулся свободной рукой и подцепил браслет Юэна, случайно задев рукав его куртки.
– У тебя такие же, – процедил Юэн и резким движением отвел руку, натянув рукав на половину ладони. – Что случилось? Ты упал, что ли? Головой ударился?
– Нет, все в порядке, – пробубнил Бернард.
– Не очень похоже, – с сомнением протянул Юэн. «Наверное, начали проявляться последствия нарушения сна», – подумал Бернард. Кровь из носа вроде бы остановилась, и он принялся вытирать ее с подбородка, чтобы не выглядеть так, будто участвовал в уличных боях без правил.