Улыбнувшись, я обернулся и протянул руку. Зверек, помедлив, сел на мою ладонь. С тихим шорохом свернулись серые крылышки. Доверчиво сверкнули красноватые огоньки глаз. Как же ты сюда попал? Через дымоход?
— Поговори со мной, — тихо попросил я. — Не улетай. Поговори со мной…
Мышь склонила голову набок, внимательно изучая моё уставшее лицо. А я… Да, я устал. И больше ожидания предстоящего испытания выматывало общение с толпой сочувствующих и попытки спрятаться от их навязчивого внимания. Я сел на кровать и осторожно пересадил зверька на спинку стула. Тот, повозившись, запахнулся в крылья и вопросительно пискнул.
— Перекусить? — переспросил я. — Да, наверно, надо…
Нежданная собеседница снова склонила голову набок.
— Ну, — я растерянно улыбнулся, — кажется, утром ел… Не помню. Не до того теперь… Конечно, неправильно. Но и жизнь — вещь с серьезными изъянами. Даром что заставляет нас жить по тем правилам, которых сама не соблюдает… Угощайся.
Я раскрошил на столе хлебный ломоть и под пристальным взором мыши попробовал поесть сам. Грея руки о чашку травяного чая, я без аппетита жевал хлеб, уделяя мыши больше внимания, чем еде. А та, перекусив, рассказывала последние вести. Здесь, в затерянной среди Мглистых болот хибарке, я прячусь уже давно, и пока лишь наставник смог меня отыскать. На меня работало моё Время — я мог уподобляться ему, становиться невидимкой, заметая следы, пребывая одновременно и нигде, и везде. Ощущение меня можно встретить где угодно, но ни одно из них не укажет на истинное местонахождение. Остается только гадать, как меня отыскал наставник… и надеяться, что он никому ничего не расскажет. Другое убежище быстро не найти, а мне не до поисков. Успеть бы подготовиться.
— Сколько, говоришь, осталось до заката Полуночи? — переспросил я. — Так мало?.. А про испытание ничего не знаешь? Да, попросился… Неожиданно? Это плохо. Что ты, какой сон… Позже высплюсь, когда все закончится.
Мышь фыркнула. Я усмехнулся:
— Так или иначе высплюсь. Или в жизни, или в смерти. Что? Шаги слышишь?
Я насторожился. Снаружи выл ветер, скреблись в окна ветви чахлых деревьев и… растворялись в реве стихии осторожные шаги. Я устало вздохнул. Атталь. Сестра. Похоже, наставник не смолчал. Я поспешно шагнул к стене, сливаясь с грубой гладкой каменной стены, а мышь вспорхнула к полотку, затаившись в углу. Замерев, я заставил тьму съежиться, поглощая мои следы, и потух никогда не разжигаемый очаг, исчезли со стола и пола крошки хлеба, утонули во мраке мои вещи, тихо звякнул на двери крепкий замок, запирая убежище снаружи. Я едва заметно улыбнулся. Поиграем в прятки, сестра? Прежде тебе всегда не везло.
Ждать пришлось долго. До домика добраться непросто: я заблаговременно подкупил и запугал всех болотников и огоньков, и те исправно гоняли путников по кромке трясины, заводя непрошеных гостей в топи и непролазные места. Собственно, подкупил я их, чтобы заводили, а запугал — чтобы не смели топить. Лишь поводить за нос, утомить и вынудить бросить поиски. И одни бросали, но Атталь… Сестра упряма, как сотня подкупленных болотников.
Скрипнул отпираемый замок, и в душное пространство ворвался сырой затхлый ветер болот. Я перестал дышать, остановив биение сердца. Время упорных занятий позволяло держаться достаточно долго. Надеюсь, Атталь уйдет прежде, чем я спугну чары или окончательно превращусь в камень.
— Брат? — она остановилась посреди комнаты, озираясь. — Ты здесь?
Я не подавал признаков жизни. Из-за спины Атталь выступила тень, пробежалась вдоль стен, но никого не нашла. И сестра сама обошла комнатку, тщательно прощупывая каждый ее камешек. Я едва заметно поморщился, когда обжигающие плети магии больно прошлись по плечам и груди, и пожалел о своей привычке ходить полураздетым. Заговоренные рубаха с курткой — слабая, но защита от заклятий Полуночи. Я закрыл глаза, держась из последних сил. Атталь же, проверив и перепроверив, вздохнула и отступила к стене, признавая поражение.
— Сдаюсь, — горькая усмешка на бледных губах и усталость на осунувшемся лице. — Ты опять победил. Мне тебя не найти. Но… я не учить тебя пришла. Я пришла попрощаться. И пожелать тебе удачи, брат. Вот, — и она положила на стул сумку, — собрала кое-что тебе в дорогу, в пути пригодится.
Я едва сдержал желание обнять её. На прощание. Но нельзя. Не стоит.
— И запомни, — тихо добавила Атталь. — С чем бы ты ни вернулся — с тенью или без, — мы всегда будем тебя ждать. И любить. Неважно, маг ты или человек. Ты — семья. Удачи. Полночь в помощь.
Резко развернувшись, она вышла из дома, лишь взметнулась за хрупкой спиной длинная черная коса с десятью узлами. Я недоверчиво посмотрел ей вслед и понял: она остро чувствует и моё присутствие, и наблюдение. Но Атталь ни разу не обернулась. Не подала виду, удаляясь прочь и растворяясь в осенней метели. Но, помня о её редкой способности творить мороки и обводить вокруг пальца любого, я решил выждать. Мышь, помедлив, спустилась на спинку стула и пискнула. Ушла…
Я вывалился на пол и судорожно перевел дух. Мысленно прикинул проведенное в камне время и хмыкнул. Расту. На сей раз продержался дольше обычного, да и запас сил остался. Сев, я задумчиво изучил красноватые полосы ожогов на плечах и груди. Те начали медленно бледнеть, заживая. Атталь имела особенность — ранить даже самым безобидным заклятьем. Она встречалась крайне редко, и как же непросто сестре владеть таким даром… Да, стоит оказаться в непростой истории, на пороге отчаяния — и чётче видны те вещи, которых раньше не замечал, не понимал, не принимал.
Рассеянно нахмурившись, я заглянул в принесенную сестрой сумку. Зелья, зелья, зелья, амулет какой-то, по виду искорку напоминает, снова зелья, еда… Так, а это что? Я с интересом развернул потрепанный свиток. И сел на пол от удивления. Ну, Атталь… Где же ты это взяла?.. По сизому клочку свитка скользили, исчезая после беглого прочтения, косые строчки букв. Одно предложение смеялось новым, и я не заметил, как с головой ушел в прочтение. «Бегающая» летопись — реликвия великих магов прошлого, недоступная простым смертным… Благодарю, сестра, буду должен…
Ледяной сквозняк гонял по полу старую пыль, осенний холод неприятно обнимал за плечи, настойчиво заявлял о себе голод, но я сидел, с головой погрузившись в чтение, ничего не замечая и видя лишь скользкие каракули незнакомого писца. Настоящее отступило на второй план перед тайнами прошлого, сухо и скучно повествующими о закате Полуночи. И об испытании. Правда, туманные намеки больше путали и сбивали с толку, чем объясняли… Но объяснения сейчас не главное. Главное, запомнить то, что есть. После разберусь на практике. И я жадно впитывал знания, не отвлекаясь, пока меня не побеспокоил робкий луч света.
Я устало поднял голову и протёр глаза. Вот и первый призрак заката… Я подошел к окну и с замиранием сердца посмотрел на необычную картину. Тонкая, едва различимая во мраке полоска раскаленного золота скользила меж темных туч, осторожно кралась по земле, выхватывая то корягу, то скрюченное деревце, то изумленную физиономию болотника. Последние испуганно ныряли в чахлые заросли травы и зажмуривали белесые глаза, страшась света. И замолчали напряжённо птицы, замерли болотные огоньки. Казалось, даже ветер испуганно спрятал голову под крыло, затаившись в голых древесных ветвях.
Помедлив, я сунул в карман штанов недочитанный свиток, накинул на плечи рубаху и выскользнул из дома. И остановился на крыльце, не отрывая зачарованного взгляда от луча. А тот не менее зачарованно рассматривал мир, разрисовывая незнакомыми красками Полночь, разгоняя сумрачные тени. Когда-то она казалась бесконечной, незыблемой, вечной… Но у всего есть конец, только он — для чего-то начало, и закат Полуночи — это рассвет новой эпохи… Время первого луча истекло поразительно быстро, и он скрылся за чёрными тучами. Я разочарованно вздохнул, зябко поведя плечами. Жаль. Да, постепенно Полдень начнет удлиняться, забирая у мира магию ночи, но успею ли насмотреться на него я? Ведь детям Полуночи свет принесет слепоту.
Зашуршали сухие заросли травы. Сбитые с толку обитатели Мглистого болота разбредались кто куда, ныряя в трясину, прыгая с кочки на кочку. Я покосился на стайку голубоватых огоньков, обсуждающих необычное явление. Поймав мой взгляд, они вздрогнули и кинулись врассыпную. И, пробудившись, снова взвыл влажный ветер. Постояв на низком крыльце, я вернулся в дом, плотно затворив дверь. Сидевшая на спинке стула мышь многозначительно пискнула.
— Знаю, — я присел перед потухшим очагом, и с моих пальцев посыпались горячие искры, — проверил. Мои ловушки стёрты светом. Как и, надеюсь, следы остальных заклятий. Особенно следы перемещения.
Мёртвые угли, согревшись, замерцали красным. Я придвинулся ближе, протянув к огню руки. По стене закружились в неспешном танце сумрачные тени. Как обычно, их пришло трое. Тень прошлого — чёрная, четко очерченная, лицом ко мне, сияющая голубизной ясных глаз, с длинными распущенными волосами. Тень настоящего — расплывчатая, с косой в семи узлах, сизо-серая, искоса посматривающая на меня одним синим глазом. Тень будущего — блеклая, серая, невнятная, отвернувшаяся, изредка мерцающая сиренью. Я долго наблюдал за ними, набираясь смелости. Тревожить тени часто нельзя, но как не поговорить с ними теперь, на пороге новой жизни?..
— Скажите, — я решительно протянул руки к спутницам Времени, — чего мне ждать, чего бояться, на что надеяться?
Тени продолжали круг танца, словно не слыша моего вопроса. Я вздохнул, собрался, сосредоточился.
— Отзовитесь, Полуночью прошу и Временем, своей стихией, заклинаю…
Помедлив, тень прошлого свилась в тугую спираль, упав на мои протянутые ладони узловатой нитью, тень настоящего растеклась по пальцам тягуче-черной паутиной, а тень будущего сверкнула фиолетовой звездой. Я озадаченно нахмурился и переглянулся с мышью. Она принюхалась и пискнула.
— Распознавание знаков мне никогда не давалось, — я собрал в ладонь символы. — У мамы бы спросить, она — мастер… Знаю только, что тень прошлого говорит о том, чего бояться, тень настоящего — на что надеяться, а тень будущего — чего в конце ждать.