Я зажмурилась, снова заговорила с сестрой и ощутила… движение. Капли воды промочили свитер, и меня словно кто-то со спины обнял. Я обернулась. Тень подмигнула зелёным глазом и затаилась. Я жалко улыбнулась. Спасибо и за это…
Дверь снова открылась, являя измученного Владлена Матвеевича. Здоровая рука трясётся, волосы дыбом, белки глаз — в кровоподтеках, в тёмных зрачках — багровые угольки. Включив ледяную воду, он сунул голову под напор и замер. Я предусмотрительно сдернула с крючка полотенце. Двоюродный дед выключил воду, вытерся и сел на край ванны рядом со мной. Вытянул ноги и сипло выдохнул:
— Всё, Василёк. Победили, — и обнял меня за плечи. — Молодец, что поняла. Не то потеряли бы.
Я снова, в который раз, захлюпала носом, но от облегчения. Да, Альку пока не видела, но деду верила. Кому ещё верить, как не родне?.. И внутреннее ощущение подсказывало, что всё получилось, и она спит.
— Спит она, — подтвердил и Владлен Матвеевич. — Несколько дней будет болеть — пока срастется, пока привыкнет… И о том, что случилось, не вспомнит. Возможно.
Шмыгнув носом, я взяла с края раковины влажное полотенце и приложила его к горящему лицу. Высморкалась украдкой, собралась с мыслями и тихо спросила:
— Вы сказали, что бабушка могла изменять… Так?..
— Нет. Не так, — покачал головой мой собеседник и неловко поёрзал. — Она не меняла суть, не трогала природу. Она… обновляла. Добавляла жизненных сил изношенным, не более. И у неё всё было строго, всё записано — из какого мира сущность, какими способностями наделена, к какому человеку подселена. Суть она не меняла никогда. И всегда по записям работала. Это… — он устало передернул плечом. — Это что-то новое.
— А Альку можно увидеть?..
— Можно. Только тихо.
— Спасибо!..
Теперь дверь едва не вынесла уже я. Промчалась по коридору, поднимая облака пепла, и нерешительно заглянула в гостиную. Бардака, к вящему удивлению не обнаружила, хотя, казалось, драка была. Только торшер свернули да у ёлки ветки обломали.
На полу среди свечек дружно медитировали саламандры. Алька лежала на диване, укутанная в плед. Бледная, осунувшаяся, но живая. Я осторожно подошла и села на пол. Сунула под плед руку и нашла ледяную ладонь. Сестра дышала тяжело, но ровно, размеренно. Я снова хлюпнула носом. Когда же это всё закончится…
Алька вздрогнула, сжала мою руку и открыла глаза. И на меня плеснуло… виной. Жгучей, тяжёлой, болезненной. Ничего не забыла…
— Спи, — прошептала тихо и дрожаще улыбнулась: — И всё равно люблю…
Сестра ответила такой же дрожащей и слабой улыбкой и закрыла глаза. В её груди свернулась уютным клубком и тихо закурлыкала бывшая «птичка». Алька расслабилась, разжала пальцы, выпуская мою руку, и сонно засопела в унисон с курлыканьем. Наверно, пока я могу за них не волноваться…
— Васют?..
Я обернулась. На меня не мигая смотрела Ауша.
— Уже почти срослись, — прошептала она. — Владлен не видит — люди видят сущности только вовне. А я вижу. Защитник твой, кровь у вас с сестрой одна — и они уже почти срослись. Не бойся. Отдохни.
Легко ей говорить… Я шёпотом поблагодарила обоих, ушла на кухню и включила чайник. Метель по-прежнему не унималась, снег сиял в мерцании уличных фонарей, и на кухне было почти светло. Я не стала включать свет. Достала чашку и села за стол. Легко им всем говорить… Сейчас — Алька, а если завтра — родители или племяшки?.. Я этого не переживу… Конечно, Сайел отчасти прав — не я виновата, а дар. Охотятся за ним, а не за мной. Но мне от этого не легче. Ни разу. Я писец. Я носитель и хранитель. На мне ответственность. И за дар, и за родных.
Владлен Матвеевич приковылял на шум вскипевшего чайника. Я достала вторую кружку, налила чай, выкопала из серванта пачку печенья и снова села за стол. И рассеянно уставилась на плавающие в кипятке чаинки. Надо топать к Маргарите Сергеевне. Срочно. Бегом. Может быть, не она. Может, она даже не знает. Но я разберусь и успокоюсь. Это единственная ниточка.
— Василёк, если ты что-то знаешь — расскажи, — попросил двоюродный дед мягко.
Я опустила голову, нервно заправила за уши пряди волос и промолчала. Внутренний голос советовал не распространяться, и я была с ним солидарна. Он столько раз давал нужные советы…
— Что ж, — Владлен Матвеевич поставил кружку на стол. — Значит, свои подозрения мы проверим порознь.
Я не поднимала глаз, в полной темноте старательно вертя кружку и «рассматривая» узор из чаинок. А что, сегодня уже пятое января… Почти пятое. Вот-вот пробьёт полночь. Следом — шестое и ночь перед Рождеством. И можно начинать гадать. Не на прЫнца с конём… так хоть на северного оленя, который «песец».
— Фига там у тебя, — заметил двоюродный дед смешливо. В темноте его глаза горели багровыми угольками жутко, зловеще и загадочно.
— Почему фига? — повелась я на провокацию. — Не люблю фиги и получать их не хочу! Ни сегодня, ни… вообще.
Он фыркнул весело и забрал у меня кружку. Повертел, посмотрел на чайные узоры и пожал плечами:
— Чушь. Никогда не понимал это гадание, — и быстро сменил тему: — Василёк, а Алевтина не будет против, если…
— Нет, конечно, — заверила я. — Куда вы сейчас пойдёте… По коридору направо — спальня, налево — детская. Располагайтесь.
— Заодно и познакомимся с утра, — заметил он добродушно и тяжело встал. — Доброй ночи.
— Доброй, — эхом откликнулась я.
Налила себе ещё чаю и пошла к окну. Ждать. Подумаешь, приду в гости в час ночи… Маргарита Сергеевна прекрасно знает, что я ненормальная. Если, конечно, помнит.
Я прождала почти час, размышляя. Обо всем и ни о чём. Внутренний голос периодически вякал, но я утешала его тем, что «скоро». И дождалась своего. Из-под двери гостиной в коридор выползли длинные тени, а из спальни послышался храп. Я тихо проверила гостей. Саламандры дружно «зацвели» и ушли в нирвану, а двоюродный дед крепко спал. Можно уходить.
Обувшись, я надела куртку и одолжила у Альки шапку, шарф и варежки. Достала из комода запасные ключи и привычно проверила карманы куртки. И вздрогнула, нащупав… самолётик. Тот самый, что на прощание вручил Игнат Матвеевич. Ничего у нас в семействе просто так не делается…
Я развернула самолетик и при неровном «цветочном» свете прочитала: «Васёк, не забывай: саламандры помнят руку, зажигающую для них пламя». И точка. В смысле, больше — ни слова. Меня затерзали смутные сомненья. И накрыло ощущением явной подставы. Кажется, деды в курсе и… И, похоже, ловят на живца. На меня то есть. И если это так… Не буду их разочаровывать. Но потом устрою…
Перед уходом я пошарила по ящикам комода и стащила у Гены зажигалку с сигаретами. Свечи — слишком подозрительно. Огонь — так огонь, рука — так рука. Конспираторы хреновы…
Осторожно закрыв входную дверь, я с минуту постояла на площадке, но кипиша не последовало. И на улице, посмотрев на окна квартиры, ничего подозрительного не заметила. Только светотени от цветочного пламени плясали на стенах и потолке. Я натянула шарф на лицо, съёжилась под порывами колючего ветра и быстро пошла в сторону родительского дома. Всё рядом, да. Алька жила на соседней улице, до Маргариты Сергеевны — пять домов и одна подворотня. И пятнадцать этажей. А напротив её квартиры — хата родителей. Всё рядом. Ближе некуда.
Надеюсь, деды знают, что делают. А я — не впадаю в паранойю, вновь выдавая желаемое за действительное. И… голос, будь добр, заткнись.
Метель улеглась, и до дома я добежала быстро и без приключений. На ступеньках крыльца нерешительно остановилась и недовольно посмотрела на домофон. Кругом одни параноики с манией преследования — в родной с детства подъезд без ключей не попасть… И я решила позвонить нашим соседям снизу — окна светятся, значит, не спят. Скажу, что ключ от домофона потеряла.
Я потянулась набрать номер, но меня опередили. Дверь приглашающе скрипнула и открылась. О, уже ждут… Это приятно. Инстинкт самосохранения на пару с боязливостью по-прежнему пребывал в отключке, и слава богу. Я осторожно вошла, поднялась по ступенькам к лифту и едва не споткнулась, узрев встречающего.
— Привет, — улыбнулся «парень с собакой». Последняя, оказывается, тенью кралась следом за мной. — Как дела?
Всё лучше и лучше… Так, Вася, маска. Как на работу. Ты несколько лет проработала в толпе ненормальных, а сейчас их штуки три будет в лучшем случае. Если не считать псину. И меня. «Парень», Маргарита Сергеевна и мистер Икс, то бишь «песец».
Тупой вопрос «парня» я проигнорировала и первой зашла в лифт, нажав на кнопку с цифрой «15». Провожатые последовали за мной, глядя одинаково — с чувством голода. И переглядывались так, словно делили крылышко и ножку. Интересно, а они знают пословицу про шкуру неубитого медведя? Надо напомнить при случае. Нервная истерика едва не прорвалась глупым хихиканьем, но я встала насмерть. Работа в газетной «клоаке» не должна пропасть даром. Как говорит Игорёк, делай морду тяпкой, авось прокатит. А внутри может клокотать и нервничать всё, что угодно.
Впрочем, от маски не осталось и следа, едва я вошла в квартиру и увидела её хозяйку. Я помнила Маргариту Сергеевну… шикарной. Высокая, под метр восемьдесят, и стройная, темноглазая южанка с гривой чёрных волос и светлой кожей. Черты лица тонкие, резковатые, но Алька с колокольни художника восхищённо говорила одно: порода. И исключительная женственность. И идеальный внешний вид. На работу — макияж, маникюр, прическа, каблуки и ни соринки-складочки на деловом костюме. Дома — цветастые платья, туфли на каблучках и никаких бигуди и халатов. И при внешней неприступности и лощености — интеллигентная, внимательная и добрейшая женщина.
Сейчас из дверного проёма на меня смотрела… даже не её тень. Незнакомка. Неопрятная, седая как лунь, сухая желтоватая кожа в морщинах, на сутулой и костлявой фигуре — мешковатое старое платье. И глаза — погасшие, пустые. Валик ушёл, и вместе с ним ушел смысл её жизни… Чёрт, как он на мать похож… Маска сорвалась и упала на грязный пол. И не я виновата, но не прощу-то себе… Горло сжало сухим спазмом, сердце кольнуло болью. А Маргарита Сергеевна посмотрела на меня, как на пустое место, и скрылась в комнате, хлопнув дверью.