– Ох-х, – выдохнул я, делая вид, что задумался. – Полагаю, тебе не сложно будет иногда обнимать девочку и играть с ней? – И тут же в ее глазах засветилось понимание и, наконец, радость.
– Я всегда буду делать точно так, как ты сказал, мой господин.
Я сложил ладони вместе и дотронулся кончиками пальцев до подбородка.
– Пусть боги дадут тебе крепкое тело, здоровые зубы, вечно молодые руки и ноги и долгую счастливую жизнь.
Вскоре я покинул дом Рамоса, и душу мою согревала мысль, что о ребенке, которому я только что помог войти в этот мир, будет заботиться девушка с сердцем, полным любви. Как я подозреваю, малышке мало что достанется от той, кто дала ей жизнь: амбиции ее матери, как известно, превосходят даже амбиции старой Царицы Тийи, Великой Царской Жены Осириса Аменхотепа. Равно как и от отца, управляющего растущим богатством Амона.
Интересно, как скоро он получит достаточную власть, чтобы исполнять все желания своей госпожи?
Кейт подняла голову и заметила, что в мастерской потемнело: светилась только лампа над чертежным столом, за которым она сидела, и огромный негатоскоп, висевший на стене за спиной. Окна, у которых стоял рабочий стол, выходили на восток, так что после обеда становилось мрачно и тоскливо. В ноябре, когда дни короче, серая завеса опускается даже раньше, чем в сентябре, когда Дэйв Броверман перевел Кейт в этот закуток. Она сощурилась и увидела все, как на старой фотографии, которой не хватало ни контрастности, ни четкости, – будто на сепии; к тому же на обоих этажах здания стоял плесневелый бурый запах, под стать названию – Денверский Музей древностей.
Кейт попыталась создать какой-то уют в этой комнате с высокими потолками, убрав запылившиеся черепки, оставленные ее предшественниками, на полки у дальней стены, и никогда не включала верхние люминесцентные лампы. Но, подобно злым духам, в которых верили древние египтяне, аура безуспешности, исходящая от всех этих небрежных попыток что-то сохранить, распространялась и на ее работу. Кейт не могла забыть, что все это барахло – здесь. Поэтому, не ставя никого в известность, она работала только с теми артефактами, которые могла починить. Для игрушечного льва с двигающейся челюстью понадобилось лишь найти новый кусок потрепанной бечевки, вставить деревянный штырек в обе части переломанной передней лапы и привязать нитку так, чтобы челюсть открывалась не слишком широко.
У нее просто сердце разрывалось от того, что не все можно спасти. Например, раскрашенную деревянную голову мальчика-египтянина. Гипс начал отслаиваться от дерева, и кто-то шприцем ввел в трещины клей, потом прижал хрупкие кусочки круглых щек на место – из-за этого осколки только больше растрескались. Но самое страшное, что все так и оставили, и прежде чем клей засох, он просочился через щели, потек по щекам и затвердел: некогда веселый мальчик стал казаться заплаканным. Иногда, рассматривая его, Кейт и сама начинала плакать.
– Я ему говорила, что сегодня уже все ушли, – пожаловалась Элейн, врываясь в полуоткрытую дверь мастерской и включая верхний свет. Кейт заморгала и уставилась в тусклый коричневый пол, чтобы глаза привыкли к жесткому слепящему свету.
– Я приехал всего на два дня, – объяснил мужчина, вошедший вслед за Элейн. – Распорядиться имуществом бабушки. Мне бы очень хотелось, чтобы вы осмотрели пару ее драгоценностей, и я бы знал, стоит ли тратить на них время. Разумеется, я заплачу за оценку. – Он подошел ближе и протянул руку. – Меня зовут Максвелл Кавано.
Кейт показалось, что она что-то упустила, но она, не задумываясь, пожала ему руку.
– Кейт Маккиннон, – представилась она. В отличие от густых каштановых волос, в бороде Максвелла Кавано проглядывали седые волоски. Она была аккуратно подстрижена, но все равно слишком сильно скрывала лицо.
Кейт посмотрела на Элейн.
– Можешь закрывать справочное бюро. Скажи, когда соберешься уходить. – Элейн, работавшая в музее на общественных началах, кивнула, но, выходя, строго посмотрела на посетителя.
– Я с удовольствием выполню вашу просьбу, – сказала Кейт, – но вообще-то вам лучше встретиться с Клео Харрис, нашим специалистом по искусству Ближнего Востока. Она эксперт по древним украшениям.
– Моя бабушка страстно интересовалась археологией, и мне кажется, что это украшение – египетское. – Мужчина залез во внешний карман простого твидового пиджака, который он носил с линялыми джинсами и белой рубашкой с расстегнутыми верхними пуговицами, и достал длинную нить бус. – Они… я подумал, что они могут оказаться древними, – добавил он, следя за ее реакцией.
Бусины были стеклянными, но Кейт с первого взгляда определила, что они не египетские и не старинные: она сама питала страсть ко всему, связанному с Древним Египтом. Именно поэтому и взялась за эту работу. А еще – из-за Клео, с которой в колледже они жили в одной комнате. С самого начала их обеих завораживала жизнь древних египтян, их знания и открытия, а не только ритуалы захоронения. Подруг, хотя и довольно разных, удерживали вместе их родители, которые давным-давно развелись. В один прекрасный момент девочки набрались друг у друга смелости и отказались поехать к своим отцам, которым, по большому счету, было все равно, и вместо этого провели каникулы в музеях: Кейт делала детальные зарисовки для «сборника артефактов» соседки по комнате, а Клео снабжала ее ответами на вопросы «где», «когда», «зачем» и «как». Теперь Клео стала признанным экспертом по старинным украшениям Древнего Египта, Турции и Месопотамии. А еще она была помешана на старомодной одежде, так что и Кейт была уверена на счет происхождения бус посетителя.
– Линии на толстых зеленых бусинах напоминают иероглифы, так что здесь вы правы – выглядят они египетскими, – согласилась она, – но для древних слишком симметричные и блестящие. – Кейт показала на маленькие белые бусинки, расположенные между зелеными. – А это, возможно, попытка изобразить стебель папируса, но камыш, который в свое время рос вдоль берегов Нила, был круглым. А эти бусины – в сечении треугольные, похожи на папирус, который выращивается у нас, обычно – дома в горшках, потому что иначе замерзает.
Кавано скептически повел бровью:
– Моя бабушка хорошо в этом разбиралась, уж не говоря о том, что интуитивно чувствовала подделку. Сомневаюсь, что ее бы привлекла безделушка для туристов.
У Кейт тоже были некоторые сомнения – вероятно, под «хорошо разбиралась» они понимали разные вещи. Давно известно, что люди редко бывают внимательными. А у Кейт увиденное смешивалось с ощущениями. Как тогда, летом, когда они с Клео отправились в Европу на корабле и она часами смотрела на сине-зеленую воду, кипевшую за кормой и расстилавшуюся до горизонта. Почему-то запах океана, этот аромат, не похожий на воздух в других местах, наполнял Кейт таким острым ощущением жизни, что каждый день ей снились рассветы, и она не пропускала ни одного восхода солнца. Ра-Хорахте.
– Я не говорю, что они совсем ничего не стоят, – ответила Кейт, стараясь не обидеть посетителя. По его лицу не удалось отгадать, хотел ли он поспорить, просто защищал свою бабушку или что-то еще. Но она уже поняла, что надо вести себя осторожно со всеми людьми – и с мужчинами и с женщинами, прячущими лицо за прическу или бороду. – Эти бусы – пример того, что мы называем египтоманией, и они вполне могут оказаться коллекционным экземпляром. Могу предположить, что они изготовлены в конце двадцатых – начале тридцатых, после того, как Говард Картер[14] открыл гробницу Тутанхамона. В то время все, от украшений до мебели, делали в египетском стиле. Декоративная кисть с бусинами внизу – хорошее сочетание стилей Египта и двадцатых годов, когда бусы носили вот досюда… – Кейт подняла их, чтобы показать это на себе. – С такими короткими свободными платьями. Возможно, их вашей бабушке подарил человек, которого она очень любила.
– Может быть, – пробормотал Кавано, вытаскивая из кармана что-то еще. Это украшение было завернуто в салфетку, которую он осторожно развернул, постепенно показывая другое ожерелье. Это, без сомнений, было из слоновой кости. Но внимание Кейт привлекли две бусины, выполняющие роль застежки – изящная голова барана из слоновой кости и тонкое овальное кольцо, которое надевалось ему на шею. Пока она их рассматривала, перед глазами запрыгали, перекрывая друг друга, удивительно знакомые образы, пока Кейт не переполнило, как бы это назвать… смущение?
Она подняла взгляд и обнаружила, что Максвелл Кавано смотрит на нее, словно ястреб.
– Что-то не так? – тихо спросил он.
Кейт покачала головой:
– Просто мне на миг показалось, что голова барана напоминает… даже и не знаю, что. Действительно очень красивая вещь. И очень старая. – Она протянула руку за бусами и заметила, что гость перевел взгляд за ее левое плечо.
– А что с ней случилось? – Он обошел Кейт, чтобы получше рассмотреть рентгеновский снимок.
– А почему вы уверены, что это она? – Кейт хотела узнать, случайна ли эта догадка.
– По форме тазовой полости, а также по светлым участкам в подвздошной кости. Это же мумия? Египетская? – Кейт кивнула. – Сколько ей?
– На гробе написано, что пятнадцать.
– Я бы сказал, скорее двадцать пять, но я спрашивал о том, как давно она жила.
Не каждый бы понял его вопрос, утешала себя Кейт, сдерживая старые привычки.
– Примерно 1350 год до нашей эры, плюс-минус двадцать пять лет. Конец Восемнадцатой Династии. А почему вы считаете, что ей двадцать пять? – поинтересовалась она, сгорая от любопытства.
– Во-первых, по окончанию большой берцовой кости. Я рентгенолог.
– О! – Да неужели? Кейт усомнилась, хотя бы потому, что всякий доктор медицины, которых она когда-либо встречала – а их было немало, – с порога заявил бы, что он доктор Кавано.
– Не правда ли, трудно представить, что она жила более тридцати трех столетий назад, и тем не менее сейчас она – перед нами! – Гость посмотрел на Кейт, и она заметила, что он изменился в лице, ожил. Особенно синие глаза. Не такие синие, как у Ташат, но похожи. Зрачки расширились, взгляд стал проницательным, что смутило Кейт, но она все же не могла отвести глаза. – Полагаю, этим и объясняются многочисленные повреждения, – добавил он, намекая, что ждет ответа.