– Мне не плохо, мне… терпимо. Я привык. Научился с этим жить.
– Но это ненормально…
Юэн убрал руку Бернарда со своего предплечья и вновь повернулся к нему лицом. Он сделал глубокий вдох и медленный выдох. Весь этот разговор только распалял раздражение, направленное на себя же. Нет ничего приятного в том, чтобы разговаривать о своих слабостях, с которыми не можешь до конца справиться, и от осознания собственной беспомощности хочется только с силой хлопнуть себя по лбу. Срываться на других – последнее дело. Поэтому Юэн попытался улыбнуться. Вышло немного натянуто, сам понял.
– Да, это ненормально, – сказал он, улавливая в своем голосе легкую хрипотцу. – Скажи, Берн, кого ты видишь перед собой: психически больного слабака, которого нельзя назвать мужчиной, потому что мужчины не должны бояться темноты, – это детский страх, или не выросшего морально взрослого, придуривающегося и раздувающего проблему из ничего? Я слышал много версий, и всех их условно можно отнести к этим двум категориям.
Бернард скрестил руки на груди и состроил такое недовольное лицо, будто только что услышал оскорбление в свой адрес.
– Ни то, ни другое, – громко и по слогам ответил он.
– Пам-пам-па-а-ам, – драматично пропел Юэн, – ответ неверный. И то, и другое.
– Как ответ может быть неверным, если ты спрашивал мое мнение? – нахмурился Бернард. Взгляд его был суровый и пронзительный. – И вообще, ты не очень-то похож на человека, которому есть дело до мнения других людей о собственной персоне. Или ты все-таки зависим от мнения окружающих? Позволяешь им решать, каким тебе быть?
– Не знаю, – равнодушно сказал Юэн, пожав плечами. – В последнее время склоняюсь к тому, что, возможно, людям со стороны виднее. К примеру, когда отчим узнал о моих фобиях, это стало одной из причин наших с ним конфликтов. Он считает мой недуг глупым ребячеством. Когда тебе много лет говорят одно и то же, потихоньку начинаешь и сам в это верить. Как ты уже мог догадаться, я не слишком охотно распространяюсь о своих… маленьких странностях. Надоело слушать грязь в свой адрес.
Бернард сокрушенно покачал головой.
– Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать? Упрекать в чем-то или смеяться над тобой я не собираюсь. Если так делали остальные, это не значит, что буду и я, – сказал Берн. Взгляд его смягчился, а может, парень просто устал от этого долгого и напряженного разговора. – Всего лишь стараюсь понять, как мне действовать в такой ситуации. Что я могу сделать?
– Ничего, – отрезал Юэн, ему и самому уже хотелось закончить эту беседу. Он даже практически позабыл, что они должны были обследовать подвал и поискать плачущего ребенка, который не подавал голоса с тех пор, как они распахнули дверцы. – Потому что это не должно тебя касаться. Эта проблема исключительно моя.
Бернард смотрел на Юэна долгих секунд пять, затем вдруг усмехнулся, словно услышал неплохую шутку.
– Я понял, кого вижу перед собой, – сказал он. – Сильного и независимого человека, который боится, что вся эта его сила и независимость обратится в прах, если он хотя бы в мыслях позволит кому-то ему помочь. Хорошо, поступай, как знаешь. Признаю, слабаком ты не выглядишь. Вот только дело в том, что если мы спустимся в этот подвал и тебе вдруг там станет плохо, это будет уже наша общая проблема. У меня не выйдет остаться в стороне. Отговорить тебя вряд ли получится, тогда просто скажи, что мне делать, если вдруг ситуация станет критической?
– Она не станет критической, – с досадой произнес Юэн.
– Уверен на все сто процентов?
Юэн помедлил с ответом. «Нет, не уверен». Он понимал, что имел в виду Бернард, – случай в Серпент-Капсе. Только фотограф не стал упоминать о нем прямым текстом. Подобное можно отнести к единичным случаям, однако и от этого Юэн полностью не застрахован. Он понимал Бернарда, потому что остро ощутил по отношению к нему что-то аналогичное после похорон Грегора. Невозможно оставаться равнодушным, когда человеку рядом плохо, физически или морально. Даже если ты не в состоянии оказать ему существенную помощь, облегчением будет уже то, что ты можешь попытаться. Практической пользы от сострадания нет никакой, но приятно осознавать, что кому-то не все равно. Юэн понимал, как это работает в одну сторону, и почему-то не мог принять, что оно может работать и в обратную – по отношению к нему самому.
– Ладно, Берни, к лучшему компромиссу мы вряд ли придем. Все будет в порядке, – сказал Юэн. – Не обещаю на сто процентов. Но если ты так хочешь погеройствовать, то разрешаю привести меня в чувство, если я вдруг хлопнусь в обморок. Только по лицу сильно не бей, у меня нежная кожа, знаешь ли.
– Договорились.
– Я пойду первым, – сказал Юэн и, подсвечивая себе путь, начал спускаться в подвал, придерживаясь за поручень.
Лестница казалась бесконечной, секунды тянулись нестерпимо долго. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках, но Юэн продолжал спускаться. Наконец, его ноги коснулись бетонного пола, и он с неохотой отпустил поручень.
Это был самый обыкновенный подвал заброшенного дома, не тронутый пожаром, хотя потолок не выглядел крепким. Повсюду валялись инструменты, хлам и остатки стройматериалов, покрывшиеся толстым слоем пыли. На поеденных ржавчиной железных стеллажах кое-где стояли банки, в основном пустые, но в некоторых из них плавали заквасившиеся с распустившейся плесенью соленья.
Под ногами скрипела крупная пыль и мусор. Воздух – тяжелый, спертый, сохранивший в себе явственные нотки горелой древесины.
«Надолго здесь не задержишься», – подумал Юэн. Голова уже начинала кружиться от недостатка кислорода. Или от усиливающейся паники. Бернард со включенным фонариком на телефоне держался рядом. Они прошлись плечом к плечу, хотя места в подвале хватало, чтобы два человека могли свободно перемещаться. Легкие, ненавязчивые прикосновения отвлекали, рассеивали сгущающийся мрак паники. Еще Юэн старался рассматривать попадающиеся в поле зрения вещи более подробно, мысленно отмечая какие-нибудь незначительные факты: отвертка с синей ручкой на полу, халат в мелкий цветок на крючке, перчатки с красным покрытием на внутренней, рабочей стороне. Это тоже отвлекало. Пару минут спустя Юэну даже удалось справиться с паникой, пятно фонарика не тряслось, лишь немного подрагивало. Он знал, что это ненадолго, что его полностью отпустит, только когда он выберется на поверхность. Бернард осматривался молча, и Юэн иногда ловил его настороженные взгляды. Конечно, было бы лучше, если бы фотограф по-прежнему ни о чем не знал. Но что уж случилось.
Юэн подошел к одному из стеллажей и направил свет на ряд банок с ржавыми крышками. Стекло покрылось пылью, содержимое помутнело, сложно было определить, что внутри. Может, вишневое или клубничное варенье. Может, грибы или овощи. Может… чьи-то внутренности.
– Бр-р-р, как в фильме ужасов, – покачивая головой, произнес Юэн и поспешил отойти от стеллажа подальше, спасаясь больше от неприятного кислого запаха (некоторые банки оказались разбиты), от которого было сложно куда-то деться, так как им провонял весь подвал.
Глубоко дыша, Юэн остановился около старой стиральной машинки, осознавая, что на него накатывает новая волна паники. Переложив фонарик в другую руку, он нащупал кольцо на пальце. Прохладный металл был гладким. А еще это действие с годами стало слишком привычным, чтобы с легкостью переключать на него внимание. Одного этого было недостаточно, поэтому Юэн начал напевать себе под нос мотив первой пришедшей в голову мелодии и перевел луч фонарика в сторону стиральной машинки.
Полочка со стиральными порошками и прочей бытовой химией над ней обвалилась, и все содержимое разных пачек, баночек и пакетиков высыпалось на саму машинку и частично на пол, давно перемешавшись с серой пылью.
Паника вновь отступала, и Юэн испытал облегчение от осознания, что у него лучше и лучше получается с ней бороться. Еще несколько таких вылазок, и он перестанет бояться темных замкнутых пространств. Наверное. Или подобная стратегия окажется самым неверным выбором в его жизни, и его состояние только ухудшится. Время покажет.
Подвальное помещение в целом оказалось не очень просторным и по большей степени пустым. То ли так было с самого начала, то ли мародеры растащили все самое ценное. Откуда мог доноситься детский плач? Юэн осмотрелся в поисках каких-нибудь ниш, шкафов или дверей – ничего такого, куда можно было бы спрятаться ребенку. Заглянул за стеллажи, проверил углы, но даже следов чьего-либо присутствия не обнаружил.
Осмотрев все со своей стороны, Юэн подошел к Бернарду, который остановился у противоположной стены. Что-то привлекло его внимание.
– Поздравляю, ты нашел кровать со старым вонючим матрасом, – прокомментировал Юэн. – Я бы даже на спор на нее не лег.
Кровать была небольшая, с железным каркасом, застеленная пыльным и продырявившимся во многих местах покрывалом. Одна-единственная подушка на вид и, скорее всего, на ощупь больше походила на большой камень. Может, им она и являлась на самом деле. Берн присел на корточки и направил свет телефона в пространство под кроватью, Юэн наклонился и тоже туда посмотрел.
– Есть что-нибудь интересное?
– Ничего. Мне что-то показалось, но, наверное, это были крысы.
– Кстати, там, на полках есть жуткие банки с непонятным содержимым. На случай, если ты захочешь организовать выставку в стиле хоррор.
Внезапно Юэн пошатнулся, но сделал вид, будто просто раскачивается с мыска на пятку. Голова пошла кругом, и он обхватил себя руками, уперев луч фонарика в стену. Бернард выпрямился, и Юэн поймал его внимательный взгляд.
– У тебя все в порядке? – приблизившись, спросил фотограф.
– Пока что да, но дышать здесь нечем. Меня тошнит от этого жуткого кислого запаха.
– Согласен. У меня голова уже начинает болеть, – кивнул Бернард и бегло осмотрел помещение. – Выбираемся. Мы сделали все, что было в наших силах. Нет здесь никого.
– Должно быть, померещилось, – кивнул Юэн. – Пойдем, пока не задохнулись.