Оставив гитару в коридоре и пройдя на кухню, Юэн заметил на столе коробку со снимками и большую зеленую чашку Бернарда. Пустую. Но он уже взял ее, чтобы наполнить снова.
– Это новые? – спросил Юэн, кивая на коробку со снимками и садясь за стол.
– Нет. Старые, отцовские.
У Юэна возникло ощущение дежавю. Когда он заходил к Бернарду после похорон Грегора, они вот так же сидели на кухне. Только было несколько коробок со снимками, а не одна, и стояли они в гостиной, но это мелочи. И тогда и сейчас Берн казался необычайно хрупким, будто он целиком – одна большая открытая рана. Ему вроде бы полегчало спустя время, но смерть близкого человека вряд ли могла пройти бесследно. И если последствия так слабо проявлялись внешне, то это не означало, что их не было вовсе. Они могли стремительно пускать корни и распускаться внутри. Как болезнь, о которой не подозреваешь, а узнаешь, когда уже слишком поздно и лечение бессмысленно.
Внимательно наблюдая за тем, как Бернард поставил на стол две кружки с чаем, Юэн задался вопросом: сумеет ли он чем-то помочь, когда заметит, что внутреннее состояние Бернарда начало резко ухудшаться? Он боялся, что ответ на этот вопрос – нет. Не сумеет. Не заметит. Это подтвердило бы собственную беспомощность и слабость, это ускорило бы угасание чужой жизни. Оставалось надеяться, что Бернард сильнее всего этого. Нет, не надеяться. Верить. Верить, что Бернард не сломается. Это все, что мог предложить Юэн. Только веру. И свои глупые шутки, порой сказанные совсем не к месту.
– Как все прошло? – спросил Берн, усаживаясь на стул и устремляя немного уставший взгляд на Юэна. – Ты выглядел счастливее, когда только пришел, а сейчас тебя будто что-то расстроило.
– Нет, ничего не расстроило, просто задумался, – ответил Юэн и улыбнулся, пододвигая кружку к себе. – Прошло у нас все хорошо, хоть и экшена было мало. Я даже ни разу не оступился и ни с кем не подрался. Такое случается редко. Встретился с давним другом и остальными ребятами из его группы. Отлично отыграли.
– Класс, – закивал Бернард. – Может быть, в следующий раз мне удастся посмотреть. Это ведь, как я понимаю, не последняя ваша встреча?
– Думаю, не последняя, но не уверен, что в следующий раз будут они же. Я сейчас на подхвате. Как-то так.
Подробности о том, что давний друг предлагал место в группе, Юэн решил опустить.
– Понятно. Это хорошо, – искренне сказал Бернард.
– А ты перебирал снимки отца? – спросил Юэн, поднося кружку к губам и делая большой глоток горячего чая. – Помню, ты обещал мне показать. Наверняка там много интересного…
Бернард вдруг застыл, внимательно смотря на Юэна.
«Я снова сказал что-то не то?» – спросил себя Юэн, чуть не поперхнувшись.
Он опустил кружку и открыл было рот, чтобы спросить, что вызвало подобную реакцию, но Бернард поднялся с места.
– Пойдем, покажу кое-что.
Они вышли в коридор и миновали лестницу на второй этаж. По правую сторону здесь находились туалет и ванная, по левую – комната, которая располагалась ровно под комнатой Бернарда. Юэн ощутил, как у него подскочил пульс. Что там внутри? Еще одна проявочная? Морг? Склад чая? А может, там спуск в катакомбы? Пыточная? Комната для БДСМ-утех? Последнее Юэн случайно произнес вслух, за что был награжден хмурым, как тучи перед бурей, взглядом Бернарда, уже схватившегося за ручку.
Дверь открылась, и Берн вошел внутрь, включая свет. Юэн шагнул за ним.
– Это… – начал он, но так и не нашел подходящих слов.
Комната была похожа на фотостудию. Или, скорее, на склад фотостудии. На смесь спальни и склада фотостудии. На стенах, перекрывая обои, были развешаны разного формата фотографии, где-то ровными рядами, где-то хаотично, как в каких-нибудь фильмах, когда в кадре показывалась комната охваченного сложным делом детектива или каморка психопата. Рабочий стол был завален коробками (в основном из-под обуви или мелких бытовых приборов), сложенными друг на друга. Под столом и на полу (кое-где оставался совсем узкий проход) – тоже. Некоторые из них были без крышек и не закрыты, и Юэн догадался, что практически во всех коробках в этой комнате хранились фотографии. На небольшом комоде в углу около входа – пирамида из коробок. Их не было только на стеллаже. Потому что его полки были заполнены книгами, грамотами за хорошую работу в газете и старыми фотоаппаратами.
Бернард сел в кресло в самом углу, рядом с кроватью, и положил руки на широкие подлокотники. Юэн потоптался посреди комнаты, оглядываясь по сторонам и стараясь ни на что не наступить и ничего случайно не задеть. Затем отодвинул стул и сел за рабочий стол, повернувшись в сторону Бернарда. Он не знал, что сказать. Они пересеклись взглядами.
– Похоже на комнату человека, который больше десяти лет не занимался фотографией? – спросил Берн.
– Нет, скорее, наоборот, – с сомнением выдавил из себя Юэн.
– Я тоже так подумал, когда открыл ее после смерти отца.
Юэн нахмурился, прикусывая губы.
– То есть ты не знал, что здесь столько снимков? Отец их тебе не показывал?
– Может быть, часть, очень давно. Я предполагал, что он многое мог спрятать, но не думал, что снимков окажется настолько много.
– Подожди, – сказал Юэн, перевесив одну руку через спинку стула, а другой потер лоб. – Я ничего не понимаю. А зачем ему понадобилось вообще что-то от тебя прятать?
– Если бы я знал, – вздохнул Бернард, откинув голову на спинку кресла и посмотрев в потолок. – После смерти матери отец сильно изменился.
Юэн притих, ожидая, что за репликой Бернарда последует что-то еще, но парень молчал, продолжая смотреть в потолок. Об этом упоминала Эллен Бакстер. Грегора сильно подкосила смерть жены. В свое время город полнился разными слухами. Например, ходила версия, что Грегор Макхью едва не слетел с катушек и его чуть не забрали в лечебницу, а некоторые были уверены, что он успел там полежать. Какие-то люди болтали, что Грегор убил Инесс, потому и свихнулся. Однако слухи есть слухи, они могут быть далеки от реальности. Тем не менее Юэн рискнул:
– Я слышал, что твой отец был не в самом лучшем состоянии после смерти твоей матери и что какое-то время спустя он резко перестал заниматься фотографией, уволился из газеты. Но так ли все было на самом деле?
Бернард молчал так долго, что Юэн уже начал думать, что это была плохая идея лезть в чужие семейные дела. Но, с другой стороны, Берн сам его привел сюда. Вероятно, он хотел не просто показать огромное количество коробок со снимками.
– Примерно так все и было, – ответил Бернард и посмотрел на Юэна. – Когда матери не стало, отец с головой погрузился в фотографии. Поначалу он стал уезжать из дома с фотоаппаратом на несколько часов, говоря мне: «Берни, ты же самостоятельный мальчик? Я могу оставить тебя ненадолго одного?» Мне было одиннадцать. Я мог приготовить себе яичницу и не спалить дом. К тому же я понимал, что у отца могли быть дела. Однако с каждым разом он отсутствовал все дольше и дольше… Он возвращался домой с несколькими катушками пленок и бежал в фотолабораторию. В перерывах между просушкой и проявкой мог что-нибудь приготовить или проверить домашнее задание.
Бернард ненадолго замолчал, переводя дыхание.
– После смерти мамы меня мучали кошмары. Мне казалось, что духи и монстры, от которых она нас защищала, делая амулеты, хотели меня съесть, что они преследовали и выжидали, когда я буду совершенно беззащитен – во время сна, – чтобы напасть. Доходило до того, что я просыпался ночью и понимал, что нахожусь в доме совершенно один. Отца не было. Потом он, конечно, приезжал и снова бежал в лабораторию, позабыв обо всем. А мне приходилось бороться с моими монстрами в одиночку. Он все больше и больше уходил из реальности, засиживался в гостиной или на кухне допоздна, подолгу изучая сделанные фотографии, будто что-то искал на них. Бывало, он так сильно был занят ими, что совсем меня не замечал.
Юэн замер на стуле. Он даже боялся дышать. За все время их знакомства Бернард никогда не говорил так много.
– Иногда мне удавалось взглянуть на его работы. Я не помню, что было на них изображено, но помню чувство тревоги, которое они вызывали. Это усиливало кошмары, и мне казалось, что они никогда не закончатся. Потом приехала Эллен, наорала на отца и забрала меня с собой в другой город. Я не понимал, что с ним происходило. Эллен объяснила, что потеря близких действует на всех по-разному. Некоторое время спустя мы узнали, что у отца случился инфаркт. Медики быстро поставили его на ноги, однако это не прошло бесследно, появились проблемы с сердцем. Вскоре после выхода из больницы он вернулся за мной. Эллен, конечно же, боялась отпускать меня с ним, но Грегор заверил ее, что теперь все будет в порядке.
Юэн помнил, что аналогичную историю рассказывала ему Эллен на похоронах Грегора Макхью. Со стороны Берни все, конечно, звучало трагичнее. Юэн даже боялся смотреть в его сторону.
– Какое-то время мы жили здесь вместе, она хотела лично проверить, что все действительно в порядке. Было. Частично. Фанатичное увлечение отца фотографией сошло на нет. Насовсем. Сотни снимков, которыми были завалены гостиная, кухня и лаборатория, исчезли. Остались в основном только самые старые, которые отец делал еще до смерти мамы. Я больше не видел, чтобы он брал в руки фотоаппарат. На мои вопросы он отвечал, что перегорел к фотографии. Какое-то время он еще работал редактором в газете, но пост фотографа окончательно сдал, потом перебрался на почту. Конечно, он не стал таким же, каким был до смерти матери. Он казался угрюмым и серым, но уже старался быть хорошим родителем. Мы вроде как даже стали похожи на обыкновенных отца с сыном. Только раньше нас объединяли фотографии, а после случившегося… общее горе? Отец больше не помогал мне с фотографиями, не советовал, как и что лучше сделать, никаким образом не поощрял увлечение, игнорировал мои просьбы и вопросы. В итоге я понял, что мне надо изучать все самому. Лабораторию в студии помог организовать Чилтон, потому что когда я занимался фотографиями дома, отцу это не нравилось. Как-то так мы и жили. Я не знал, что творилось у него в комнате и почему он был так холоден, когда я что-то говорил про фотографии. Наверное, всему этому была причина. Но я ни черта н