— А ничего ты мне, Всевед, напарничка подсунул. Я, правду сказать, почитай ничего и не уразумел, но что умно сказано — сразу понял.
— Да и я ноне тож подивился изрядно. С лета князя знаю, а такого от него еще не слыхивал, — заметил волхв и ласково спросил у Константина: — Так ты как, все ли обсказал али есть что прибавить?
— Все, — гордо мотнул головой недавний докладчик, довольный своим удачным экспромтом, в котором присутствовали и глубокие философские мысли, и простейшие житейские доводы, опирающиеся на здравый смысл и железную, непрошибаемую логику.
Нет, он не ставил под сомнение видения старика — нельзя оскорблять человека, но все равно после такой проникновенной и убедительной речи даже круглый идиот понял бы, что Константину срываться сейчас из Рязани так же глупо, как пытаться научить медведя варить себе на обед кашу и жарить яичницу. Глупо, поскольку все кончится тем, что либо косолапый сам подохнет с голоду, либо — что куда вероятнее — значительно раньше сожрет незадачливого дрессировщика. В общем, как ни верти, — ничего хорошего.
Ну не кретины же они оба. Должны, в конце концов, понять, что есть государственные дела, которые отлагательств в самом деле не терпят, а есть глюки, видения и кошмары, густо замешенные на преданиях, былинах и прочих россказнях, из которых после долгого гуляния по свету давным-давно выветрились и те крошки правды, что когда-то в них имелись.
— Стало быть, все? — еще раз переспросил Всевед.
— Ага, — уже с меньшей долей уверенности в голосе подтвердил Константин.
— Ну тогда в путь. И да пребудет с тобой в пути Перунова подмога, и охранит от всех напастей матушка Мокошь. — С этими словами Всевед неспешно и величаво осенил князя загадочным жестом, напоминающим то ли латинскую букву «зет» с хвостиком внизу, то ли росчерк августовской молнии.
— Погоди-погоди, а Рязань-то как же? — растерялся Константин, убежденный, что произошла какая-то ошибка, волхв чего-то просто недопонял, и стоит привести ему еще пару-тройку убойных доводов, как недоразумение благополучно разъяснится.
— О ней не печалься. Мертвые повелели передать, что, пока ты будешь в отлучке, они твое княжество на большой оберег возьмут. Тяжкая это ноша, но до твоего возвращения они продержатся. И впредь такими пустяшными мыслями сердце свое не утруждай. У тебя теперь поважней заботы имеются — в срок, что отведен, до Каинова озера обернуться.
— Обещать можно что угодно, — заявил Константин. — И как же они это сделают?
— Мертвым волхвам верить можно, — ответил Всевед. — А вот как сделают — не ведаю. Да и зачем тебе знать о том? Главное, что сделают.
— А… если у них что-то не получится? — уперся Константин. — Вот не смогут они убедить Всеволодовичей и все тут. И что тогда? — И он тут же сам ответил: — А тогда те приведут рати в мое княжество, когда сам я буду неизвестно где, им останется только…
— Не кощунствуй, князь, — строгим тоном перебил его Всевед и пояснил, что навряд ли Мертвые волхвы вообще станут тратить свое драгоценное время на то, чтобы попытаться в чем-то убедить упрямых князей. Скорее всего, они просто сделают так, что те сами решат отложить свой поход. А не отложат, так может получиться, что им попросту некого будет вести за собой.
— А это каким же образом? — удивился Константин.
— Не ведаю, — отрезал волхв. — Но даденное тебе слово они все равно сдержат — в этом ты можешь быть спокоен.
Уверенность, с которой он произнес последнюю фразу, была настолько велика, что передалась и Константину, поэтому он отставил дальнейшие возражения и умолк, а чуть погодя даже пришел к выводу, что коли эти живые покойники на самом деле обладают столь могучими силами, то возможно, что и ему нет смысла торопиться возвращаться в Рязань. Скорее уж напротив — затаиться где-нибудь до весенней распутицы, когда поход по-любому станет невозможен.
Однако по дороге в столицу князь надумал кое-что иное, сулящее более солидные выгоды. Риск, конечно, был велик, но зато в случае успеха… Впрочем, вначале все равно следовало выполнить поручение волхва, и на следующее утро небольшие простенькие сани выехали из Рязани, держа курс на Оку. Не прошло и часа, как они уже мчали по крепкому гладкому зимнему льду в сторону Москов-реки, а уж дальше строго на север, к неведомому Каиновому озеру.
В санях сидели трое. Двое — ведьмак и князь — в качестве пассажиров, а третьим, выполняя обязанности кучера, был человек, который как раз удачно подвернулся под руку. Звали двадцатилетнего парня Юрко, а прозвище у него было — Золото. Оно-то и сыграло решающую роль в том, что тот сейчас, сидя впереди, гордо правил лошадьми.
Повязали его несколько лет назад под Пронском, во время княжеских междоусобиц. За попытку бежать в родной город Юрко по повелению князя Глеба нещадно выдрали, а после второй кинули в поруб, но Золото был упрям, смириться с неволей все равно не желал и собирался уйти в третий побег, как только его выпустят из смрадной ямы, ибо свобода была ему необходима как воздух.
Удачливый охотник и заядлый рыболов, он до своего пленения надолго уходил из Пронска, облазил чуть ли не все рязанские леса, забредал не раз и в глухую Мещеру, и в сумрачные чащи, где жила дикая мордва. Невзирая на молодость, парень ходил в богатырях, и пленили его в свое время люди князя Глеба чуть ли не вдесятером, облепив руки и ноги, да еще и оглушив сзади увесистой дубинкой по темечку.
Кто знает, как бы сложилось все дальше, но, когда его выпустили из поруба, на рязанском столе сидел уже князь Константин, объявивший, что отныне все обельные холопы переводятся в закупы, которым и отработать-то надо всего ничего, каких-то пару лет, причем особо мастеровитым и усердным было обещано скостить и этот срок. Но и тут Юрко еще был в колебаниях. Однако узнав, что ныне вся рязанская земля, включая пронские владения князя Изяслава Владимировича, ныне под Константиновой рукой, пришел к выводу, что бежать-то в сущности некуда, разве что уйти в леса без надежды вернуться хоть когда-нибудь в родной посад, стоящий в тени прочных стен града Пронска.
Присмотревшись же к той работе, куда его первоначально поставили, Золото нашел ее оченно даже интересной и увлекательной. Видя смышленость и сообразительность парня, Минька стал доверять Юрко задачи посложнее, и время полетело для бывшего охотника вскачь, будто резвый скакун по ровной степи. Правда, одно не давало Юрко покоя, тревожа его душу, — это давняя мечта.
Очень хотелось ему попасть в княжескую дружину. Еще сызмальства вспыхнуло в нем это желание. Ради дружины он даже готов был пожертвовать своей свободой. В свое время Золото, четыре года назад, уже просился в Пронске к князю Изяславу, но тот велел малость подрасти и приходить повторно эдак лета через два. Оставалось бродить по лесам, охотиться на зверя да ловить рыбу, ожидая, когда минуют два лета. За это время Юрко честно выполнил княжеское требование относительно роста, вытянувшись, как по заказу, чуть ли не на полторы пяди, вот только подойти к Изяславу не успел, угодив в полон.
Зато теперь у него вновь появилась надежда. Правда, она пока была маленькой — кто же примет в дружину закупа? — но он надеялся, что за него замолвит словечко шустрый башковитый отрок, под чьим началом он трудился, тем более что Золото собственными глазами видел, как тот общался с князем, а главное, насколько сильно его уважает и ценит сам Константин Владимирович, всегда величая только по имени и отчеству — Михаил Юрьевич.
Однако вначале предстояло не просто проявить себя исполнительным, сметливым и усердным в работе — таких хватало, но и каким-то образом отличиться, а вот с последним никак не получалось. Как Юрко ни ломал голову, все равно ничего не придумывалось. Оставалось только тоскливо поглядывать в сторону стольной Рязани, тяжело вздыхать и неприкаянно бродить по мастерской.
Но тут ему повезло. Отрок, давая ему очередное поручение, сам обратил внимание на унылое лицо парня и не отстал, пока не вытянул у него причину печали, а узнав, в чем дело, самолично предложил помощь и пообещал при первой же оказии обратиться к князю с ходатайством за Юрко, причем даже взял его с собой в Рязань, когда понадобилось отвезти туда новые большие самострелы.
Подходящий случай тоже представился довольно-таки быстро. Правда, князь куда-то собирался, да и был не один, а вдвоем с каким-то чудным мужиком, но просьбу внимательно выслушал, с мужиком этим переглянулся, и… уклончиво пожал плечами, заметив, что именно сейчас ему некогда, ибо они завтра отправляются… тут он замялся, с некоторой запинкой пробормотав что-то невнятное про охоту, а вот после возвращения с нее…
Это был такой шанс, упускать который Юрко не собирался и тут же заявил о том, что как раз сейчас и именно он еще больше пригодится князю, поскольку…
Золото не врал, рассказывая о том, что он может и на что способен, а если кое-где чуток преувеличил, так самую малость. Увы, но Константина Владимировича в своей нужности убедить не получалось, поскольку, судя по его лицу, тот продолжал колебаться, но мужик, который его сопровождал, что-то прошептал ему на ухо, и — о радость! — Юрко был допущен на охоту. Не знал Золото, что благодарить за это он должен был старого волхва Всеведа, который помимо всего прочего вскользь заметил:
— А коль живое злато попадется — не отказывайтесь, берите.
И вот теперь парень, сидя в санях, твердо намеревался прокатить своих седоков «с ветерком» и вообще так выказать себя, чтобы по возвращении у князя не возникало сомнений в том, годится ли Юрко для дружины.
Уже первые дни путешествия убедили Константина, что туманные слова Всеведа о «живом злате» были поняты им правильно и касались они именно этого добродушного здоровяка, без которого навряд ли и ведьмак, и князь домчали бы в указанный срок до озера.
Сам Юрко уже на второй день их путешествия понял, что слова об охоте были лишь словами. Разумеется, как именно она организована у князей, парню было неведомо, но зато он знал точно, что вот такой, какая у них, она быть не может. Это ему пристало отправляться на охоту в одиночку или с парой-тройкой человек, а рязанскому князю такое явно не личило. К тому же катить из Рязани в новгородские леса, чтобы убить в них кабана или лося, не просто несусветная глупость, но глупость, явно граничащая с умопомешательством. А так как ни князь, ни его спутник на юродивых не походили, значит, ехали туда по какому-то тайному делу, посвящать в которое его не собирались.