– Так кто он, этот таинственный мистер Х.?
– Вы имеете в виду его социальное положение? Бартлетты посылают рекламные проспекты и образцы своей продукции не кому угодно, а главным образом богословам, юристам, врачам и прочим категориям образованных людей со средствами и статусом в обществе. Конечно, клерк, мальчишка-рассыльный или слуга могли по неаккуратности испортить оригинальную этикетку, но вероятнее всего X. наклеивал ее сам; это подтверждается тем, что данный господин имеет доступ к сильному алкалоидному яду, каким, несомненно, является вещество белого цвета.
– Следовательно, он медик или химик?
– Не обязательно, – покачал головой Торндайк. – Законы относительно хранения и продажи ядов так расплывчаты, что практически не действуют: каждый обеспеченный человек, обладающий необходимыми знаниями, раздобудет почти любой яд, какой пожелает. Социальное положение – важный фактор, из которого вытекает, что мистер X. принадлежит по меньшей мере к среднему классу.
– И он, разумеется, умен и находчив?
– Выше всяких похвал. Он изобретателен и широко эрудирован. Идея с сигарой не только оригинальна, но и приспособлена к обстоятельствам. Сигара с обрезанными кончиками выбрана неслучайно. Во-первых, это сорт, который я люблю, то есть велика вероятность того, что я выкурил бы сигару сам, а не отдал коллеге или приятелю. Во-вторых, ей не нужно обрезать кончик, что тотчас привело бы к обнаружению яда. План также демонстрирует знание химии: яд не предназначался только для того, чтобы раствориться в слюне. Суть в том, что пар, вызванный горением листа на отдаленном от центра кончике, сконденсируется в более холодной части сигары и растворит яд, который попадет в рот.
– Вы полагаете, что отравитель сигары и велосипедист – одно и то же лицо?
– Я уверен в этом. Здесь одинаковый почерк знатока яда и сам яд – некристаллическое вещество белого цвета, которое, как покажет анализ, принадлежит к разновидности сильных алкалоидов. Снаряд был оснащен подкожной иглой, яд в виде спиртового или эфирного раствора введен в сигару тоже посредством шприца. В общем, я считаю доказанной версию о том, что пуля и сигара исходят от одного человека. Мистер X. к тому же владеет механикой, иначе он не изобрел бы такой снаряд. Что касается пишущей машинки, то коммерческой разновидности, которую используют Бартлетты для ярлыков своей продукции, у нашего приятеля, разумеется, не было, и он воспользовался подержанным «бликенсдерфером» модификации «литературная», с соответствующим типом начертаний. Не удивлюсь, если машинка взята на прокат.
– Насчет последнего я бы усомнился, – произнес я с некоторым удивлением.
– А мне эта гипотеза кажется правдоподобной. Во-первых, этот механик и знаток ядов, очевидно, не привык печатать, на что указывают многочисленные опечатки и отсутствующие пробелы между словами. Заметьте, это свидетельствует не о его безграмотности, а о том, что он не владеет машинописью и проскальзывает пальцами мимо клавиш. В частности, он промахнулся и вместо буквы напечатал звездочку.
– Почему вы решили, что машинка подержанная?
– О степени ее изношенности я сужу по буквам: некоторые из них потеряли четкость, прежде всего те, которые используются особенно часто, например «а», «е», «н». Машинка неновая; если она не взята на прокат, значит, куплена из вторых рук.
– А если допустить, что на ней печатал не мистер Х.?
– Маловероятно, – ответил Торндайк. – Зачем ему обращаться к кому-то? Он действовал в обстановке секретности, без свидетелей. Но, так или иначе, мы с вами получили возможность идентифицировать машинку, если когда-нибудь найдем ее. – Он взял ярлычок и передал его мне вместе с карманной лупой. – Взгляните на букву «н»: она встречается много раз. В каждом случае заметен маленький разрыв в перекладине на середине буквы. Он соответствует крошечной вмятине, появившейся на литере, очевидно, в результате удара каким-то твердым предметом.
– Да, разрыв просматривается четко, это веское основание для идентификации машинки.
– Почти определяющее, – уточнил Торндайк, – особенно если соединить его с другими данными, которые выявятся в результате поиска мистера Х., удовлетворяющего ранее упомянутым мной характеристикам. Перечислим еще раз факты, что он нам предоставил: а) это лицо, относительно которого я располагаю эксклюзивной информацией; b) он имеет понятие о моих наклонностях и привычках; с) он – человек со средствами и положением в обществе; d) он образован, в том числе в области химии и механики, изобретателен и умен; е) он относительно недавно приобрел подержанный «бликенсдерфер» разновидности «литературная»; f) пишущая машинка, его собственная или взятая напрокат, может быть идентифицирована по характерной отметине на букве «н». К этим шести пунктам, – продолжал Торндайк, – надо добавить то, что X. – опытный велосипедист и хороший стрелок из винтовки. Остается вычислить, чему – точнее, кому – равен «Х».
– У меня нет ни одной гипотезы, – развел я руками, – зато вы, по-моему, давно решили это уравнение, и я не понимаю, почему вы медлите и не арестуете этого талантливого изверга, учитывая, что он способен навредить не только вам, но и вашим клиентам, чьи интересы пострадают в случае вашей гибели. Он общественно опасен и должен сидеть в тюрьме.
– Да, мне придется вмешаться, если он вконец обнаглеет и начнет войну, но пока лучше оставить его в покое.
– Так вы действительно знаете, кто он?
– Я, пожалуй, способен решить уравнение, которое задал вам. Дело в том, что я располагаю кое-какими фактами, которыми вы не владеете. Существует некий изобретательный джентльмен, относительно которого я обладаю эксклюзивной информацией, и мои знания о нем позволяют думать, что именно он – автор всех этих «шалостей».
– Почтительно снимаю шляпу. – Я отложил блокнот, куда записывал пункты, которые Торндайк посоветовал мне подробно рассмотреть, и поклонился. – Я никогда не сомневался в вашей наблюдательности и способности делать выводы, основываясь, на непросвещенный взгляд, на сущих мелочах, и все-таки я не возьму в толк, почему вы сразу стали рассматривать эту сигару со столь явным подозрением. Ничто не указывало на наличие в ней опасных веществ, и, однако, вы мгновенно почуяли неладное и обследовали ее так, будто ожидали найти там яд.
– Да, – кивнул Торндайк, – до некоторой степени вы правы. Идея отравленной сигары не новость для меня, и в этом вся суть. – Он посмотрел на огонь в камине и тихо рассмеялся, словно предаваясь развлечению. – Я говорил вам, – продолжил он после короткой паузы, – что, когда снял эту квартиру и устроился в ней, у меня появилось много свободного времени. Я открыл новую разновидность медико-юридической практики и постепенно воплощал свои идеи в жизнь, однако длительный период они не приносили мне ничего, кроме неограниченного досуга. Он ни в коей мере не пропал даром, ибо я использовал его, чтобы всесторонне исследовать ряд преступлений, которые могли бы совершиться, и подвести под свои наблюдения теоретическую базу. Видите ли, злодеяния против личности всегда представляют сильный медицинский интерес, и я очень увлекся данной темой. Например, я сочинил и разыграл в своей голове серию убийств особ королевской крови и министров и для каждого инцидента привлек все свои знания, навыки, опыт и фантазию. Я тщательно изучил привычки потенциальных жертв, их режим питания, место проживания, манеру одеваться, способ передвижения; установил, кем были их союзники, друзья, враги и слуги; выявил еще массу подробностей, которые способствовали тому, что несчастные погибали, а их убийца всякий раз выходил сухим из воды и ускользал от наказания.
– Как были бы польщены эти великие люди, – улыбнулся я, – узнай они, сколько внимания вы им уделили.
– Это точно, премьер-министр наверняка удивился бы, что его жизнь исследовал внимательный сыщик, который выдумал убийство и разработал его сценарий вплоть до мельчайших деталей. Приложение моего метода к конкретным случаям принесло огромную пользу, потому что в поле моего зрения оказались все осложнения, которых так много в по-настоящему захватывающих преступлениях. С помощью собственной стенографической системы я фиксировал все подробности и перипетии в дневнике, который терпеливо вел с первого дня и хранил в запертом сейфе. По завершении очередного расследования я менял точку зрения и разыгрывал партию с противоположной стороны доски, то есть добавлял к каждому делу в качестве приложения его анализ со схемой разоблачения убийцы. В настоящий момент у меня в сейфе шесть томов таких дел с подробным указателем, и уверяю вас, что это не только в высшей степени поучительное чтение, но и ценный справочник по криминалистике.
– Охотно верю, – ответил я, восхищенный умом и изобретательностью своего друга. – А вы не боитесь, что эти истории, если их прочтет кто-нибудь посторонний, послужат материалом для вашего обвинения? – пошутил я, посмеиваясь.
– Их никто не сумеет прочитать, – возразил Торндайк. – Моя стенография с трудом поддается расшифровке, я сделал ее такой именно в интересах секретности.
– Хоть одно из ваших придуманных убийств воплощалось в реальности?
– Несколько, но они, как правило, бывали неграмотно спланированы и небрежно осуществлены. Отравленная сигара – один из таких инцидентов, но на месте убийцы я не прибег бы к столь примитивному воплощению своего замысла. Я усложнил бы его в худшую сторону и добился того, чтобы жертва ни о чем не догадалась. Преступления, которые я сочинял и вел в качестве следователя, параллельно записывая свои наблюдения в дневнике, отличались запутанностью и, не постесняюсь этого слова, артистизмом.
Некоторое время я молчал, думая о странностях своего одаренного друга и его исключительном соответствии той роли, которую он выбрал в драме общественной жизни, после чего мои мысли вновь обратились к нависшей над ним опасности, и я спросил:
– Теперь, когда вы знаете мотивы злодея и маску, под которой он прячется, что вы намерены предпринять? Должны ли за ним как можно быстрее захлопнуться двери тюремной камеры или пусть идет разрабатывать другой и, возможно, более успешный план вашего устранения?