ее. Рациональные объяснения теперь не вспыхивали в голове одно за другим, как после посещения сгоревшего дома.
– Привязана к этому месту, – осторожно повторил Бернард, – потому что она здесь… умерла?
Юэн ощутил, как мурашки пробежались вдоль позвонков и неприятно похолодели внутренности. У него в голове вдруг отчетливо раздался тот жалобный детский всхлип, который они услышали днем около сгоревшего дома и в подвале. Эти места… видели слишком много детских смертей. Несправедливо.
– Не только поэтому, – практически сразу отозвался Питтс. – Поначалу работать в библиотеке, где умерла Алисия, было невыносимо, – сказал он так равнодушно, отчего вера в его слова у Юэна вновь пошатнулась. Но лишь на мгновение. Теперь эта безэмоциональность не казалась обыкновенным равнодушием. Она казалась отклонением, необратимым сдвигом. – Но в какой-то момент я осознал, что остаюсь на работе допоздна, что часто сижу в лектории, словно бы это место странным образом меня притягивало. Впервые увидев Алисию здесь, – сказал Питтс, вскинув руку и обведя ею зал, – я подумал, что скорбь окончательно уничтожила мой разум и я сошел с ума. Сначала Алисия просто где-нибудь стояла без движения, в том же самом платье, в каком упала в тот день. Смотрела холодными глазами. Мне казалось, что это было лучше, чем совсем ее не видеть, пусть даже она была плодом моего воображения. Потом она заговорила. Голос безжизненный, как из могилы, но родной. Мне было этого достаточно. Алисия, на тот момент казавшаяся мне галлюцинацией, была весьма немногословна, при жизни она была другой, однако со временем она начала рассказывать мне о том, что происходило в библиотеке: кто-то уронил книгу, кто-то пошел туда-то, кто-то порвал страницы. По мелочи. Когда ее слова подтвердились, я осознал, что она не галлюцинация. Призрак, которого я призвал своим нежеланием ее отпускать. Призрак, который существует за счет того, что мы с ней связаны, и который подпитывает свое существование из моих жизненных сил. Алисия говорит, что такова плата. Меня это устраивает.
– Значит, – нахмурившись и в задумчивости потерев подбородок, сказал Бернард, – ваше состояние, из-за которого вы тогда попали в больницу, связано с призраком? Вы отдаете Алисии свои жизненные силы, чтобы она оставалась рядом?
– Да, все так, – кивнул Питтс с абсолютным спокойствием, будто они обсуждали что-то обыденное, а не то, что какое-то сверхъестественное существо отбирало жизнь живого человека, паразитировало на нем. – Я изучал этот вопрос. Спрашивал Алисию, она, правда, не всегда мне отвечала, и я пытался отыскать информацию в книгах. Такие, как она – призраки, – существуют за счет живых. Иногда они подпитываются от родственников и близких, в общем, людей, с которыми при жизни были связаны. Часто эти же люди их… как бы призывают. Эмоции – сильная энергия, способная на многое, даже вернуть душу с того света. Порой призраков удерживает место, в котором они пережили сильные эмоции. Часто им становится место смерти. Тогда они существуют за счет посторонних или случайных прохожих. Могут как-то привлекать внимание, чтобы поддерживать свое существование. Без живых – нет мертвых.
– Но это неправильно! – возмутился Юэн, хлопнув себя по бедру. Он устал молчать, слушая весь этот разговор. – Хорошо, призраки существуют, и некоторые их видят, – сказал он более тихо и дипломатично, поймав внимательный взгляд Бернарда. – Но, Дэвид, если все, что вы сказали, действительно правда, разве Алисия не должна быть в другом месте? Вы понимаете, о чем я. Вы ее держите, не даете ей уйти в этот ее мир для духов. В общем, туда, куда она и должна уйти. По всем канонам это неправильно.
– Может быть, умершим и некуда уходить, – сказал Бернард. – Может быть, не существует никакого «того света». Что, если после смерти мы все становимся призраками, сгустками энергии, которая просто исчезает, когда о нас забывает последний человек, который нас знал?
– Похоже на паразитирование. С трудом верю, что это так работает, – поморщился Юэн. – В нашем мире ничто не стоит на месте. Постоянно происходят преобразования. Одно перетекает в другое. Даже вода с неба падает исключительно для того, чтобы испариться и потом вылиться где-то в другом месте. И ваша дочь, Дэвид, тоже должна измениться. Она не может остаться призраком навечно. Разве это не означало бы ступор?
– Если бы Алисии надо было уйти, она бы мне об этом сообщила, – спокойно сказал Питтс.
– Вы забываете, что она хоть и призрак, но остается вашей дочерью, – удивляясь собственной уверенности в голосе, заявил Юэн. Будто он понимал чувства призрака, а может, это сама Алисия говорила через него? Очень маловероятно, просто Юэну довольно живо представилось, что бы ощущал он, если бы оказался на месте Алисии, девочки-призрака. – Что, если она просто не хочет вас обидеть? Что, если ей больно находиться здесь, но еще больнее знать, что вам без нее плохо? Что-то ведь человеческое могло в ней остаться. Вы же просто держите ее среди живых насильно, поддерживаете ее существование, скармливая ей свою жизнь, а она не в состоянии сопротивляться, потому что не может контролировать этот процесс. И никому в итоге от этого лучше не становится. Вы разрушаете себя и ее, а еще тех, кто находится рядом с вами. Эрика переживает за вас. Вы же в погоне за умершим не замечаете живых и делаете им больно. Когда люди умирают, надо их отпустить. У живых свое, у мертвых свое. Если мы будем постоянно цепляться за прошлое, это не позволит нам жить будущим. Думайте что хотите, но я не считаю нормальным поддерживать призрака, отдавая ему свою жизнь. Это не благородное самопожертвование, это… эгоизм. Причем эгоизм деструктивный. Вы держите Алисию рядом для собственного спокойствия и сами от этого страдаете.
Юэн понимал, что какие-то слова из его речи могли звучать довольно резко, зато в целом получилось очень искренне. Он старался воспринимать ситуацию объективно. Правильно. Бернард отрешенно смотрел куда-то в сторону. Вероятно, не ожидал от Юэна такой тирады, однако по его лицу было заметно, что речь заставила его серьезно задуматься. Дэвид уставился на обложку лежащей на столе книги. Повисшая тишина казалась какой-то искусственной.
– Все верно, Юэн, – вдруг сказал Питтс, в голосе которого на мгновение проклюнулось чувство вины. – То, как я поступаю, называется эгоизмом. Дело в том, что я осознаю всю неправильность ситуации, но слишком привык к Алисии, к той Алисии, что сейчас со мной. Мне просто не хватает решимости ее отпустить. Снова. Я уже давно ничего не чувствую. Меня ничто не радует. Апатия. Словно из меня давно все выкачали, оставив только человеческую оболочку для вида. Присутствие дочери, даже дочери-призрака, единственное, что заставляет чувствовать себя живым, даже если это парадоксально отнимает жизнь.
– Простите, Дэвид, – твердо сказал Юэн, – я не психотерапевт, но, кажется, у вас посттравматическое стрессовое расстройство или депрессия. За точным диагнозом надо обращаться к врачу. Впрочем, вряд ли мои слова для вас новость. Наверняка вы это все и так прекрасно знаете. Горе довело вас до такого, скорбные эмоции вернули вам дочь, но удержать ее вы решили сами. Я вас не осуждаю, как бы это ни выглядело со стороны. Такое состояние вряд ли может поправить деструктивное взаимодействие с призраком. Вы это сами прекрасно понимаете.
Питтс тяжело вздохнул, поник головой и провел рукой по обложке книги сказок.
– Верно… все верно… я желал услышать эти слова от кого-то другого, – говорил он будто сам себе, позабыв о том, что рядом были еще люди. – Когда варишься в собственных мыслях, часто становишься их заложником. Не видишь общей картины.
Юэн ощутил себя некомфортно. То, что Алисия была настоящим призраком, а не призраком, которого породило сознание Питтса, не означало, что психическое здоровье мужчины на высшем уровне. И это его подтверждение предположения Юэна делало его самого каким-то слабым и уязвленным. Словно по-тихому вскрывшийся и беспокоивший нарыв, рана от которого теперь по логике должна начать заживать, если будет достаточно стерильна.
– Но вы ждали нас не для того, чтобы я произнес перед вами пламенную речь, так ведь? Вы хотели переговорить с Бернардом. Потому что он тоже… видит призраков, – сказал Юэн, посмотрев на Берна.
– Да, – кивнул Питтс, быстро переключаясь на другую тему. – Собственно, сама Алисия рассказала мне, что Бернард может ее видеть. И не только ее, но и других. Я же могу видеть только ее. В этом, Бернард, наше с тобой сходство и различие. Когда я увидел тот снимок, мне захотелось обсудить с тобой эту тему. Поговорить еще с кем-то, кто столкнулся с подобным, иначе начинаешь чувствовать себя сумасшедшим. Рассказать о своем опыте, потому что он может пригодиться. Алисия сообщила, что ты в сомнениях, как и я был когда-то. Ничего. Сомнения – это нормально. Ты не сходишь с ума, призраки действительно существуют.
– Даже не знаю, стоит ли радоваться этому, – произнес Бернард, он выглядел усталым и задумчивым, но больше все-таки просто усталым.
– Ни радоваться, ни горевать, просто принять. А дальше ты сам разберешься, что с этим делать, – Дэвид прокашлялся, погладил рукой в перчатке обложку книги, затем поднял голову, стекла его очков отразили блик. – Если у вас есть еще какие-нибудь вопросы, задавайте. Постараюсь на них ответить.
– У нас сегодня был долгий день, – вяло произнес Бернард. – Полагаю, чтобы переварить всю эту информацию, потребуется время. Спасибо, Дэвид, за то, что рассказали свою историю. Это развеяло мои сомнения, – он поднялся с места, и Юэн, не имея на данный момент никаких вопросов, последовал его примеру. Может, что-то и стоило спросить, но не сегодня.
Дэвид протянул руку в перчатке для рукопожатия. Юэн подумал, что ему мерещится, однако когда он и сам после Бернарда пожал руку Питтсу, понял, что все по-настоящему. Со стороны библиотекаря это был жест доверия и дружбы. Теперь их троих объединяла маленькая тайна в виде бледной девочки Алисии, обитающей в библиотеке, и знание, что она такая не единственная в своем роде. Юэн улыбнулся. Питтс тоже улыбнулся в ответ. Как обычно безэмоционально, но уже с попыткой в искренность. Кто знает, может, этому мужчине действительно нужно было услышать из чужих уст подтверждение своим мыслям обо всей этой ситуации с Алисией. Может, спустя время он разорвет эту деструктивную связь с призраком. Может, даже перестанет быть таким