Так они беседовали во дворе, серьезные мужики, дымили «Союз-Аполлоном», даже Николай Павлович закурил для такого случая, а трактор в это время стоял в своем углу с молчащим мотором и выключенными фарами — спал.
Но через два дня все-таки разразился скандал.
Только Фирфаров, отдохнув после обеда, уселся с журналом «Наука и жизнь» в кресло, как в дверь позвонили. Звонок был противный, так звонила только Полина-дворничиха. Некогда он первый и единственный раз в жизни вовремя не заплатил за квартиру, и она тут же явилась скандалить и звонила таким же вот визгливым бесконечным звонком. Фирфаров открыл дверь. Конечно же, это была она, вся багровая, — не то кирнула, не то от злости.
— Сейчас убери безобразие, не то штраф в двадцать четыре часа! проорала дворничиха и, повернувшись, стала злобно спускаться по лестнице, а Фирфаров побежал за ней. Так они и выскочили во двор — Николай Павлович в пижамных штанах и выкрикивающая бессмысленные угрозы дворничиха.
Посреди двора зияла пасть Болотина.
— Говорил я — его этот драндулет, — заквакал Болотин, увидев Фирфарова и показывая на забившийся в угол трактор. — Скажешь — нет? Ты! Че-е-ек с одной большо-ой буквы!
Стоило Фирфарову показаться во дворе, как трактор радостно засиял фарами и затарахтел.
— Вот! Вот так и кажно утро! А меня-то мучают, меня-то терзают: кто это людям спать не дает? Убирай бандуру, а то завтра в товарищеский суд! завизжала Полина.
— Да при чем же здесь я, товарищи, — нарочно очень тихо и спокойно сказал Фирфаров и повернулся к трактору спиной. — Смеетесь, что ли? Я «Жигули» покупаю, все знают…
Но трактор, этот идиот, металлолом чертов, выполз из угла, развел пары и остановился рядом с Фирфаровым. Тут Фирфаров увидел одного из жигулистов. Усмехаясь, тот шел прямо к нему через двор, а подойдя, сказал, не вынимая рук из карманов своей пижонской куртки:
— У вас же есть гараж, коллега. Поставьте свой транспорт туда, и инцидент исчерпан.
— Испорчен! — загоготал Болотин. — Удавится — не поставит!
И Фирфаров не выдержал. Щеки его побелели, подбородок задрожал. Не помня себя, он изо всех сил пнул железную подножку и больно ушиб ногу. От боли и от обиды слезы подступили к его горлу, и он закричал тонким голосом:
— Что это такое в самом деле?! Что вы пристали к чеаэку! Не мой это транспорт! Не мой! Не знаю — чей! И знать не хочу! Он посторонний, посторонний!
И вдруг во дворе стало темно.
Погасли фары, замолчал мотор. В полной тишине трактор двинулся к воротам, беспомощно рыская в темноте, два раза наткнулся на стену, но все-таки нашел дорогу и выкатился на улицу, будто кто-то толкал его сзади в спину.
— Как же… — забормотал Болотин, — куда это он, на ночь глядя? Эй, друг! Стой, слышь!
— Он же слепой, пропадет! — вдруг закричала дворничиха и побежала в подворотню.
Пожав плечами, Фирфаров медленно вышел за Ней, игнорируя Болотина.
Трактор был уже довольно далеко. Приседая на правое колесо, он ковылял прямо на красный свет, кургузый и нелепый рядом со сверкающими легковыми машинами и важными автобусами. На мгновение туристский «Икарус» заслонил его, а когда проехал, трактора было уже не видно совсем.
Во дворе Фирфарова нагнала зареванная Полина.
— Зараза! — яростно сказала она и плюнула ему под ноги. — Наставили в кооперативном дворе гаражей! Все часткову скажу! За квартиру никогда не плотишь… тоже еще… чеаэк!..
Фирфаров хотел было поставить обнаглевшую дворничиху на место, но что толку связываться с полуграмотной бабой!
Мокрый холодный ветер дунул из подворотни, и он вдруг вспомнил, что завтра-то уже осень, первое сентября. Фирфаров постоял еще немного у ворот, поежился и пошел домой.
Безответная любовь
За ночь город стал другим. Это было похоже на возвращение. Через много лет, пустых и одинаковых, с длинными ожиданиями, ненужными разговорами, одинокими тусклыми вечерами, она вернулась вдруг на улицы, оставшиеся где-то далеко, в ранней юности, может быть, в детстве. На улицы, почти уже забытые и вот в это утро снова явившиеся вместе с солнцем, разбивающимся о стеклянные лбы трамваев; вместе с «классами», неровно начерченными на тротуаре и называющимися — ну, конечно же, господи, как она могла забыть! — «скачок».
Спрятали глаза и стали совсем незаметными ненужные сегодня «Булочная», «Рыба — овощи», какой-то непонятный «Гортранс». Зато розовая кукла в витрине игрушечной мастерской — подвальчика так и выглядывала, так и тянула к стеклу свои растопыренные руки.
А как улыбались, как все понимали мудрые, добрые собаки, вышагивающие на поводках рядом с хозяевами и дружелюбно покачивающие хвостами!
По реке плыла елка. Одним боком она вмерзла в льдину, с другой стороны торчали темные, голые ребра. Елка была похожа на акулий скелет. И на одном из ребер — синий шар, сверкающий, синий новогодний шар.
Девушка остановилась и проводила льдину глазами. Блестя на солнце, шар уплывал по реке в океан.
А что же случилось? Куда девался вчерашний город? Куда девались вчерашняя жизнь и она сама — вчерашняя?
Накануне вечером она зашла в комиссионный магазин, чтобы примерить парик. Говорят, в париках даже самые некрасивые девушки становятся похожими на кинозвезд.
Парики грудой лежали на прилавке — огненно-рыжие, белокурые, черные, седые.
«Примерю этот», — решила девушка и, оглянувшись, стала натягивать парик с длинной светлой челкой.
«Похожа на Иванушку-дурачка!» — она сняла белокурый парик и надела другой, с черными кудрями.
«А теперь — вылитая баба-яга! Нет, тут уж, видно, ничем не поможешь».
Девушка сдернула парик, чуть не разорвав его пополам, и подошла к продавцу. Облокотившись на прилавок, он читал какую-то толстую книгу.
— Что бы вы мне посоветовали купить в подарок… сестре, которая хочет хорошо выглядеть? — спросила девушка.
Вместо ответа продавец вдруг громко захохотал, затряс головой и, не отрывая глаз от книги, начал шарить в карманах. Найдя там носовой платок, он вытер им лоб и продолжал читать.
— Скажите, — девушка тронула продавца за локоть, — что у вас в этом свертке?
Продавец перевернул страницу и с недоумением взглянул на девушку.
— В каком свертке? В этом? Безответная любовь.
— Вы… шутите?
— Никогда не шучу на работе. И вообще не шучу, — он подвинул к себе книгу и снова принялся хохотать.
Девушка ждала. Когда хохот прекратился, она спросила:
— А счастливой у вас случайно не найдется?
Продавец оторвался от книги и несколько секунд молча рассматривал девушку.
— Случайно — не найдется, — медленно произнес он, — а на вашем месте я бы взял эту, тоже на дороге не валяется.
— А можно ее посмотреть? — она потянулась к свертку.
— Трогать и примерять не разрешается! Или берете — или нет, — и продавец снова уткнулся в книгу.
— Беру, — сказала девушка. — Сколько нужно платить?
Безответную любовь продал в комиссионном магазине сосед девушки, молодой человек, который жил с ней на одной лестничной площадке. Он мучился своей любовью почти целый год, похудел, перестал спать по ночам, растерял друзей.
— Хватит! — сказал он себе однажды утром. — Надо наконец начать жить, как нормальный человек. От этой проклятой любви — только бессонница. Лучше я продам ее, а взамен куплю себе… ну, хоть аквариум с золотыми рыбками. А летом поеду в отпуск к морю!
Она забыла уже, зачем так рано вышла сегодня на улицу. Может быть, из-за солнца? Оно светило прямо в окно, и это было совершенно необъяснимо — окно выходило на север.
Чудеса продолжались. Деревья голыми ветками писали по небу непонятные строчки, шофер такси, едущего навстречу, смеялся красному светофору, синий шар уплывал на льдине к неизвестным островам, а навстречу ей, от арки ворот, шел ее сосед.
— Доброе утро, — сказал сосед.
— Доброе утро, — ответила девушка, но вдруг задохнулась и почувствовала такую боль в груди, что ей пришлось даже остановиться.
У соседа было необыкновенное лицо. У него были такие глубокие, такие умные, такие необыкновенные глаза.
«Наверное, он очень застенчивый человек, — думала девушка, поднимаясь по лестнице, — он так быстро всегда здоровается и сразу уходит. И потом… Он живет совсем один, кто же готовит ему обед и убирает в квартире?»
Ночью ей не спалось. Иногда она забывалась на несколько минут, но тут же вздрагивала и открывала глаза.
«Что случилось? Ведь что-то случилось, но что?.. Сперва я купила… да, да… потом было это утро, и он шел мне навстречу».
Она вставала с постели и ходила босиком по комнате, прижав руки к груди.
Рано утром девушка побежала в магазин и купила молоко, творог и сыр.
«Что особенного?» — говорила она себе, подбирая с пола около кассы деньги, сыпавшиеся у нее из рук.
«Что особенного? — повторяла она, нажимая на звонок соседней квартиры и прислушиваясь. — Почему я не могу помочь человеку — ведь мы же соседи».
Дверь открылась. Он стоял на пороге и с недоумением смотрел на девушку.
— Вот… — пробормотала она, — возьмите. Я все равно ходила. Заодно…
— Спасибо, — произнес молодой человек растерянно, — я даже не понимаю… Впрочем, конечно же — большое спасибо! Подождите, я сейчас. Он скрылся за дверью, вернулся с кошельком и, аккуратно отсчитав деньги, протянул их девушке.
Раньше время казалось ей пустой огромной комнатой, где только изредка попадаются какие-то предметы, да и то — ненужные. Теперь каждая минута была заполнена. То стихами — сколько, оказывается, прекрасных стихов написали поэты, и все, ну почти все стихи — про него. И романсы, и песни, и даже героические симфонии — все, все про него.
А еще она узнала, что, оказывается, очень любит футбол и хоккей. Это выяснилось однажды вечером, когда из-за стены соседней квартиры послышался голос спортивного комментатора. Она включила телевизор и с тех пор не пропускала ни одного репортажа.
«Наверное, он болеет за этих, в темных футболках. Они очень хорошо играют, вон, как быстро побежал тот, высокий, — думала девушка. — И два маленьких, толстых, тоже симпатичные. А может, он болеет за светлых? Они так стараются, хоть им и не везет!.. Какое небо за окном, совсем летнее! Как он сегодня сказал мне: „Привет!“ — И побежал вниз через три ступеньки. Почему считается, что безответная любовь — несчастная? Я почти каждый день встречаю его или вижу из окна. Я могу думать о нем, сколько хочу».