убив одну, стрелок брал на мушку другую…
Семь — десять индеек падали с дерева друг за другом, прежде чем стая с шумом взлетала». Если учесть, что каждый землепроходец и каждый пионер-фермер был непременно охотником, царству диких индюшек в Америке быстро пришел конец.
В последние годы предпринято расселение птицы в районе, где ее полностью уничтожили. Для этого попытались использовать давно замеченную страсть лесных индюков посещать индюшек на птичьих дворах. (Жизнеспособность потомства при этом всегда улучшалась, и ученые полагали, что домашние индюшата с приливом диких кровей выдержат испытания дикой природы). Надежды, однако, не оправдались. Пришлось отлавливать дикарей там, где они еще сохранились, и выпускать в места былых обитаний. Эта работа дала хорошие результаты — исчезающая птица снова стала объектом охоты. Но, разумеется, эта охота — спортивная. Она лишь напоминает американцам о тех временах, когда огромные стаи птиц кормили идущих в глубь континента людей.
Дом Пришвина
В Этом году 4 февраля исполнится 140 лет со дня рождения писателя Михаила Михайловича Пришвина. Это был писатель-философ, любимый всеми, кто любит природу, историю, народный быт.
Сам Пришвин считал себя путешественником. До старости он побывал в разных местах большой страны — в лесах на Cевере и в средней полосе России, на Кавказе, в Средней Азии, на Урале и Дальнем Востоке. На склоне лет стал думать о собственном доме. «Как я живу! Комары, ночлеги в случайных избах, куда нередко с моими собаками не пускают. Свое бы устроенное гнездо».
В это время Пришвин был уже известным писателем и получил в Москве квартиру, но мечтал о собственном доме.
После войны купил у ученого-географа дом на Москве-реке. И сразу почувствовал: это то, что надо. «Мой дом над рекою Москвой — это чудо!».
Дальние поездки были уже невозможны, но лес в верховьях Москвы-реки был не тронут, охотничьи угодья были рядом, живописная река была видна с порога дома.
Жили Пришвины — Михаил Михайлович и его жена Валерия Дмитриевна — на два дома: с октября по апрель в Москве и полгода в Дунино. После смерти писателя дом естественным образом превратился в музей.
Я видел много таких музеев. Образцом может служить дом Пушкина в Михайловском, прекрасно организованный Семеном Степановичем Гейченко. Но усадьбу Пушкина перепахала большая война, и собирать экспонаты было трудно. «Каких вещей тут касался Пушкин?» — спросил я Семена Степановича. Он наклонился к моему уху: «Видишь три бильярдных шара? Пушкин их видел…» В музее Пришвина все вещи подлинные — от болотных сапог до фотоаппарата и книг.
Дом Пришвина — это мир, отвечающий строю души избравшего его человека. Особая ценность его в том, что тут все одухотворено отблеском жизни человека, для которого лес был местом, где хорошо работалось, где жить было радостно.
Вот муравейник на склоне, где Пришвин сидел на скамейке, вот пень, к которому приделана стойка с дощечкой, к ней Пришвин прислонялся спиной, когда сидел с записной книжкой. Вот тропка к реке. Пришвин любил провожать вечернее солнце — выходил из леса на берег наблюдать, как светило, багровое и странно большое, катилось за горизонт над заречным селом.
Лес был «вторым домом» для Пришвина, который почти каждый день шел в него с ружьем и фотокамерой.
Вставал писатель с постели рано — в пять часов. Ставил самовар. Пил чай. И сразу же ежедневно садился за дневник, который вел много лет.
В его дневниках есть всё: заметки об охоте, разговоры с людьми, течение жизни, события большие и маленькие, мысли о прочитанных книгах, о путешествиях, о зверях и птицах, народном говоре, о встречах, о войне, о сыновьях, которые вместе с ним охотились…
В доме сохранилась пишущая машинка писателя. Но в путешествиях и на охоте записи делал он карандашом, причем любил источить карандаш до величины в половину мизинца. Валерия Дмитриевна с двумя верными помощницами — Лилией Рязановой и Яной Гришиной — готовили к изданию этот большой писательский труд — «Дневник». Сам Пришвин считал «Дневник» главным своим произведением.
Думаю, он ошибался. Книги «Дневника» стали выходить уже после смерти Пришвина. «Дневник» оказался «прицепным» вагоном большого «поезда». В последнем вагоне были свои преданные читатели, но было их не много в сравнении с читателями всех возрастов.
Пришедшие в дом-музей сразу обращают внимание на ружьё, бинокль, фотокамеру, болотные сапоги. Все знают: Пришвин был охотником, держал в доме собак. Но охотился он избирательно, главным образом стрелял болотную дичь, тетеревов, зайцев. Однажды был на медвежьей охоте. Не понравилось! «Это все похоже на убийство!» Не стрелял волков. Любимым месяцем у него был апрель: «всё оживает, всё куда-то летит, поёт, всюду море воды… А прилетели соловьи и кукушки — весна для охотника кончилась».
Жил Пришвин скромно — «как все». Обо всем, что было под крышей, говорил улыбаясь: «Моих вещей нет, но в лесу деревья, цветы, облака… Это всё моё». В трудные годы после революции охота кормила. Но самая главная его добыча помещалась не в охотничьей сумке, а в записной книжке.
Самым большим увлечением в жизни, после охоты, была для писателя фотография. Впервые, как работает фотокамера, Пришвин увидел на Севере в 1906 году и сразу полюбил фотографию. Увидел, как много может сделать камера в умелых руках. С помощью чудесного ящика «светопись» оставляла на пленке и бумаге память о майском тумане одуванчиков и узорах зимой инея, об одетых в снежный наряд елочках, о разливе красок осенью, о пролете караванов птиц, о бегущем по полю зайце, о человеческих лицах, о лягушке на пруду, мухе в паутине…
Пришвин полюбил «светопись», не расставался с фотоаппаратом в путешествиях и на прогулках, с удовольствием возился с техникой, печатал у красного фонаря снимки. Его книги и журнальные публикации сопровождают интересные фотографии.
Музейный архив писателя содержит четыре тысячи негативов. Одних только снимков паутины в архиве — двести.
Пришвин говорил: фотоаппарат заменяет ему ружьё. До последнего дня он готов был снимать…
Во время войны, живя в деревне, писатель зарабатывал на хлеб с помощью фотокамеры. Сохранилась запись в дневнике. С фронта на побывку прибыл награжденный орденом парень. Надо было снять героя. Электричества в деревне не было. Пристроились возле окна. Фотограф в тесноте не мог вместить в рамку все, что нужно, и сказал: «Либо голову придется чуть срезать, либо орден не будет виден…» «Режь голову!» — выпалил фронтовик.
Как ни странно, у большого знатока природы была любовь к технике, точнее сказать, к автомобилям. В 30-е годы заиметь машину было неимоверно сложно. Но Пришвин добился, чтобы Молотов разрешил ему купить «Эмку».
Позже (1948 г.) Пришвин купил «Москвич» и ездил на нем с удовольствием. Старый «Москвич» до сих пор стоит в гараже дунинского дома.
В Дунино я бывал много раз. Сегодня сельцо на берегу Москвы-реки обросло богатыми домами с высокими заборами, и только виднеется, как заповедник, старинный дом Пришвина.
Четыре года назад мы с другом, редактором журнала «Муравейник», решили навестить знаменитый Дом и посмотреть, как чувствуют себя муравьи возле старых лип, где любил сидеть Пришвин. Оказалось, муравьи куда-то исчезли. Мы нашли лесника и в больших пластиковых мешках «передвинули» из леса живой муравейник. Но новосёлам место почему-то не понравилось. Они поселились у подходящего дерева и там живут.
Древолазы
Было это в конце апреля. Вода в заповеднике достигла самой высокой отметки. Затоплен был кордон лесника — мы на лодке снимали с крыши людей….
К ночи с Борисом Вепринцевым пристали к маленькому островку и поставили на нём палатку. Борис надеялся записать пение уже прилетевших дроздов.
Утром он тихонько меня разбудил: «Посмотри в щелку…» Почти рядом с палаткой ходили три журавля. Борис включил магнитофон, а я попытался из сумки достать фотокамеру. Видно, мою возню журавли заметили и с криком взлетели. На плёнке остались их трубные голоса.
Утро было погожее, и мы радовались, как дети, слушая щебет зябликов и дроздов.
«Ну, как ночевалось?» — окликнул нас подплывший на большой лодке директор заповедника, и мы отправились к месту, где спасались от воды на островке зайцы, но увидели прежде лису. Она ловко прыгнула с пенька на наполовину упавшее дерево и мигом, как по мосту, оказалась на высоком дубе. Снизу видно: лежит лиса, похожая на смятую шапку. Как заставить лису сбежать с дуба вниз? Друзья мои стучат по борту лодки веслом, а я стою почти по пояс в болотных сапогах в воде.
Лиса наверху не шевелится. Прошу ребят подвинуть лодку прямо к дубу и стучать алюминиевым веслом как следует. Сам навожу камеру в подходящее место. Лиса шевельнулась… Бежит, подняв трубой хвост, прямо в воду!
Один только раз успеваю щёлкнуть. И всё! Лисица исчезает в зарослях кустов. Надо осторожно перемотать пленку с единственным, но дорогим кадром. Всё ли получилось так, как хотелось?
Проявка пленки показала: всё получилось! И единственный кадр перед вами. Такое у фотографа бывает нечасто. А рядом африканский снимок. В заповеднике серенгети мы ночевали. И утром, кто раньше поднялся, за завтраком рассказывали, кто что видел. Нас заинтересовало сообщение: на акации в километре от приюта спит леопард и рядом с ним на том же дереве — убитая, видимо, вчера антилопа. Не очень надеясь застать зверя на прежнем месте, мы все же попросили усатого немца показать нам дорогу к приметной акации.
И вот везение. Через пятнадцать минут наша машина остановилась около дерева, где на суку лежал леопард. Он даже не обернулся, увидев снова людей, словно только нас он и ждал. Через пять минут мы уже стояли прямо под акацией. Леопард поднялся на толстом суку, потянулся и зевнул. Мы были для него неинтересны. Не только львы, но и более осторожные леопарды привыкли к туристам. «Наш» леопард, кажется, даже позировал фотографу.