— Васюта, я прав, — он первым пошел на примирение.
— Нет, — возразила сухо.
— Да. Эта история…
— …принадлежит мне, — я щёлкала кнопкой. — Как и все завещанное. Если бы бабушка захотела скрыть твои похождения, она бы уничтожила записи. Все. А она их сохранила. И завещала. Мне. И ты не имеешь никакого права зариться на моё имущество. Ты… да ты и сам — мое имущество! Отдай папку!
Наглое «имущество» усмехнулось и отрицательно качнуло головой. Засранец. Всё равно же разберусь в твоих секретах. Не расскажешь — так проболтаешься, не проболтаешься — так выведаю и вытрясу. Да-да, я же «Око Саурона». И уж коли в мои руки попал «угодный»…
— Не дуйся.
— Не суй нос не в свое дело, — я обходила подвал и проверяла каждую деревянную поверхность. Мелкие надписи переносила в блокнот, большие — фоткала. Кстати. Дома на бабушкиной мебели тоже может быть подобное…
Я остановилась напротив шкафа и задумчиво потерла пыльную щёку. А что если это… эксперимент? Если на хату наложена защита, то она всяко письменная. Защита то есть. А всё, что здесь, — это первые экспериментальные заговоры? Проверю. Интересно.
— Васют!
— Не имеешь права, — отчеканила я. — Отдашь папку — поговорим.
Ясен пень, без общения ему скучно. А в знаниях я уже не так нуждаюсь — и разобралась кое в чём, и бабушкины записи имею. И привыкла жить одна, в тишине и молчании. И, в отличие от саламандра, мне есть чем заняться. А ему что делать? Только за мной по пятам ходить. Тенью.
Рядом почудилось движение. Я вздрогнула и выронила блокнот. Моя собственная тень, прежде узкая и вытянутая, расплылась по стене жирной кляксой, сверкнула жгучей зеленью ядовитых глаз. Мама… Я попятилась и наткнулась на мебель. Загрохотали, падая на пол, стулья, взметнулась пыль. Я испуганно съёжилась. К чёрту и гордость, и папку эту…
— Са-а-ай!..
Тень вытянулась и «похудела», приобретая смутно знакомые очертания, тускло замерцала зелёным.
— Не шевелись, — саламандр очутился рядом, и я испуганно вцепилась в его предплечье. — Замри, говорю!..
Я послушно замерла. От пыли свербело в носу, и отчаянно хотелось чихнуть. Я терпела-терпела, но не удержалась. Чихнула громко и на резком вдохе зажала нос. Сайел ругнулся. А тень… повторила мои движения и замерцала ещё ярче. Вслед за носом у меня зачесались ладони.
— Не может быть… — зло прошипел саламандр. — Когда успел?..
— Что?..
— Внимательнее смотри! Ничего не замечаешь?
— Так ты ж сказал не шевелиться…
— А ты готова во всём меня слушаться? — огрызнулся он.
И я решилась. Осмотрела себя и подняла к свету саднящие ладони. Тень запоздало повторила мои движения. И я увидела. От меня к ней тянулись прозрачные зеленоватые нити, как от куклы к кукловоду. Но кто из нас кто…
— На кого ругаешься-то? — спросила и сама поняла, на кого. На одну очень неожиданную и зелёную сущность. — Сай, что это?..
— Связь. Даже теперь. Вообще-то такая способность есть только у высших… Мы можем безболезненно расстаться с частью собственной сущности, подсадив её к живому для подпитки, на силовую связь, чтобы… В общем, возродиться. Сначала — в тени, а потом… Но для серединных расщепление — смерти подобно. Не понимаю, как ему это удалось…
Во мне сцепились два чувства. Отчаянный страх. А вдруг вернётся и опять?.. И радостная надежда. А вдруг вернётся?.. Страх пришёл первым, но надежда… Ох, уж эта глупая женская сентиментальность… И теперь понятно, почему Валик чудится живым, почему кажется, что он рядом…
— И что дальше? — я поднимала и опускала руки, с болезненным любопытством наблюдая за отстающими и неуверенными движениями тени.
— А ничего. Живи, как жила. Сил больше, чем ты отдашь, он для подпитки не возьмёт. Пока живёшь ты, живёт это… недоразумение. Вредить не будет. И не возродится, — ответил на мой молчаливый вопрос. — Не возродится, Васюта. Он серединный. А в огне брода нет. Когда только успел?..
Может быть, когда «целовал», а может быть, и раньше…
— А чем ты от серединного отличаешься? — спросила невпопад.
— Дома расскажу. Закругляйся.
Я подобрала оброненный блокнот и снова посмотрела на тень.
— Он так и останется?..
— Не только. И в гости придет. Я не шучу. Жди гостей с того света. Тень проявилась, ориентир есть. Долго он здесь находиться не сможет — минут на десять сил хватит… Но придёт наверняка. Если сможет быстро обойти защиту квартиры, то и на «привет-пока» времени хватит.
Звучит жутко… Я поёжилась. И, поднимаясь в квартиру, думала. Если заявится — что делать?.. Свихнусь же… Потом. Сначала помоюсь и спать лягу. Поставлю несколько будильников на одиннадцать вечера и Сайела попрошу понаблюдать. И разбудить, ежели чего. И опять — шоковая терапия и бессонная ночь. И никакой отдушины, никакого творчества… Бедная моя нервная система, вернее, то, что от неё осталось…
Глава 7
…и вот это время пришло,
Те, кто молчал, перестали молчать…
Завернувшись в плед, я сидела на подоконнике и клевала носом над второй чашкой крепкого кофе. Час дня, и надо просыпаться… Баюн тихо урчал и сонно тыкался носом в мои колени. Он тоже не спал всю ночь, бдительно изучая папки и норовя свить гнездо в бабушкиных бумагах. За что получал по ушам, но не уходил. Но если кот в любой момент мог плюнуть на свою ненормальную хозяйку и пойти спать, то ненормальной хозяйке пора брать себя в руки. И как можно скорее. Времени до вечера всё меньше, а я на сегодня запланировала крайне важное мероприятие.
Я глотнула кофе и посмотрела в окно. Видимо, в честь Нового года природа сжалилась над несчастными сибиряками и организовала потепление. Термометр жизнерадостно показывал минус двадцать один, и на улицы вползли все, кто не работал. Детвора играла в царя горы. Стайка молодых мамаш в окружении колясок курила под раскидистой берёзой. Ребятня в цветных комбинезонах под предводительством старшей по дому и пары папаш лепила снеговиков и украшала ёлку. Тридцать первое декабря — ожидание чудес, первое января — глубокое разочарование… Надо собираться.
Допив кофе, я сползла с подоконника, открыла шкаф и достала теплые вещи. Я до восьми утра разбирала бумаги и нашла черновики последней истории. И, как и предполагала, бабушка не успела её закончить. Последний эпизод — о начале десятого и финального испытания. И всё. Повествование обрывалось на сакраментальном «пора в путь — время не ждёт». А на полях карандашом бабушка подписала: «Обсудить последнее с И. (К.)». Точка.
О личности таинственного И. (К.) я думала недолго. Конечно, это Иннокентий Матвеевич, он же — Кеша, он же — спятивший после смерти бабушки мой двоюродный дед и её младший брат. И, поломав себя, я собралась в психбольницу. Ага, тридцать первого декабря. Ибо на завтра, как и на все каникулы, обещали минус сорок. А познакомиться и поговорить надо. Мало того, что дед, судя по заметкам, был бета-тестером, так он и о смерти бабушки, как и о её даре, мог многое знать. Другой вопрос, в каком состоянии его рассудок после психоза и двадцати пяти лет больницы… Но даже из его бреда можно извлечь полезную информацию, уверена.
— Идёшь? — на «пороге» образовался Сайел.
Утром мы час спорили с ним на эту тему и едва не разругались в пух и прах. Он, естественно, был против. Я, конечно, за. А ему деваться некуда.
— Иду, — я натянула свитер и выудила из-под воротника косу.
— Я с тобой.
— Тогда оденься как приличный человек. На улице холодно.
— Мне не холодно! — возразил упрямо.
— Тебе — нет, а окружающим — даже очень. Увидят парня в одних штанах — решат, что ненормальный. И хлопот потом не оберёшься. Видишь термометр? Если он показывает минус двадцать и ниже — значит, нужно тепло укутываться и делать вид, что тебе холодно.
— Какой вид?
— Такой, — я выпучила глаза и застучала зубами, изображая «ды-ды-ды!»
Сайел прилежно повторил. Получилось так уморительно, что я засмеялась.
— И все с таким идиотским видом ходят? — недовольно спросил он.
— Вот не был бы ты с подогревом, и вид не показался бы тебе таким идиотским… после получаса в одних штанах да на морозе. В окно выгляни, посмотри, как парни одеты, и изобрази на себе… что-нибудь теплее шаровар. Это Сибирь, а не Средняя Азия.
Пока саламандр «одевался», я расчесалась, переплела косу и снова позвонила в больницу. С утра дежурная, сонно зевая, заверила, что часы посещений сегодня как обычно, с часу до пяти. Но уточнить не помешает. В телефонной трубке недовольный женский голос на вопрос о часах посещения зачем-то осведомился, все ли у меня дома. Я бодро заверила, что да, все — и Муз, и птеродактиль, и саламандр, и кот Баюн. Тётка долго молчала, а потом быстро сказала, что посещение — как обычно, но врач принимает до трёх. И положила трубку. Мою шутку явно не оценили.
Сайел застрял с переодеванием. Я успела покормить кота, впихнуть в себя бутерброд с кофе и помыть посуду, а саламандр всё наряжался.
— Ты там скоро?
— Я думаю, что надеть!
Я хмыкнула. Ей-богу, хуже девочки… Кстати, сейчас можно проверить, мне ли одной он виден или всем подряд. Птеродактиля очевидно видела только я, а вот Сайел, как и Муз, — высший, но последнего никто, кроме Альки, не замечал.
— Первый раз в люди, что ли?
— Да, — отозвался он серьёзно.
— Давай шустрее. У нас три часа осталось, а ещё добираться. А если надеешься, что мы не успеем… То я без тебя пойду!
— Не пойдёшь. Боишься.
Да, боюсь. Что вечером, что поутру, помня о зелёной тени и «гостях с того света», я боялась засыпать, но всё обошлось. А теперь страшно идти на улицу. Мало ли, кто там бродит в людском обличье… С саламандром спокойнее. И объяснит, и прикроет, и пендюль выдаст, и в побег до дома благословит.
— А может, не я одна такая трусливая? — уточнила едко. — И кое-кто мерцающий тоже боится показаться на людях?
— Не понимаю, о ком ты, — и Сайел вышел в коридор.