Скорее бы уже его Мазурин приезжал со своей командой. Скорее бы уже все осмотрели, вывезли и разъяснили хоть что-то. От этой невозможной неизвестности не то что аппетита, рассудка можно запросто лишиться.
Старая Щукариха от похвалы Прокофьева цвела запоздалым маковым цветом. То и дело снимала чистенькую косынку, теребила гребешок в редких волосах. Снова подвязывалась платком под морщинистым подбородком, без причины прыская в его концы.
— Старый-то по дрова пошел.
— А это куда? — с вежливой улыбкой интересовался Гарик, с сожалением поглядывая на показавшееся дно в глубокой миске.
— Тю! А то некуда! Сколь домов стоит заколоченными, никому не нужными. Тама этих дров-то!.. — Тут ее глаза озорно блеснули, не сболтнула ли, мол, чего лишнего, и женщина поспешила с объяснением: — Яблони старые, груши, пили — не хочу. Он у меня работящий.
Про работящего, перетаскавшего себе на подворье половину рам и половых досок с соседних домов, Даша кое-что слышала. Но сейчас ее это мало заботило. Заботило и даже злило другое.
Какого черта Прокофьев все топчется вокруг да около? Отчего не спросит напрямую, в лоб, видели или нет того, кто засунул бедную Лили в их подпол? Был же кто-то, непременно был. И незамеченным пробраться к дому не мог. И Громыхину притащить из города на руках за сто километров на смог бы. На машине был, не в шапке-невидимке. А раз на машине, то Щукины стопроцентно видели. У них муха не проскочит незамеченной.
Гарик, словно почувствовав ее нетерпение, отодвинул наконец опустевшую миску от себя подальше. С чувством поблагодарил. Поставил локти на стол, уложил на кулак подбородок и, сонно моргая в сторону старой женщины, как бы между прочим, поинтересовался:
— А что, у вас тут часто народ заезжает?
— Да ну! — махнула та с печальным вздохом и тут же спрятала взгляд, уставившись на расправленный на коленях передник. — Кому тут быть! Из всех обитателей мы с дедом да вон Даня с Лешкой и остались. Баба у Лешки манерная, ей тут не по нраву. Правда, была вот как-то на днях. Приезжала с кем-то с чужим. В дом вошла, минуты две побыла да и вышла. А разве же там на две минуты делов-то, да, Даня? Ты-то, анадысь, на всю ночь оставалась. А той две минуты хватило. Ох-ох-ох…
Ох и противная же старуха. Даша вспыхнула до самых ушей. Надо же, как ловко поддела ее, напомнив про ночевку с Муратовым. Может быть, даже и под окнами крались, чтобы подглядеть. И если не она, то ее супруг точно.
— А что за машина, не помните? С кем приезжала Варвара? Не с мужем, нет?
Гарик зевнул широко и неприлично. Но Даша ему это простила. Может, нарочно манерничает, чтобы бдительность хитрой старухи усыпить. Мол, это я не из острого интереса спрашиваю, а так, из желания разговор поддержать.
— Не-е-е, — Щукина интенсивно замотала головой, взметнув веером концы платка на достаточно пышной груди. — Лешкину машину я знаю. Машина другая совсем. Да и мужик другой!
— Мужик?! — Даша удивилась.
Насколько она знала Варвару, та никаких знакомств с мужчинами не имела. Более того, всячески сторонилась их, считая, что замужней женщине не пристало зубоскалить с посторонними. Братьев у нее не было. Даже двоюродных. Одними сестрами была богата ее невестка. Двоюродных, троюродных тьма. Братьев не было точно.
— Красивый мужик-то, статный, — соловьем запела Щукариха. — И машина из дорогих. Я сама-то не разбираюсь, дед сказал. Он такую по телевизору видал. Говорит, Варька-то на дорогой машине прикатила с мужиком. Вот… С хахалем, стало быть.
— Ну-у-у, — весело протянул Гарик, заметив насупившиеся Дашины брови. — Не стоит делать таких скоропалительных выводов. Это мог быть коллега по работе. Просто знакомый, который вызвался довезти ее до дома.
— Ага, знакомый. — Щукариха недовольно поджала бескровные старческие губы. — Только чегой-то со знакомым коллегой Варька возле гаража целовалась.
Оп-па! Варька целовалась?! С мужиком, который привез ее на дорогой машине?! Это была тема для размышления.
— Да ну! — Гарик встрепенулся, пододвинул локоток много ближе к тому месту, где восседала Щукариха, сам весь подался так, того и гляди, на нее завалится, и спрашивает гадостно так, с откровенным намеком: — Это чего же ей приспичило на виду у всей деревни с хахалем своим целоваться? Места в доме не было, чтобы на улице-то?
— Тут деревни-то остались: Тер, Ер да Колупай с братом. — Щукариха зашлась мелким смешком. — Нету же никого! Кто увидал бы?
— Но ведь увидали! — возразил Прокофьев.
— Дед и увидал. Он у их соседей как раз амбар разбирал на дрова. Тут они подъехали. Он струхнул. Думал, Секачи приехали.
Секачами звались по деревне соседи Коноваловых, Секачевыми были. Дом они давно забросили. Тот стоял заколоченным уже много лет. Но прошлым летом кто-то из наследников неожиданно заявился и целый день жарил в саду шашлыки. Так что испуг старого Щукина был вполне оправдан.
— Он, стало быть, схоронился за угол, вот и увидал… Да вы его сами спросите, во-о-он он идет.
Даша подалась к окну. Дед Щукин пер на тачанке целую груду досок. Торчала лишь его макушка, так нагрузился. Подтащил свою добычу к строениям, свалил доски под трухлявой березой. Обмахнул лицо рукавом старенькой телогрейки, обил кирзовые сапоги о порог и скрылся за дверью дома. Через минуту он предстал перед ними — старый, хитрый дед Щукин, который, возможно, стал единственным свидетелем того, как Варвара приезжала с посторонним мужчиной в деревню и целовалась потом с ним возле изгороди.
— Ну и че! — Дед скинул прямо на пол телогрейку, шапку, сел на табуретку возле двери, стянул с ужасающим кряхтением сапоги с ног и снова повторил: — Ну и че! Целовалась, знать, так надо было! Чего Лехе можно, а Варьке нет?! Несправедливо, понимаешь!
— Что Лехе можно? — уже догадываясь, куда тот клонит, откликнулась Даша.
— Баб возить в дом этот ваш можно, вот что! — фыркнул дед Щукин с откровенной злобой. — И жить не живет, понимаешь, и дом не бросает.
Понятно! Щукина давно и прочно душила жаба, и чесались руки на доски, которым был дом обшит. Да и рамы со стеклами пригодились бы в его хозяйстве. А тут хозяевам вздумалось использовать хату не по назначению.
— А кого привозил в дом хозяин? — Гарик тут же отвернулся от Даши, словно отгородился от нее невидимой стеной.
— Баб! — возмущенно фыркнул дед, высмотрел на столе хлебные крошки, пустую миску из-под щей, понял, что гостей угощали в его отсутствие, и тут же разозлился пуще прежнего. — Давай, что ли, пожрать хозяину! Раскомандовалась тут…
Бабка Щукариха засуетилась, виновато шмыгая носом. Сноровисто накрыла на стол и тут же без лишних слов и переходов принялась гостей выпроваживать. Правда, Прокофьеву удалось, перед тем как уйти, выяснить, когда и с кем приезжал в старый загородный дом Алексей Коновалов. И то, что он услышал от стариков, совершенно не понравилось ни ему, ни Дарье. Получалось, что приезжал он туда как раз накануне того дня, как его сочли пропавшим вместе с кейсом, полным денег. Или как раз в тот самый день…
— Это ни о чем еще не говорит! — вспыхнула Даша, злыми глазами полосонув по Прокофьеву, со странным сопением натягивающему у порога куртку. — Кто видел конкретно Лешку? Кто?! Вы видели?!
Дед Щукин от ее гневной речи втянул голову в плечи. Хлебал щи, с громким чавканьем глотал куски баранины, щипал хлеб прямо от буханки и молчал какое-то время. Надо полагать, обдумывал свой ответ.
Додумался наконец. Выдал, обмахнув сальный рот тыльной стороной ладони.
— Леху, честно, не видал. Видал его машину, я же ее признаю даже в потемках. — Дед Щукин виновато шмыгнул носом. — Машина подъехала прямо к дому. Баба вышла. Молодая, красивая. Ножищи, как у цапли.
— А дальше? — поторопил его Гарик, потому что дед внезапно замолк.
— Ну… А дальше я убег. — Дед Щукин глянул на Дашу исподлобья. — Я вон у их хотел скамейку уволочить. А че! На кой она им, скамейка? Одно сгниет. Ну а вижу, Лехина машина подъехала. Я затаился. Баба вышла и потопала к крыльцу. Я и того… Убег. Думаю, Леха выйдет, начнет гавкать. Оно мне надо?
Итак, в ту ночь Лешка, значит, отыскал свою Лили? Приехал с ней на своей машине и забрал ее с улицы Корчмной? Но Валентина же говорила, что он не застал Громыхину! Как тогда получается? И главный вопрос, который не давал Даше покоя: как Лешкина машина оказалась потом в гараже?
— Ну не знаю я! — воскликнул Гарик Прокофьев, выходя на улицу следом за ней. — Знать бы все ответы…
Они как раз дошли до его иномарки, когда за крайними домами показались две милицейские машины.
— О, вот и наши, — проговорил он и вздохнул с печалью. — Хотя уже и не наши как бы.
Друг Иван Мазурин выскочил из милицейского «уазика» первым. Подошел к ним, внимательно оглядев Дарью, поздоровался с обоими. Кивком указал на дом и спросил:
— Там?
— Там, — кивнул Гарик, потихоньку из-за плеча друга рассматривая вновь прибывших. — Знают про меня?
— Знают, — коротко кивнул Мазурин. — Не переживай. Все под контролем. Что нарыть удалось, говори мне. Там-то слушать не станут.
Гарик Прокофьев неожиданно разнервничался. Очень уж не хотелось ему говорить о своих соображениях при Даше. Ей могло что-то не понравиться. Правильнее, могло не понравиться все из того, что он скажет. Но и отсылать ее теперь, когда она стояла бок о бок с ним, тоже было неудобно. Пришлось говорить…
Первое, что пришло ему на ум, когда он осматривал при скудном освещении труп молодой женщины, — это было то, что умерла она не здесь. Почему так подумал? Да потому что нигде ни единого следа крови. Разве могло такое быть при том, что ей перерезали горло? Нет, конечно. Где-то да брызнуло бы. Крови не было ни в сенцах, ни в комнате, а вот на крыльце…
На крыльце он обнаружил три затертых пятна характерного бурого цвета. Получается, что…
Дальше…
Оглядев все вокруг дома, Прокофьев обнаружил в одном месте сильно примятый бурьян. Примят он был так, как будто что-то в том месте тащили волоком. И редкий снежок, чуть припорошивший землю, не смог прикрыть характерных изломов сухих стеблей.