Шон покрылся холодным потом. Он смотрел в ее глаза, ожидая приговора.
Алисия собралась с духом и выпалила:
— Я обожаю пиццу.
Шон едва не свалился под стол. Зайдясь безудержным хохотом, он прикрыл лицо руками и стал раскачиваться на стуле, как старый хасид во время утренней молитвы. Алисия с готовностью ему подхихикивала.
Публика начала на них оглядываться. Морские офицеры у стойки бара отсалютовали им поднятием стаканов со скотчем. Из темного угла зала вновь появился пианист. Проблевавшийся и свежеумытый, он выглядел почти прилично, если не принимать в расчет его унылой носатой физиономии, на которой отражалась вся скорбь еврейского народа, принужденного рокфеллерствовать в банках и таперствовать в барах.
Молодые люди провели в коктейль-холле еще один час, разговаривая, смеясь и наслаждаясь обществом друг друга. Они обсуждали самые различные предметы: конные прогулки, поездки в сабвэе, пробежки трусцой. Разумеется, коснулись последних постановок на Бродвее, книжных новинок, фильмов и выставок. Но самой важной темой их беседы была, конечно же, история, особенно американская история, предмет, который глубоко интересовал их обоих.
Алисия была настолько поглощена разговором, что почти не удивилась поразителыюму совпадению их вкусов и пристрастий. Единственное, что она ощущала, — необычайную легкость и удовольствие от общения с Шоном. Ей казалось: нет ничего более естественного и приятного, чем быть с ним, слышать его, чувствовать его рядом.
Когда они вышли из мотеля и направились к машине, Шон наклонился к ней и прошептал на ухо:
— Я тоже обожаю пиццу.
Глава 5
Это могло показаться нелепым и глупым, но признание Шона наполняло душу Алисии теплотой и нежностью все то время, пока он провожал ее домой. Собираясь отправиться в постель, она размышляла о его словах.
Шон обожает пиццу.
Алисия сонно улыбнулась и скользнула под стеганое одеяло, покрывавшее широкую двуспальную кровать. Шон Хэллорен, интеллектуал и блестящий холостяк, всемирно известный историк, автор множества книг для высоколобых снобов, обожает пиццу так же, как Алисия Мэтлок, простоватая студентка двадцати семи лет от роду. Эта мысль согревала ее гораздо больше, чем легкое одеяло.
Алисия уже спала, когда внезапно зазвонил телефон, мгновенно вырвав ее из сладкого забытья. Вскочив, она села на постели и растерянно обвела глазами комнату, пытаясь определить направление звука. После долгах и путаных размышлений ей удалось установить, что звонят не в дверь. Пользуясь методом исключения, всегда дававшимся ей непросто, Алисия сообразила, — спустя некоторое, не слишком продолжительное время, — звонит телефон.
Нахмурившись, она опустила ноги, пытаясь нашарить тапочки.
Кто бы мог звонить так поздно, размышляла Алисия, заворачиваясь в одеяло. Карла и Эндри давно спали. Алисия знала это определенно. Возвратившись, она осторожно заглянула в их комнаты, нарвавшись на заливистый храп и мирное посапывание. Храпела, разумеется, Карла. Эндри спала, обняв плюшевого медвежонка и пуская пузыри.
Алисия мучилась сомнениями. Ей не нравились полуночные звонки. Вероятнее всего, кто-то просто ошибся номером. Хуже, если это звонок какого-нибудь нетрезвого шутника, страдающего похмельной бессонницей и потому названивающего всем подряд, отчеркивая отработанные номера в телефонной книге.
Нехотя поднявшись, Алисия медленно побрела на кухню, смутно надеясь на то, что неизвестному абоненту надоест ждать и он положит трубку.
Ее шаги невольно ускорились, когда телефон зашелся двенадцатой требовательной трелью. Кто бы ни был там, на другом конце линии, похоже, он действительно решил непременно дозвониться.
С замиранием сердца Алисия подумала о том, что могли звонить ее родители или кто-нибудь из семей Карлы или Эндри. Вдруг что-нибудь случилось с ними? Может быть, у отца инфаркт и он лежит в муниципальном госпитале, страдая о страховке и проклиная разорительную систему здравоохранения? Быть может, мать обварилась кипящим маслом, поджаривая пончики и лежит теперь рядом с отцом, обвитая шнурами капельниц? Или звонят уже из морга, с просьбой распорядиться о похоронах?
Совершенно запугав себя, Алисия сорвала трубку с настенного телефона.
— Алло, — выдохнула она, чувствуя, что не сможет произнести больше ни слова.
— Извини, я разбудил тебя.
Алисия прислонилась к стене — ноги не держали.
— Нет, Шон. Я не спала, — ответила она. Из ее бурно вздымавшейся груди вырвался сдавленный смешок. — Просто ты до смерти перепугал меня. Только что я представляла все мыслимые и немыслимые несчастья, которые могли обрушиться на мою семью.
— Бедная девочка, — пробормотал Шон.
По линии пробежал его вздох.
— Мне жутко неловко, но…
Алисия напряженно вслушивалась в пустой телефонный эфир.
— Я не мог заснуть, — закончил Шон после томительной паузы.
— Слишком много пищи за ужином? — участливо спросила она.
— Слишком много эмоций, — тихо ответил он. — Я чувствую себя морем, вышедшим из берегов после урагана.
Алисия рассмеялась. Она не могла сдержаться. Хотя было уже очень поздно, и она боялась разбудить своих подруг, ее смех затопил все пространство просторной кухни.
— Ты сошел с ума, — воскликнула Алисия.
В голосе звучала нежность, перемешанная в странный коктейль с заботой, страхом, желанием и огромной, бесконечной радостью.
— Я схожу с ума по тебе, — мрачно ответил он.
— О Шон…
Его имя сорвалось с губ мучительным шепотом.
Шон застонал, как смертельно раненый герой вестерна.
— О боже, Алисия, Я не понимаю, что со мной.
Пауза была невыносимой.
— Шон, где ты? — окликнула его Алисия. На другом конце линии вновь раздался вздох.
— Тут, — скорбно произнес Шон. — В этом все дело. Я тут, а ты там. Между нами только идиотские провода, обслуживаемые каким-нибудь «Белл Атлантик».
Алисия молчала, не зная, что сказать. Она слабо разбиралась в телефонном деле.
— Я не могу без тебя, — прошептал Шон.
— А со мной? — спросила Алисия только для того, чтобы не дать пустоте вновь заполнить линию.
— С тобой? — драматически переспросил он. Вновь повисла пауза, короткая, как суд Линча.
— Могу, — решительно ответил Шон. Алисия сползла вниз по стене, усевшись на холодный пол, покрытый мраморной плиткой. Процесс мышления в ней мгновенно прервался. Она не чувствовала себя совсем. Позабыв о предостережениях своего гинеколога, она сидела на мраморном полу, не замечая не только холода, но и вообще ничего: ни вокруг, ни около. Закрыв глаза, Алисия воображала удивительные объятия Шона, заставлявшие трепетать от неразрешимого и невероятного желания; его глаза, губы, запах его лосьона, одеколона, дезодоранта, щекотавшего ноздри, — запах мужчины, сильный, терпкий, удушающий.
Внезапно Алисия ощутила мучительное желание быть с ним. Быть с ним прямо здесь, на полу. Слиться с ним, стать частью его, забыть себя, забыться и уснуть, и видеть сны, быть может. Но что в том страстном сне приснится?..
Томясь безысходностью, она испустила долгий, разрывающий сердце вздох.
— Алисия?
— Да, Шон.
— Что ты делаешь? О чем ты думаешь?
— Я сижу на полу и думаю о тебе.
— На полу? Но зачем?
— Мне так лучше.
— Лучше, чем со мной?
— Нет. В этом все дело. Мне лучше с тобой.
— А без меня?
— Хуже.
— Хуже, чем на полу?
— Хуже, чем без тебя.
Алисия горько вздохнула.
— Впрочем, я ничего уже не понимаю. Ты меня совсем запутал.
— Извини, я не хотел. Мне не стоило тебя будить.
— Нет, не говори так.
— Почему?
— Я всегда рада тебя слышать.
Шон молчал.
— Мне не стоило тебе звонить, — упрямо повторил он убитым голосом. — Из-за меня ты сидишь на полу и плачешь.
— Я не плачу, — воскликнула Алисия, чувствуя, как слезы наворачиваются на глазах.
— Но будешь плакать, — сказал Шон убежденно. Алисия решительно качнула головой.
— Больше никогда не буду.
— Почему?
— Зачем плакать, если все хорошо.
Шон вздохнул.
— Тебе не холодно на полу? — спросил он участливо.
Алисия улыбнулась.
— Не знаю. Кажется, нет. Меня согревают мысли.
— А о чем ты думаешь?
Голос Шона стал глубоким и вибрировал в такт ее прерывистому дыханию.
— Скажи мне, Алисия.
Она молчала, пытаясь справиться с дыханием. Ей хотелось быть сдержанной и благоразумной, но понимала — это уже невозможно.
— Мне хотелось бы быть с тобой, — прошептала Алисия. — Так же, как… прошлым вечером.
— Так в чем же дело? — воскликнул Шон. Алисия знала, что должна сделать важный шаг.
— Наверное, ни в чем, но…
— Прекрасно, — перебил Шон, прошелестев по линии вздохом облегчения. — Ты же знаешь, я хотел бы увидеть тебя завтра, сегодня, когда пожелаешь.
Алисия улыбнулась и задумчиво накрутила на палец шелковистую прядь своих волос.
— Давай встретимся… завтра.
— Отлично! — воскликнул Шон. — Ты предпочла бы выйти или остаться дома?
Его голос стал твердым и решительным.
— Остаться, — ответила она сразу.
— Я принесу пиццу. Хорошо?
В голосе слышалось восхищение и взволнованное предвкушение встречи.
— О'кей. Но не забудь, нас будет четверо.
— Конечно.
— Спасибо тебе.
— За что? — удивился Шон.
— За то, что ты принимаешь моих подруг.
— Мне они нравятся, но…
Шон сделал паузу, желая подчеркнуть дальнейшее.
— Я принимал бы их, даже если бы они нравились мне меньше. Просто потому, что они твои подруги.
— Я знаю.
Внезапно Алисия поняла: Шон действительно готов принять все связанное с ней. Она была убеждена в этом, потому что сама чувствовала совершенно то же по отношению к нему.
— Спокойной ночи, моя милая.
— Спокойной ночи… — Алисия запнулась на мгновение, — милый.
На следующее утро Алисия вышла к завтраку заспанной и помятой. Выражая свое обычное участие, Эндри взглянула на нее с затаенным ожиданием объяснений.