Поднявшийся из-за стола Бернард вопросительно посмотрел на Юэна.
– Что? Есть предложения относительно распорядка?
– Нет, меня все устраивает, я просто хотел сказать спасибо.
Бернард пожал плечами.
– Э-э, пожалуйста, но полагаю, надо было приготовить больше. У тебя… хороший аппетит.
Юэн улыбнулся, однако ему показалось, будто Бернард понял, за что именно прозвучало это «спасибо». А было оно не совсем за завтрак.
Тяжелый вздох Бернарда говорил красноречивее любых нецензурных слов. Юэн не обладал подобной сдержанностью, поэтому произнес: «Вот уроды». А после добавил еще пару крепких словечек. Если бы рядом была сестра, пришлось бы ей прикрыть уши руками.
«You’ll burn»
«Ты сгоришь», – гласила надпись прямо на входной двери в студию.
Машина Чилтона стояла у похоронного бюро, однако сам Виктор вряд ли заметил того, кто оставил эту надпись. По крайней мере, когда Юэн с Бернардом первым делом зашли к нему поздороваться, он ничего не упоминал про подозрительных личностей или звуки.
При виде надписи у Юэна в голове возникал образ только одного человека.
– Я знаю, кто мог это сделать.
Бернард вопросительно посмотрел на него.
– Твои бывшие друзья?
– Никогда не считал Чеда другом, – поморщился Юэн, – но эта игра слов определенно в его стиле.
– Игра слов?
– Смотри, – сказал Юэн, указывая на надпись. – Первое слово созвучно с моим именем. Второе – с твоим.
Бернард молчал несколько секунд, изучая два выведенных краской слова, потом озадаченно спросил:
– Зачем ему понадобилось так заморачиваться?
– Потому что он считает себя королем каламбуров и тупого юмора, – фыркнув, процедил Юэн. – Долгая и неинтересная история. Он сделал это, чтобы позлить меня.
– Кажется, вы с ним не ладили, – заметил Бернард. На удивление, он казался спокойным. Если его как-то и задело, то уже отпустило.
– О, это слабо сказано.
– Он из нашего города?
– Нет.
– И не лень было ехать сюда ради этой глупости…
– У него интеллект на уровне пятилетнего ребенка, не в обиду пятилетним детям. Так что да, не лень.
– А мог бы потратить время на что-нибудь полезное, – задумчиво произнес Бернард. – На репетиции, например. Или они без тебя не играют?
– Играют, конечно же. Я слышал, что они нашли нового гитариста. Вокальные партии взял на себя Чед, как он и мечтал. Пусть корона на его голове сожмется еще сильнее, пока череп не треснет. К черту таких людей.
– Ладно, – выдохнул Бернард, стягивая с плеча рюкзак. – И чего мы здесь встали, как в музее.
Пока он искал в рюкзаке ключи, Юэн приблизился к надписи.
– Смотри, – ухмыльнувшись, сказал он и, протянув руку, провел пальцем, рисуя знак плюс между двумя словами. – Если сделать так, то смысл фразы сразу становится менее угрожающим.
– Ты как первоклассник, – ответил Бернард без какой-либо злобы и покачал головой. – У меня есть идея получше. Знаешь, когда эта фраза вообще перестанет быть угрожающей? Когда ты возьмешь тряпку и ототрешь ее. И желательно сделать это побыстрее.
Это было справедливо. Юэн косвенно являлся причиной появления этой и предыдущей надписей, однако чувства вины он не испытывал. Писал же не он. Пока оттирал надпись с двери, ощущал только расстройство. Из-за того, что, уходя в тот день из группы, не раскрасил лицо Чеда. В кои-то веки подумал, что он выше всех этих драк и уйдет по-тихому. Что ж, ситуация, казавшаяся ему законченной, возвратилась. Теперь он обязан все это прекратить, так как Чед явно играл не по правилам, затрагивая других людей. Впрочем, такая у него натура. Он всегда был мерзким.
С остервенением бросая грязную тряпку в ведро с водой, Юэн только удивился, почему не ушел из группы раньше. Он не жалел. Просто интересно, что же его там держало? Впечатления от концертов, скорее всего. В конце концов, это действительно было самым позитивным. Брэд и Рикки неплохие ребята и талантливые музыканты. С ними можно было бы еще как-нибудь провести совместные репетиции и просто поиграть пару часиков. А с Чедом необходимо разобраться и сделать это как можно скорее, пока этот идиот не сделал очередную пакость.
За весь день никто не пришел в студию. На улице моросил дождь и дул сильный ветер, и, видимо, никому не хотелось прогуливаться по такой погоде до мрачного похоронного бюро. Бернард, работающий здесь не первый год, наверняка знал, когда ждать наплыва посетителей, а когда настают периоды затишья. Он, как и планировал, работал в проявочной, лишь иногда выходя и спрашивая Юэна об обстановке в студии.
– Все тихо, – отвечал ему Юэн, держа медиатор в зубах, и, когда фотограф снова скрывался в своей раковине-проявочной, возвращался к игре на гитаре и написанию песен.
Он уже почти исписал целый блокнот с котятами, который любезно предоставила ему Джи. У нее подобными штуковинами был завален целый ящик комода. Сестра никогда ничего не жалела для своего брата. Со стороны записи казались хаотическим бредом, впрочем, сам Юэн разбирался в них прекрасно, а другим и не следовало совать в них свой нос.
«Что, если в конце сделать вот так? – гадал он, цепляя струны. – Или нет, слишком банально. Надо по-другому».
Когда за окном уже начало смеркаться (вечер или надвигалась гроза? Который час вообще?), он сыграл последний аккорд и расслабленно откинулся на спинку кресла. Пальцы побаливали. Только что он довел до ума одну песню, над которой сидел уже не первый день.
– Эй, Берн, – крикнул Юэн, смотря то на записи в блокноте, то на свою руку на грифе. – Не хочешь послушать, что я сочинил?
Он вскинул голову и обнаружил, что Бернард стоял около перегородки из плексигласа и сетки, рассекающей помещение на две части.
– И давно ты там стоишь? – спросил Юэн, вопросительно приподнимая бровь.
– Час? – улыбнулся Бернард. – Ладно, шучу, я только освободился, – сказал он и сел по другую сторону стола на стул, предназначавшийся для посетителей. – Ты сочинил песню?
– Я уже их много насочинял, но эта определенно одна из лучших, – весело отозвался Юэн. – Жаль, не хватает других инструментов, да хотя бы барабанов и еще одной гитары, с ними звучало бы в сто раз интереснее, я уже прописал партии для них.
– Я думал, ты играешь только на гитаре и немного на клавишных, – удивился Бернард. – Ты еще и на барабанах умеешь?
– Нет. Ударные – не моя специализация, – Юэн покачал головой. – Но я чувствую, как должна звучать музыка, поэтому написать барабанную партию не такая уж проблема. Само собой, многие моменты шлифуются на репетициях…
– Я ничего в этом не понимаю, однако охотно верю в то, что ты чувствуешь музыку, – сказал Бернард и, привстав, повернул стул таким образом, чтобы сидеть к Юэну лицом, как перед сценой.
Юэн отодвинулся от стола, чтобы было больше пространства. Пальцы отозвались болью, когда он зажал струны на ладах, но боль эта была приятной. Он давно так долго и с таким воодушевлением не играл.
Он притих и сделал глубокий вдох. Начало песни было спокойным и высоким. Юэн приятно удивился, что смог вытянуть такие ноты. Особенно после вчерашнего, однако пережитый шок, казалось, не отразился на голосе негативно.
Твое лицо остается напряженным,
Даже когда ты спишь,
У меня нет того, что ты ищешь,
Но мы можем поискать это вместе,
Или со мной что-то не так?
Я не знал, что нам придется идти в темноте,
Но у тебя есть свет,
И мы можем спастись
Ненадолго.
В последней части первого куплета слова тянулись как мед, постепенно набирая силу ближе к припеву:
Мои реакции обострились,
И я знаю, что с тобой происходит то же самое,
Вокруг нас сгущается тьма,
Сколько мы еще протянем?
В этой песне даже первый припев был сильным, насыщенным. Юэн пел громко, наверняка даже Чилтон внизу все прекрасно слышал.
Сохранишь ли ты рассудок?
Есть только один выход,
Как закончить все это,
Я могу остаться,
Что насчет тебя?
Второй куплет был поживее первого, но в целом повторял его эмоциональный окрас.
В тишине собственные мысли
Кажутся громкими,
Я улавливаю в твоем голосе тревожность,
Или мне только кажется?
Даже если ты забудешь собственное имя,
Я всегда буду его помнить.
Но ты ускоряешься, а я отстаю.
Время тянется
Бесконечно,
Я предполагал, что все обернется
Таким образом,
Ты хочешь идти дальше в одиночестве,
Растеряв весь свой свет,
Долго ли ты протянешь?
Припев пришлось петь два раза. В первый раз Юэн вложил все силы в голос, делая этот момент в песне пиковым. Повтор получился как бы спадающим и расслабленным, с легкой хрипотцой на последних словах.
Сохраним ли мы рассудок?
Теперь только один выход,
Как закончить все это,
Я по-прежнему готов остаться,
А ты?
Когда Юэн закончил играть, он расслабленно откинулся на спинку кресла, чувствуя, как горят щеки. Едва не выронив гитару, он приблизился к столу, осознавая, что улыбка не сходит с его губ.
«Должно быть, со стороны я выгляжу счастливым болваном».
Он, наконец, посмотрел на Бернарда, который, казалось, вообще превратился в статую. Берн смотрел на Юэна так внимательно, будто до сих пор не мог понять, что песня уже закончилась. Спустя несколько секунд он подался вперед, скрестив руки и положив локти на стол.
– Несколько слащаво и депрессивно, – отметил Бернард. – Но вообще мне начинает нравиться.
Юэн отлип от спинки кресла, придерживая гитару руками.
– Что именно начинает нравиться? – спросил он. В его голосе проклюнулась хрипотца, после исполнения песни связки находились в ощутимом напряжении. – Эти депрессивные тексты? Или…