Окончательное решение я принял далеко не сразу, а перебрал с дюжину способов и отверг их как непригодные. Внезапно я вспомнил про мумию, лежавшую наверху, и меня озарило: спрячу тело Джона в футляр. Это несложно и главное – безопасно. Мумия попадет в музей, я навсегда избавлюсь от нее, а кому придет в голову ее вынимать?
Обстоятельства складывались в мою пользу, и временем, как справедливо заметил доктор Торндайк, я располагал. Футляр оказался подходящим: он был изготовлен из необыкновенно гибкого материала и имел на задней стороне удобную шнуровку, поэтому мне удалось раскрыть его почти без повреждений. Я лишь чуть-чуть подрезал шнуровку, чтобы потом засунуть труп, но ее можно было зашить, а сверху для маскировки швов наложить густой слой краски.
Я сошел вниз, позвал слугу и отправил его с поручением в суд, потом поднялся по лестнице и втащил умершего в ту комнату третьего этажа, где стояли ящики. Сначала я положил труп на длинный ящик в той позе, какую он должен был принять в футляре. Брюки, сюртук и сорочку с мертвеца я снял и засунул в один из дорожных чемоданов Джона. Покончив с этим, я тщательно вымыл водой с мылом дорожку на лестнице и пол на площадке. Вернувшемуся слуге я сказал, что мистер Беллингэм уехал в Париж; сам я отправился домой. Я уже говорил, что дверь в верхние этажи запиралась на американский замок, но для полной безопасности я замкнул своим ключом и дверь в ту комнату, где лежал покойник.
У меня имелись кое-какие познания о способах мумификации в Древнем Египте, но я решил расширить их. Наутро я пошел в библиотеку при музее, проштудировал книги и статьи по данной теме и почерпнул полезную информацию о новшествах, внесенных современной наукой в древнее искусство бальзамирования. Выбрав простейший способ – впрыскивание формалина, я отправился в аптеку. Покупать специальный шприц для бальзамирования я побоялся и ограничился обычным, для инъекций.
На третьи сутки после смерти Джона я после полудня якобы по необходимости зашел на Куин-сквер, поднялся на третий этаж, запер за собой все двери и приступил к процедуре. Впрыскивание я произвел неловко, хотя читал в учебнике, как это делается. Тем не менее результата я добился и, покидая в тот вечер дом, с удовлетворением отметил про себя, что теперь останки бедного Джона спасены от разложения. Первую часть работы я выполнил, но успокаиваться было рано.
Свежий труп по сравнению с мумией очень тяжелый, и на это тотчас же обратили бы внимание и грузчики, и служители музея, которым я собирался передать «мумию». Присутствие невысохшего тела создает в футляре влажность и быстро разрушает его. Кроме того, администрация музея решила экспонировать футляр с мумией Себекхотепа в прозрачной витрине, и налет пара выступил бы на стеклянной поверхности. Вывод напрашивался сам собой: прежде чем заключать в футляр, тело Джона следовало высушить. Я не мог с этим справиться и обратился к специалисту, сбивчиво объяснив ему, что мечтаю устроить у себя в усадьбе зооуголок и хорошо бы высушить нескольких мелких животных. Он порекомендовал в течение недели вымачивать трупики в древесном спирте, а затем подвергнуть воздействию сухого горячего воздуха.
Как вам известно, в доме на Куин-сквер Джон устроил собственную коллекцию древностей, и я припомнил, что видел там порфировый саркофаг с небольшой мумией. Я вскрыл его и попробовал уложить туда покойника – труп поместился свободно. Я залил его доверху древесным спиртом, плотно прижал крышку и промазал щели глиной для герметичности. Тело вымачивалось две недели, после чего я вынул его, вытер насухо и уложил на камышовые стулья над горячими трубами отопления. В других помещениях я перекрыл трубы, чтобы сконцентрировать тепло там, где мне нужно. К концу третьего дня руки и ноги трупа стали похожи на роговые конечности; кожа выглядела, как пергамент, кольцо свалилось с истончившегося пальца. Я периодически переворачивал тело, чтобы оно высыхало ровнее, и параллельно занимался футляром. Расшнуровав, я осторожно вынул оттуда мумию Себекхотепа. В первую очередь я берег сам футляр, а о мумии нисколько не заботился, поэтому она сильно пострадала. Забальзамированная к тому же весьма небрежно, она поломалась в нескольких местах. Когда я стал ее развертывать, голова отделилась, обе руки оторвались.
На шестой день после того, как я вытащил труп Джона из саркофага, я тщательно обмотал покойника пеленами, снятыми с Себекхотепа, смазал смесью мирры и настоя росного ладана и тело, и складки тканей, чтобы заглушить запах спирта и формалина. По окончании этих процедур мертвец настолько напоминал настоящую мумию, что хоть выставляй на всеобщее обозрение прямо в стеклянной витрине; мне даже стало жалко вкладывать его в футляр и навеки скрывать от публики такой замечательный экспонат.
Выполнять такую операцию в одиночку, без помощника, оказалось чрезвычайно трудно, и я в нескольких местах испортил футляр. Мне кое-как удалось зашнуровать его, и я наложил слой краски, маскирующий трещины и другие дефекты. Свежую краску я несколько раз протер пыльной тряпкой, чтобы состарить. Наконец футляр с содержимым был готов к отправке, о чем я известил доктора Норбери. Через пять дней он приехал за мумией и отвез ее в музей.
Главное препятствие я, таким образом, устранил и озадачился дальнейшим. Джон Беллингэм пропал, и его могут хватиться, – думал я, – надо сделать так, чтобы, прежде чем кануть в Лету, он появился еще раз, причем так, чтобы это заметили.
Посещением квартиры Хёрста я преследовал двойную цель. Во-первых, устанавливал день исчезновения Джона и факт своей полной непричастности к инциденту. Во-вторых, добивался сговорчивости Хёрста. Я рассчитывал, что на него неизбежно падет тень подозрения, и это вынудит его не оспаривать мои требования, когда он узнает о содержании завещания. Я слышал, что, с тех пор как я побывал у него в последний раз, Хёрст сменил экономку, и знал его распорядок дня. В тот день я отвез чемодан с вещами Джона на станцию, сдал в багажное отделение, зашел в контору Хёрста, убедился, что он там, оттуда направился на Кэннон-стрит и сел в поезд на Элтем. Дойдя до дома Хёрста, я снял очки – единственную особую примету в моей наружности, – позвонил и, когда мне сообщили, что хозяина нет, попросил, чтобы меня впустили в его кабинет. Как только экономка вышла, я преспокойно выбрался через балконную дверь, притворив ее за собой, и выскользнул через боковую калитку, осторожно придерживая собачку замка перочинным ножом, чтобы не раздался щелчок.
Описывать остальные события того дня, включая подбрасывание скарабея, нет смысла: вам все известно. Что касается костей, да, я совершил ошибку: мне и в голову не пришло, будто голые кости дадут медэкспертам так много материала для анализа и выводов. Один лишь вид мумии Себекхотепа вызывал у меня отвращение, поскольку под влиянием воздуха она начала стремительно разрушаться, и я инстинктивно чувствовал, что в ней таится для меня страшная опасность. Мумия безмолвно указывала на связь между мной и исчезновением Джона Беллингэма, и я стал напряженно размышлять, как бы воспользоваться ею с выгодой для себя, а заодно избавиться от нее.
Я боялся, что суд откажется признать смерть завещателя так скоро, а если решение отложат, то еще неизвестно, утвердят ли завещание Джона при моей жизни. Мне хотелось ускорить этот процесс, и я подумал, что, если подсунуть вместо костей завещателя кости Себекхотепа, то все благополучно устроится – пусть не сразу, но в недалеком будущем. Я понимал, что скелет египтянина, взятый целиком, мне не поможет, а наоборот, навредит: у Джона были разбиты надколенники и сломана левая лодыжка, у мумии же эти признаки отсутствовали – следовательно, меня неизбежно разоблачили бы. Выбрать отдельные кости и подложить их в подходящее место, да еще присовокупить какой-нибудь предмет, принадлежавший покойному, – такой вариант показался мне почти идеальным. Профессор прав: когда я складывал кости руки в саквояж, правая кисть мумии отломилась. Но если бы мистер Торндайк не вмешался в это дело, мой план увенчался бы успехом.
Почти два года я жил в полной безопасности, время от времени захаживая в музей убедиться, что тело Джона хранится, как положено. В глубине души я радовался, что, хотя и по трагической случайности, тело упокоилось согласно воле завещателя, изложенной во втором пункте, причем не в ущерб моим интересам. Гром над моей головой раздался в тот вечер, когда я увидел вас, профессор, у ворот Темпла в обществе доктора Барклея. Я моментально заподозрил неладное и понял, что мне не выкрутиться. С тех пор я ждал вашего визита с часу на час. И роковой час пробил. Вы выиграли, а мне, как честному игроку, остается только заплатить свой долг.
Он умолк и спокойно закурил. Инспектор Бэджер зевнул и отложил блокнот:
– Вы закончили, мистер Джеллико? Мы ведь условились принять все ваши показания, хотя, по правде говоря, уже чертовски поздно.
Джеллико вынул изо рта папиросу и глотнул воды.
– Я забыл спросить, – посмотрел он на профессора, – вы развертывали мумию? Я имею в виду останки своего покойного клиента.
– Мы не вскрывали даже футляр, – сказал Торндайк.
– Как?! – закричал Джеллико. – Каким же образом вы убедились в справедливости своих подозрений?
– Я сделал снимок рентгеновскими лучами.
– Вот оно что, – усмехнулся Джеллико. – Все гениальное – просто. Последние научные достижения поражают воображение, а вы идете в ногу со временем.
– Стараюсь, – вздохнул Торндайк.
– Мистер Джеллико, – заерзал на стуле Бэджер, – нам пора, и если вам нечего добавить, то…
– Добавить? – медленно произнес Джеллико. – До-ба-вить… Н-нет. Время ушло. Да-да, оно ушло, вр-ремя…
Голос его пресекся, взгляд замер на Торндайке, лицо вмиг изменилось: осунулось и стало мертвенно-бледным; губы приняли вишневый оттенок.
– Что такое? – вскочил Бэджер, подбегая к хозяину. – Вам дурно, сэр? Что случилось? Ответьте!
Но мистер Джеллико, словно не слыша вопросов, неподвижно сидел, откинувшись на спинку кресла. Руки его лежали на столе, взгляд, устремленный на Торндайка, начал стекленеть. Внезапно его голова свесилась на грудь, тело обмякло. Он соскользнул с кресла и упал на пол.