«До встречи».
И пол исчез. Напоследок мигнуло и погасло сияние. Короткое мгновение полёта, опустевшее правое плечо, и мои ноги вновь коснулись пола. В очень знакомом кабинете. Выключенные компьютеры, полутьма и окно. Которого в нашем проходном рабочем кабинете быть не должно. И полная луна. Которой по календарю тоже быть должно. И…
— Зря отказалась от инициации. Зря, Вась.
…и зелёная сущность, которой тоже быть не должно, сгребла меня в охапку. В голосе — укор, а в потусторонних глазах — благодарность.
— Почему зря? — я крепко обняла его в ответ.
— Ты чем слушаешь? — опять укор. — Или слышишь, но выводы не делаешь? Ты можешь становиться тем, о ком пишешь. И получать его силу. Пока история пишется, вы делите не только жизнь, но и способности. Все, вплоть до магии.
Звучит заманчиво. Но. Но! «Геройская» магия мне сейчас не поможет ни разу. Её осваивать — на элементарном уровне — не день и не два. Только больше крышей поеду.
— Я рехнусь без тебя, — призналась глухо. — И… у меня есть вопросы.
— Эгоистка, — хмыкнул Валик.
— Как часто мужчины, влюбляясь в ямочку на щеке, по ошибке женятся на всей девушке, — фальшиво посочувствовала я и, встретив ироничный взгляд, пожала плечами: — Зацепился за одно — принимай всё остальное и не жалуйся. И нечего на меня так смотреть! А то ты не знаешь, что я — неблагодарный потребитель, бессовестно паразитирующий на «угодных»! Я вот… знаю. Теперь. И что в этом смешного?.. — насупилась.
Валик захохотал, да так искреннее и душевно, что захотелось поддержать. Но я промолчала. Отвернулась, оперлась о подоконник, и посмотрела на луну. И пусть, смех, говорят, продлевает жизнь… Глаза защипало. М-да.
— Ладно, спрашивай, — посмеиваясь, он тоже опёрся о подоконник.
— Ты… измененный, — я украдкой промокнула глаза, упрямо глядя на луну. — Не помнишь, как, когда, кто?..
— Как и когда, ты знаешь, — ответил негромко. — Моё прошлое фрагментами переписано с речного происшествия, и другое — истинное — я помню плохо, обрывочно. Как и ты. На то и расчёт. Мы сами находим прошлому обоснования и верим в случившееся. А вот с проработкой будущего у него проблемы. Поэтому возникает эффект «редактуры». Нестыковки в событиях, люди, возникающие из ниоткуда. Летописец, что с него взять… Но кто он, Вась, я не знаю.
— А должен, — возразила я упрямо. — Многие ли были в курсе того, что случилось на реке?
— Ты что… на мою маму намекаешь? — осторожно уточнил Валик.
— А больше некому, — я хмуро смотрела в окно. Снежные сугробы серебрились в лунном свете, ветер раскачивал макушки деревьев. — Если она не писец, то информатор. Никто, кроме неё, столько про нас с тобой не знает, — и задумчиво потёрла подбородок: — Так что за мужик к ней шастает? И давно ли?
— А ведь я не зря просил проверить, — снова укор.
— А прямым текстом сказать никак? — огрызнулась в ответ. — У меня и так крыша едет от всего… нового. И «герой», и деды, и ты…
— Бедная моя несчастная девочка… — теперь фальшиво сочувствовал уже он. — Тебя пожалеть или обойдемся пендюлем?
— Пожалеть себя я и сама могу! — нахохлилась я. Только этим и занимаюсь, да. — Лучше попробуй вспомнить, кто. И… зачем.
— Вась, я же сказал — не знаю! — Валик недовольно взъерошился. — Всё, что помню, — это размытую рожу, голос в голове и поводок.
— Поводок? — я насторожилась.
Однако нестыковка. Владлен Матвеевич прямым текстом сказал, что писцы держать и направлять сущность не могут. Этим занимаются помощники.
— Поводок. Любая сущность сидит на поводке. И за мой в любой момент могли дёрнуть и сказать «фас», — и виновато добавил: — Мне вообще нужно было держаться от тебя подальше… Но я не смог. Сопротивления хватило, чтобы близко не подходить. И выйти из игры, как только подвернулся случай.
Сердце болезненно сжалось. Как только подвернулся случай… И мне бы расчувствоваться. Пустить слезу и сказать Валику, какой он замечательный, что я не сержусь на него ни разу. Но мой мозг ухватил мысль. И заработал совсем в другом направлении.
— У того писца есть помощники? Те, которые держат сущностей?
— Похоже, что… нет, — Валик уселся на подоконник и задумался.
Я тоже взобралась на подоконник. Рассеянно расправила складки юбки и посмотрела на свой рабочий стол. Похоже… у маньяка нет Муза. Он — семейная реликвия, сказал Владлен Матвеевич, которая формируется веками. А семей, подобных нашей, мало. И потомственных писцов мало. Может ли быть… писец без ключа к историям? Я нахмурилась. Я могу писать и без Муза. Но вот идеи историй, образы, видение чужого мира приносит он. Писец без ключа… калека. Писать хочется, а писать не о чем. Дар требует выхода, ищет, но не находит. Почти как… выгоревший. Он точно ненормальный. Абсолютно.
— Ты точно к нему привязан… был?
— Думаю, да. Это… странное ощущение. Я засыпал и видел, как он… сочинял, слышал, когда… бормотал и продумывал. А потом… всё сбывалось. Да, Вась, горы не мной планировались. Там, в незнакомой обстановке, тебе не за что было бы держаться, — и Валик небрежно улыбнулся: — Но летописец есть летописец. Предвидеть случайности ему не дано, — и, подумав, добавил: — и управленец из него фиговый. Увлекался историей — и бросал всё остальное.
Значит, писец без ключа. Чёрт, кто же ты такой, северный олень, откуда взялся и где прячешься?.. Как проснусь — бегом к Маргарите Сергеевне. Я посмотрела на своего собеседника, собираясь кое-что уточнить, но запнулась, встретив выжидательный взгляд. Я закрыла рот и подняла брови. Потусторонние глаза укоризненно прищурились. Укоризненно… Я быстро прокрутила в голове недолгий разговор, начавшийся с того, что…
— Ты ничего не говоришь, потому что… знаешь? — спросила осторожно. — Потому что эта зараза криво-косо, но влезла в моё будущее?.. Потому что… — и запнулась на секунду: — Потому что всё, что ты скажешь, всё, о чём предупредишь… Тобой услышано, а им… прописано?.. И если я послушаюсь тебя, то наверняка поступлю так, как ему надо?
Валик одобрительно хмыкнул. Чёрт. Я посмотрела на него искоса и озвучила своё нецензурное мнение по поводу. То самое, которое может играть и роль обращения, и отношения к ситуации. Ибо у меня случился сильнейший приступ паранойи. А что если все…
— «Ни сы», Вась, — он обнял меня за плечи. — Далеко не залез. Всё, что с тобой случилось, — деды, «герой», — всё твое, твоя жизнь. Ты бы в любом случае с ними встретилась. Изменив меня, он лишь ускорил процесс. Надеялся, конечно, на другое… И обломался. Но надежду не оставил. Думай, Вась. Думай.
Я прижалась щекой к его плечу и нахмурилась. Связь между писцами всегда двусторонняя. Напрямую на меня он не вышел, ибо чревато. Тогда бы я сообразила, рано или поздно, кто портит мне жизнь. Поэтому он крысятничает по-тихому, через близких. Их измененная жизнь автоматом отражается и на мне. Думай… кто следующий?.. Чей защитник еще «неожиданно» мутирует? Если я правильно понимаю… защитник сторожит, пока сам силён. А если все силы брошены на спасение жизни «хозяина»? Чьё прошлое уязвимо? Кто ещё из моего окружения находился на краю? Пожалуй… только деды с инсультом да психозом.
— Думай, — Валик крепче сжал мои плечи. — Он меняет чужое прошлое, расставляя ловушки на будущее. Но в твоих силах их обойти. Если поймёшь.
— Тебе легко говорить…
— Конечно, — согласился он.
— Тебе там уже давно на все пофиг!
— Ясен пень.
— И…
— …ты меня выдумала, и я тебе только снюсь.
Тон — словно о погоде говорит, а в глазах горечь. Я потёрлась щекой о его плечо и скроила просительную рожицу:
— Извини, а?
— Значит, в меня ты ещё веришь, — хмуро резюмировал Валик. — А… мне?
— Конечно, — ответила, не колеблясь.
А вот он заколебался. Посмотрел в сомнении, что-то прикинул, о чём-то поразмыслил с минуту, но решился.
— Ладно, — и спрыгнул с подоконника. — Моё время выходит, но я успею показать тебе одну вещь.
— В смысле — показать? — я насторожилась. — Что показать?..
— Ощущение показать, — уточнил Валик. — Ощущение того, что происходит в первый момент… изменения. Поверь, это нелишне.
— Я боюсь, — призналась сразу.
— Отлично выглядишь, кстати, — отозвался невпопад.
Я почему-то смутилась под изучающим взглядом. И буркнула сухо:
— Спасибо, что вообще заметил…
Усмехнулся. Взял меня за руки и сжал ладони:
— Закрой глаза.
Так. Я ему доверяю. Точка.
Я зажмурилась и… увидела. Валик задымил зелёным. Курящиеся ручейки тумана сочились из его рук, опутывали мои ладони, липко оседали на коже. Я вздрогнула. Кожу защипало, зажгло, и вместе со знакомыми ощущениями пришло новое. Липкий туман впитывался, и с каждой новой каплей внутри что-то… шевелилось. В желудке появилась неприятная тяжесть, к горлу подкатил едкий комок желчи. Я сглотнула и сморщилась. Внутренности свело судорогой и резануло болью. И шевелящее нечто… обрело форму. Резко распахнулись «крылья», ударяя по ребрам, когтистые «лапы» впились в мышцы спины, «хвост» врезал по пояснице. «Птеродактиль». Пока. Сверкнули зелёные глаза, и нечто раздулось, теряя форму, перекрывая кислород.
Я судорожно дышала, но воздух застревал в горле, рвался хриплым кашлем. И нечто, распадаясь на клочья тумана, заполняло каждую клетку тела. Болью. Страхом. И злобой. Руки сводило от навязчивого желания вцепиться в шею… в собственную. И убить ненужное тело, вырваться на свободу, расправив крылья. Стало безумно, нестерпимо жарко. Тело горело огнём, и дышать… Дышать, оказывается, уже не нужно. И зелёным туманом задымила уже я. Он курящимися струйками выходил из кожных пор, свиваясь в кокон. Я открыла глаза и услышала. Довольный клёкот, шипение испаряющейся воды на раскалённой коже и… знакомую мелодию. Там, в другом мире, надрывно звенел сотовый. Раз, второй, третий… Я нахмурилась, сосредотачиваясь на звонке. Мелодия такая знакомая, словно…
Резко соскочив с подоконника, я тряхнула головой, разгоняя дурман. Валика уже и след простыл, только по тёмному кабинету плыли мерцающие клочья зеленоватого тумана. И всё же он зелёный с оттенком серебра, как и «парень с собакой»… Снова заорал сотовый. И нечто, затихшее на мгновение, заклекотало, забило крыльями, просясь в полёт. Тело свело болью, и я судорожно вце