На этот раз война, как решил Константин, предстоит бескровная, что его весьма и весьма радовало. К тому же полностью оголять северные рубежи не следовало — мало ли. Словом, посовещавшись, они с Вячеславом решили поделить всех воев, что имелись. К Коломне отправилась тысяча из ополчения — остальные пошли к Пронску, зато из дружины князь взял с собой лишь треть, оставив остальных в Рязани. Ну не видел он особых проблем с мятежным городом, будучи уверенным, что произошло какое-то недоразумение, которое — стоит ему приехать туда лично — сразу прояснится. А раз биться не придется, то и конная дружина ни к чему. Правда, сотню спецназовцев он на всякий случай прихватил — вдруг понадобятся.
Из-за той же уверенности, что конфликт рассосется сам собой, Константин решил взять под Пронск воевод поопытнее и поспокойнее, оставив в столице самых горячих. То же самое и с дружинниками. А главным вместо себя в этот раз князь решил назначить не Ратьшу, дабы лишний раз не тревожить больного, а Вячеслава — пусть привыкает.
Инженерный гений вроде бы тоже ни к чему. Если уж дойдет до крайностей, то заложить у всех городских ворот бочонки с порохом да поджечь фитиль — невелика премудрость, так что поначалу у князя и в мыслях не было брать с собой Миньку, хотя проситься изобретатель начал сразу же, как только узнал, что Константин собирает рать.
— Твоя главная задача — производство, — упирался князь. — Про бронь в годы Великой Отечественной слыхал? Считай, что у меня то же самое, и ни один мастер никогда на войну не пойдет. А тут сам главный инженер, он же начальник производства, хочет бросить все свои дела и податься в добровольцы. Ишь какой шустряга! А дела как же?
— Да я уже давно не начальник производства, — не сдавался Минька. — Не веришь, так сам посмотри.
Посмотреть было можно — разговор-то проходил в Ожске. Надо отдать должное рязанскому Кулибину — доказал он это в течение буквально пары часов. Все то время, пока они втроем — Минька, князь и Сергий из Ивановки — ходили по многочисленным мастерским, половина рабочих со своими вопросами обращались к Сергию. Остальным, которые тыкались к Миньке, он отвечал, что нынче занят, и выразительно указывал на своего помощника. Народ понимающе кивал, причем на лицах не было заметно ни тени удивления, и переключался на Сергия.
Поначалу тот смущался, стеснялся, но Минька строго сказал: «Нет меня, я уже на войне», и парень разошелся вовсю. Казалось, он знал все — где, кому, куда, когда, сколько, одергивал нерадивых, одному обещал прислать трех смердов, второму велел куда-то ехать за песком, третьего отчитал, почему вчера привезли мало дров. Ну и, разумеется, никаких конспектов в руках, никаких записей.
— Я ж тебе еще раньше говорил, что он у меня не просто первейший помощник. Я сейчас без него как без рук, — гордо заявил Минька Константину, когда прогулка наконец завершилась, и без перехода снова затянул: — Костя, возьми на войну.
Константин еще раз все прикинул. Войнушка обещала быть легкой прогулкой, зато на следующую, посерьезнее, изобретателя можно и не брать: было разок, и хватит с тебя. К тому же его знания и впрямь могли пригодиться, да и одно из самых главных обстоятельств вовремя всплыло в памяти.
Дело в том, что именно возле Ряжска, где-то у села Петрово, только намного позже, лет эдак на полтысячи, некий крестьянин нашел каменный уголь. Тогда-то и началось освоение этого бассейна. Ждать пятьсот лет Константин не собирался, а лес, точнее дрова, необходимые везде — и в стеклодувном производстве, и в изготовлении пороха, не говоря уж про кузнечное и особенно литейное дело, — требовались в большом количестве. Если дела пойдут такими же темпами, то уже через десяток-другой лет… Словом, дал он согласие изобретателю, взяв с него обещание найти уголь.
И в июле трехтысячная пешая рать с полутысячей дружинников и спецназом Вячеслава направилась на юг. Шли неспешно, чтоб в пути не притомиться. К тому же была надежда на то, что время, которое осталось до жатвы, пробежит быстро, а когда на полях станут осыпаться колосья, тут уж не до войн — об ином все заботы и помыслы.
И расчет оказался верным. Всего один день горожане плевались на своих врагов с высоких стен, а самые бойкие доходили до того, что и вовсе оголяли срамные места, выставляя их напоказ княжескому войску. А чего не посмеяться? Воды, правда, в городе своей не водилось, но припасли ее изрядно, хватит надолго, да и всего прочего тоже с избытком. Опять-таки скоро и Гремислав весть подаст. Небось, когда Ярослав полки с севера приведет, рязанский князь совсем по-иному запоет. А до этого поди-ка возьми Пронск на копье. Об него даже Всеволод Большое Гнездо зубы свои вострые поломал. И стены пятисаженные, и град сам на крутом холме расположен, да еще вежами своими на плиты гранитные уселся — попробуй сковырни.
Но Константин даже не пытался «ковырять» — рано. По всему выходило, что штурмовать стены именно сейчас — двойная невыгода. Первая — положить своих людей, а вторая — положить тоже своих, которые в городе. И пусть они пока не знают, что свои, но Константину-то это хорошо известно.
Опять же первый штурм скорее всего окажется неудачным, а значит, у горожан повысится боевой дух. И кому это надо? Да и со спецназовцами тоже спешить незачем. Первые несколько дней часовые по ночам службу несут бдительно — ждут нападения, а вот чуть погодя, когда они станут дремать на своих постах… И наконец, самое важное, из области психологии. Пока с обеих сторон не пролилась кровь, все еще можно поправить и шансов договориться миром куда больше.
Пребывая в абсолютной уверенности, что город будет его, Константин изначально запланировал свой вояж еще дальше на юг, надумав сходить на те места, где некогда родился и вырос, где прожил лучших семнадцать лет своей жизни. И не просто полюбоваться рекой Хуптой да крутым холмом, на котором вырастет его Ряжск в шестнадцатом веке. Отнюдь нет. Цель у него была самая что ни на есть практическая — привести туда мастеровых людишек и заложить град. До зимы они запросто управятся, особенно если пешие ратники возьмут на себя все черные земляные работы.
И опять-таки заложить его не для того, чтобы можно было в кои веки сюда приехать и потешить ностальгию. Не без того, чего уж греха таить, но главное не в этом. Город этот, по задумке князя, предполагалось поставить в первую очередь как мощный противовес чрезмерно свободолюбивому Пронску, горожане которого склонны к сепаратизму. А когда новый город встанет во всю свою мощь, да еще обложенный камнем, тут-то и будут для Пронска — если что — страшные клещи, потому что Ряжск с юга, а Рязань с севера. Впрочем, зная об этих клещах, горожане и сами никогда не рискнут чудить.
К тому же буквально в пути войско нагнал вернувшийся из Киева отец Николай, на которого Константин изрядно рассчитывал. И не только потому, что священник был достаточно красноречив и убедителен, но и еще по одной причине. В письме, что он привез князю от митрополита, помимо гневной отповеди относительно нового епископа — негоже вести речь о преемнике, когда предшественник покамест жив, — все-таки имелась пара фраз, которые позволяли надеяться, что в случае смерти Арсения Матфей благосклонно отнесется к княжеской креатуре.
Иными словами, с горожанами Пронска будет разговаривать не просто священник, но без пяти минут епископ всей Рязано-Муромской епархии, давя на непокорных всей немалой силой своей будущей духовной власти.
Жаль только, что сразу после его назначения придется расстаться с новоиспеченным епископом, причем надолго, ибо требуется утверждение у Константинопольского патриарха, сидевшего в Никее[155], и назначенному Матфеем кандидату предстояло явиться к патриарху самолично. Ну да ладно, об этом потом, ибо оно еще далеко. Ныне иное важно — город без крови взять, чтобы тем самым еще раз подтвердить свою, пока еще весьма шаткую, репутацию гуманиста и миролюбца.
Первых парламентеров Константин, уже успев частично разобраться в ситуации, направил в Пронск на второй день осады. Условия выставил щадящие. Если горожане открывают ворота, то никаких репрессий он учинять не собирается, тем более что к тому времени главный бунтовщик ему уже был известен. Что же касается малолетнего княжича, так это чистой воды навет Гремислава. Не нужен ему в Рязани малолетний Ляксандра. Да и сами рассудите — хлопот с дитем полон рот, а случись худое, все равно подумают на него. Куда проще, чтобы растили его как и прежде, в Пронске.
Единственное, на чем князь по-прежнему неукоснительно настаивал, — принятие всем городом присяги на верность ему, Константину. Также горожане должны были поклясться, что впредь поднимать бунт никогда не станут, а по всем спорным вопросам, которые будут возникать, поначалу станут присылать к нему в Рязань делегацию из самых уважаемых и почтенных людей города. Разумеется, при этом и сам князь возлагал на себя добровольное обязательство никакого вреда посланцам в случае неудачного завершения переговоров не чинить и возвращению делегатов в Пронск не препятствовать.
Дружинников для сопровождения послов Константин постарался отобрать преимущественно из прончан — к примеру, того же Юрко Золото, а также тех, кто был на суде и в точности знал, что Гремислав ныне давно никакой не боярин, не дружинник и вообще на службе князя не состоит. Когда князь предварительно растолковал Юрко причины, по которым поднялись на мятеж его земляки, то тот поначалу даже не поверил, но затем, обозвав их всех пирожками без никто, пообещал вразумить кое-кого по-свойски, что они не правы.
Что такое «по-свойски», а главное, какой смысл вкладывает в это сам Золото, Константин, конечно, не знал, но догадывался — уж очень энергично сжимались и разжимались пудовые кулачищи парня. Пришлось взять с Юрко роту, что он никого не ударит, ни с кем в драку не ввяжется, а также объяснить, что он хоть и не посол, но сопровождающее их лицо, а потому представляет самого князя. Ну какое может быть кулачное толковище?