А пока сыр да бор, мастеровых людишек прямо с постелей теплых подняли и все, что было под рукой в хранилищах княжевых, — полностью им раздали. Гранаты несколько штук Сергий только себе позволил взять, а вот арбалетов готовых с полсотни вручил и кузнецам, и прочим, свычным с железом людям.
И на стенах городских, которые сотня тайная штурмовать удумала, разделившись на две части, татей уже не три-четыре дружинника ждало, а почти весь рабочий ожский люд. К тому же Сергий, памятуя все, что слыхать от того же воеводы довелось, той ночью познания эти наружу полностью выплеснул, без остатка. И шуму не поднимать раньше времени повелел, и огня не зажигать, а главное — бить только по его команде и всем разом, чтоб дружный залп получился. Так-то пострашнее будет.
На одной из стен поторопился малость с командой своей дружинник, что старшим был, — всего пяток уложили в ров кузнецы со своими арбалетами, а вот там, где сам Сергий оборону возглавлял, тати уже после первого залпа побежали прочь. Да и то сказать — почти в упор арбалетчики били, да так метко, что весь передовой десяток нападавших подчистую выкошен оказался.
А тут еще и грохот страшенный раздался, и молоньи невесть откуда прямо из земли ударили. Да так метко, что еще с десяток головорезов сгинуло навек, и столько же, стеная жалобно, валяться на траве осталось. Не иначе как сам Перун в гости пожаловал, а уж на чью сторону встал — тут и к гадалке не ходи. Вон они лежат, родимые, и все, как один, из душегубов.
Да и дым черный, удушливый, горьковато-кислый вокруг. Такой запах только из пекла может быть, где сера круглый год горит в кострах адских. Видать, сразу в преисподнюю дыры те ведут, чтоб чертям сподручнее было покойничков свежих в гости к себе затаскивать. Да не одна, а сразу три. Господи, зришь ли ты раскаяние искреннее?! Спаси и сохрани, не дай грешным душам получить все, что они заслужили!
Словом, когда рассвет забрезжил, под стенами Ожска да во рву градском не менее полусотни трупов валялось и плавало.
Попытался было Гремислав еще разок на штурм свою ватагу сводить — и сызнова чуть не двух десятков лишился. Он бы и еще раз их на стены бросил — чего жалеть, бросовые людишки, — да чуял, что не пойдут более они. Одно дело — над простым смердом измываться, калиту у купца беззащитного потрясти, бабу слабую ссильничать, и совсем иное — когда вот она, смертушка твоя железная, из рук бугая-кузнеца на тебя уставилась.
Тут уже самому дай бог ноги унести. Да не был ноне бог к разбойному люду милостив. Он ведь как заповедал — «не убий». А коль ты нарушаешь слово его, стало быть, и тебе самому нечего на этом свете делать. Убивец не сидеть в порубе али остроге должен. Из них, как ни надежны запоры, все едино — убечь можно. Нетушки. Тут самое надежное — мать сыра земля. Из нее уж никуда не денешься. Это уж потом люди непонятной жалостью к отребью ночному проникаться стали, а в старину с татями завсегда разговор правильный вели да короткий — либо в бою мечом, либо в плен. Ну тогда на часок-другой подольше проживет — пока сук крепкий не отыщется да сажени две веревки доброй не найдется.
Самим татям про оное тоже ведомо было. Потому, едва топот копыт дружины княжьей заслышали, кто куда разбегаться стали, ничего и никого больше не слушая. Знать не знали, но чуяли всем нутром своим черным, что вои те из-под Рязани ворочаются, за свой град мстить будут страшно. Тут уж веревки с суком не жди — либо за ноги лошадьми растащат в стороны, да еще не торопясь, чтоб прочувствовал в полной мере; либо к деревьям согнутым привяжут да отпустят. И что так, что эдак — конец один, страшный и мучительный.
Но не успел разбежаться никто. Даже тех, кто исхитрился и успел до леса добраться и там затаиться, местные охотники потом по следам сыскали легко. Впрочем, их уже обычный сук ждал — первую жажду мести воины княжеские утром утолили.
А вот Константину, кой дружиной командовал, сразу дважды не повезло. Он впереди всех был — все смерти искал, но так и не нашел. Даже не ранило его ни разу. Он Гремислава повелел живым или мертвым взять — и тут неудача. Утек вожак. Не успели их в полное кольцо взять, так что десятка три ускользнуло.
Нет больше ватаги татей могучих — это хорошо. Но и Рязани нет — это худо. Хуже града сожженного только гибель княжича могла бы быть, но его целый десяток оберегал. Тезка князя слово на мече дал, что никто из них, каким бы удальцом ни был, лишний рассвет без княжича не увидит, а он слово свое завсегда крепко держал.
Терем княжий, хоть времени всего ничего прошло, чуть ли не на треть поставили заново. Есть где спать, есть где пищу вкушать, есть где князю и своего опального тезку, что град сей не уберег, выслушать. Так он и стоял посреди гридницы небольшой, очи долу устремив и на князя поднять их не смея.
— Казнь тебе я после удумаю, — выслушав его немногословный рассказ о случившемся, вымолвил наконец Константин. — А пока иди с глаз моих долой, дружиной займись.
— Вот так-то, Вячеслав Михалыч, друг мой ненаглядный, — повернулся князь сразу после ухода своего тезки к безмолвно сидящему рядом воеводе, — заварил ты кашу своим отъездом, нечего сказать.
— Оправдываться не буду, — вздохнул Славка, снимая с себя красную шапку — знак верховной воинской власти, который Константин ввел еще зимой, перед битвой у Коломны. — Хреновый из меня воевода получился, чего уж тут. А хуже всего знаешь что? — Он впервые за последние сутки посмотрел князю прямо в глаза и печально улыбнулся: — Ты даже не догадываешься, что именно. Так вот, прикидывая, как бы я сам поступил в тот день, могу сказать, что останься я в Рязани — ничегошеньки бы не изменилось.
— То есть я все равно прикатил бы к пепелищу? — уточнил князь.
— К нему самому, — подтвердил Вячеслав. — Потому как действовал бы я точь-в-точь как твой тезка. Решил бы дать всей дружине поразмяться и оставлять в городе тоже никого бы не стал. А зачем? На границах все спокойно, а чем больше толпа, тем легче разбежавшихся бандюков из их нор выкорчевывать. Вот так-то вот, — вздохнул он и сухо, по-деловому, поинтересовался: — Кому шапку отдать, кому хозяйство сдать?
— А ты сам кому все вручил бы? — последовал ответный вопрос Константина.
Воевода почесал в затылке, посопел носом, поковырялся пальцем в дубовой столешнице и пожал плечами:
— А черт его знает? Из отцов-командиров волки все славные, но для воеводства у них кишка тонка. Вон как у тезки твоего. Если только Стоян, когда от половцев вернется, да и то…
— А он чем плох?
— Консервативен больно. Мыслит увесисто, качественно, но чтобы с теми же гранатометчиками разобраться или, скажем, со спецназом или на разные виды толпу поделить: кого в саперы, кого в минеры, кого в тыловое обеспечение — тут уже иначе мыслить надо. Хотя, если бы он был, сейчас Рязань целой была — осторожен, чертяка.
— Стало быть, ты еще и зама путевого не подобрал до сих пор?
— Стало быть, так. Кругом минус голимый и полное служебное несоответствие, — не стал спорить Вячеслав. — При себе хоть оставишь — в военной инспекции какой-нибудь? Или как своего тезку — казни предашь? — с полнейшим равнодушием к своей дальнейшей судьбе и испытывая лишь одно легкое праздное любопытство, поинтересовался он.
Как поступят с ним самим — его и впрямь не волновало, что он тут же и подтвердил, начав отстранение, будто речь шла о ком-то другом, рассуждать вслух:
— А что? Вообще-то правильно. Кто-то ведь должен отвечать за все эти безобразия? А тут парочку голов оттяпал, и народ сразу угомонился, справедливость княжескую славя. К тому же не стрелочники на плахе окажутся, а самые что ни на есть настоящие виновники.
— Настоящие виновники уже на крепких сучьях в лесу возле Ожска болтаются, — сурово обрезал его Константин — злость за сожженный дотла город до сих пор не выплеснулась из его груди и раздражение, вызванное этим, время от времени прорывалось наружу. — Но ты прав. Казни я тебя тоже предам, хотя и втихую, чтоб только между нами.
— Ядом, что ли, напоишь? — недоуменно хмыкнул Славка. — А как же воспитательное значение?
— Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие. Когда ж ты запомнишь, что казнью на Руси наказание называют, причем любое. Второй год здесь живешь, пора бы. А тебя я военным инспектором сделаю, только когда ты все наладишь на совесть и заместителей качественных воспитаешь, включая того, кто на твое место сядет. А пока напяль шапку на свою бестолковку и чеши отсюда, паразит. Иди людей организовывай — кому руины расчищать, кому ямы копать и трупы хоронить, словом, налаживай работы. Только со стенами не торопись, — крикнул он вдогон Вячеславу.
— А если Ярослав подойдет? — остановился тот в недоумении.
— На то у нас войско есть — встретим. А стены, раз уже так получилось, каменные ставить будем. Так что ты мне не только в городе все организуешь, но и мастеров отыщешь, которые храмы рязанские ставили. Отыщешь и потолкуешь с ними — где камень брали, много ли его осталось, хватит ли нам на стены или надо еще и кирпичный заводишко где-нибудь поблизости ставить. Опять же именно, чтоб рядом с сырьем он был, ну и так далее. А первым делом ты мне пока пару бригад из плотников организуй. Мы их в Березовку и Ожск направим.
— Так Ожск же уцелел? — попробовал было возразить Вячеслав. — Зачем им плотники?
— Чтоб посад мало-мальски восстановить. Его-то целиком сжечь успели. Там до зимы тоже все не поднять, но хоть бараки поставим. А что до Рязани, то тут все княжество на уши поднимать надо, чтобы город восстановить. Грамотку составь во все города. И гонцов организовать надо посмышленее, да не простых, а из числа тех, что ополченцев хорошо учили, — в Переяславль, Ольгов, Ростиславль, Михайлов, Козарь, ну и прочие. Ну а в Пронск Юрко можно послать — лучше его там никто не разберется.
— Судя по голове, он в рядовых недолго засидится, — поддержал его воевода. — Такому орлу и в десятниках не место. Тем более что прошел индивидуальную проверку лично у князя, да еще в экстремальных условиях.