. Глянул Ингварь опять же для виду в предложенную на подпись грамотку, да чуть не ахнул. Предлагалось ему с братьями Переяславль, Зарайск, Ростиславль и все селища, деревеньки и починки подле них принять в держание из рук рязанского князя.
Это как же так?! Выходит, он своему уделу после подписания вовсе не владетель?! Не-эт, такое подписать — себя вовсе не уважать, а коль ты сам себя не уважаешь, то чего тогда от прочих требовать? И вновь пришел на выручку боярин Кофа.
— Такое враз не примешь — тут все обговорить надобно, — миролюбиво заметил он послам, а те и рады стараться.
Мол, указания у них от князя Константина имеются, так что ныне промеж себя все обговорите, а завтра, коль с чем не согласны, давайте вместе обсуждать. Список же можно и перебелить, составив новый, где будет окончательно указано, что да как.
— А ежели с ентим не согласны? — ткнул перстом в слово «держание» Вадим Данилыч.
Молодой посол лишь плечами пожал. Дескать, о многом дозволил ему говорить рязанский князь, во многом он может уступить в угоду Ингварю, но вот прописать в свитке владение вместо держания прав у него нет. И снова выручил Кофа. Заметили они или нет, как властно удержал боярин молодого князя за локоток, остановив его порыв немедля разодрать грамотку и бросить обрывки в ненавистные лица послов, трудно сказать, но на ответ Вадима Данилыча, что надо крепко все обдумать, отреагировали спокойно.
А наутро сам Ингварь, с трудом сохраняя хладнокровие, но твердо держа в памяти мудрый совет сдерживаться что есть мочи, ответил, что надо бы отложить подписание до личной встречи с Константином. Уж очень ему охота самолично узнать у своего двухродного стрыя, за что он так разъярился сердцем на своего сыновца, коли решил в одночасье лишить его всего владения.
— Может, тогда прямо с нами до Рязани проедешь? — предложил посол.
— Распутица на дворе, — вздохнул Ингварь и ядовито усмехнулся. — Приеду весь чумазый, а мне теперь по милости князя Константина бережливым быть надобно. Нет уж. Вот грянут морозы, выпадет снег, тогда пусть и ждет меня по первопутку.
На том послы и укатили.
А осень в этом году изрядно припозднилась, потому первопутка, хотя оно было бы куда сподручнее для ратей, дожидаться не стали, выступив еще в распутицу. Кофа предлагал чуток обождать — еще седмица, а там зимушка-зима все одно возьмет свое, так что к чему грязь месить, — но на сей раз Ингварь настоял на своем:
— Вот и князь Константин тоже так мыслит, что покамест холодов нет — и начала нет, а тут мы ему яко снег на голову.
— Яко снег… — уныло протянул Вадим Данилыч, глядя на падающие и тут же тающие снежинки.
Однако резон в рассуждениях молодого князя имелся — и впрямь, в ратном деле неожиданность дорогого стоит и может окупить все трудности, связанные с передвижением рати по непролазной грязи, а потому назавтра войско выступило.
План был таков. Для начала предполагалось захватить стоящий на пути к столице Ольгов и родовую вотчину Константина — Ожск, с каковыми, особенно если удастся внезапно подступить к стенам и взять их изгоном[28], проблем не предвиделось. Сами по себе городки были маленькие и особого значения не имели, но, во-первых, у людей под началом Ингваря благодаря этим победам появится чувство уверенности в воинском мастерстве князя, который ими командует, да и в самих себе тоже.
Во-вторых, потери ратников при взятии этих городов, конечно, неизбежны, но зато оставшиеся смогут не только изрядно пополнить запасы, но и улучшить свое вооружение за счет захваченных трофеев. К тому же урон в людях можно было бы восполнить ольговцами и ожцами — навряд ли все горожане смирились с тем, что они ныне попали под власть каина.
В-третьих же, узнав о случившемся, Константин не станет отсиживаться за толстыми бревенчатыми стенами Рязани, а решит непременно выйти в поле, дабы дать бой. Ну а далее все решит божий суд, ибо не должен попустить господь-вседержитель неправды и даровать братоубийце победу.
С этими соображениями, высказанными умудренным опытом Вадимом Даниловичем еще до похода, согласились все принимавшие участие в обсуждении, и Ингварь с легким сердцем порешил, что так тому и быть.
Непредвиденные осложнения начались почти сразу же, едва наспех собранное войско, состоящее из двух тысяч пеших ратников и пятисот всадников, достигло первой своей цели — Ольгова. Поначалу предполагалось взять град изгоном, внезапно, подойдя к нему затемно, но не вышло — ждали их.
Значит, предстояло брать на копье, благо, что и это было предусмотрено. С рассветом Онуфрий, который еще в начале лета сидел в нем воеводой, повел их оглядывать городские укрепления, желая указать, откуда половчее зайти, но и тут вышла промашка. Там, в Переяславле, боярин уверенно говорил, что надо заходить со стороны Оки. Дескать, именно там наиболее обветшалые стены, которые давно нуждаются в ремонте, а одна из башен из-за прогнивших бревен и мягкого грунта и вовсе дала угрожающий крен по направлению к реке.
— Плечиком подпереть, гнилушки и развалятся, — разглагольствовал он, пока они не дошли до нее.
Дальше он уже ничего не говорил, умолк и лишь оторопело взирал на те разительные изменения, которые успели произойти.
Сразу было видно, что конец лета и вся осень не были потрачены людьми князя Константина бесцельно. Сотни мужиков, собранные им с окрестных деревень, навезли земли, заново углубили ров, чуть ли не повсеместно освежили островерхую кровлю над самими стенами, подновили, а кое-где и вовсе заменили старые ветхие ряжи[29], засыпав их утолоченной глиной.
Словом, потрудились на славу.
Результаты этой работы теперь предстали перед Ингварем. Новые, аккуратно подогнанные бревна то тут, то там чуть ли не светились, прочно усевшись среди серых и старых, но тоже прочных дубовых кряжей. Более того, башни были не только отремонтированы, но еще и изрядно надстроены.
— Плечиком, сказываешь? — усмехнулся Кофа, с упреком глядя на Онуфрия. — Можно и плечиком, токмо у нас в дружине Святогоров отродясь не водилось. Рази что тебе самому ее своим плечом подтолкнуть. Как, согласный?
Пристыженный боярин лишь развел руками.
— Кто ж ведал? — уныло протянул он.
Оставалось только осадить и взять на измор, но и тут досада — нельзя. Об этом наглядно свидетельствовали опустевшие городские посады, которыми осаждающие занялись первым делом. Нет, кое-где сыскались людишки, однако не больше десятка, да и то пребывающие в таком возрасте, когда не очень-то боишься пленения с последующей продажей. Причина проста — кто же их купит? А раз прочим жителям хватило времени укрыться в детинце, уповать на то, что гонцы с предупреждением не ускакали в Рязань, было глупо.
Одна надежда — ополчение за день не соберешь и за два тоже. Тут не меньше двух седмиц возиться надо, а по такой грязи и все три, если не месяц. Учитывая, что с одной дружиной князь ратиться не станет, получалось, что время у них есть, хотя излиха мешкать тоже не стоило.
Ну а пока везут пороки[30], изготовленные загодя, но застрявшие в грязи, пришлось дозволить ратникам поживиться добычей в посадах. Правда, добра в домах осталось маловато — самое основное убежавшие под защиту городских стен Ольгова прихватили с собой, но мужики из Ингваревой рати тем не менее сумели разжиться кое-каким скарбом.
В хозяйстве ничего лишним не будет, а потому брали чуть ли не все подряд, особенно железное — ухваты, топоры, горбуши, медяницы[31]. Тут и там возникали споры за забытые хозяевами лады, за старую, изрядно замусоленную и залапанную полсть. Какой-то счастливчик, воровато озираясь, ухитрился засунуть в свой холщовый мешок оставленное ольговской молодкой копытце и, торопясь, пихал туда же никак не помещающуюся сукмяницу. Другой, рядом с ним, не успев ухватить ничего путного, с досадой совал за пазуху изрядный кус востолы. А за брошенное впопыхах нерето[32] два мужика и вовсе устроили что-то вроде состязания по перетягиванию каната.
Жители посадов мрачно наблюдали за происходящим с крепостных стен, сокрушенно вздыхая и сквозь зубы отпуская очередное незатейливое ругательство. Из них напутствие подавиться чужим добром на фоне остальных выглядело наиболее миролюбивым и благожелательным…
Стоявшие на городницах и вежах[33] ольговские вои, дома которых находились внутри детинца, выглядели более веселыми и лишь осыпали переяславских мужиков градом язвительных насмешек, сопровождая каждый поединок из-за трофейной вещицы, ухваченной одновременно двумя или тремя ратниками, ехидными комментариями. Впрочем, пыла у мародеров от этого не убавлялось.
Еще более язвительно встретили защитники Ольгова парламентеров Ингваря, пытавшихся уговорить жителей открыть городские ворота. Общая суть остроумных высказываний заключалась в том, что мешки у воев молодого князя не бездонные, а в данный момент и без того наполнены доверху. Посему пусть их рать сходит к себе в Переяславль, выгрузит награбленное добро, а уж затем возвращается для более обстоятельного разговора. Дай волю ратникам Ингваря — они бы так и поступили, разве что назад по доброй воле не вернулись бы. Однако суровое начальство, которое и без того в бессилии скрежетало зубами, видя, что все задуманное рушится, такой команды конечно же не давало.
Лишь спустя несколько часов, после того как в стане переяславского князя удалось навести относительный порядок, дружинники, пытаясь использовать старую половецкую тактику, приступили к осаде как таковой. Но и здесь тоже изначально все пошло наперекосяк. Стрелы, обмотанные горящей паклей и исправно впивающиеся в кровлю и стены городских домов, никак не хотели разгораться. Виной тому были постоянные дожди со снегом. Из-за них и лошади, везущие четыре порока, окованных добротным железом, прибыли лишь на третьи сутки, да и то к вечеру.