Сэр Гектор снял пенсне и устремил на присяжных долгий спокойный взгляд, как бы говоря: «Ну, какие у вас еще сомнения?» Затем он внезапно сел и повернулся к Энсти и Торндайку с торжествующим видом.
– Вы намерены допросить свидетеля? – поинтересовался судья, видя, что барристер не встает.
– Нет, милорд, – ответил тот.
Гектор Трамплер с нескрываемым изумлением снова обернулся к адвокатам, и его широкое красное лицо озарилось улыбкой триумфатора. Та же улыбка отразилась и на лице мистера Синглтона, возвращавшегося на свое место за столом, и, когда я взглянул на Торндайка, мне на мгновение показалось, что на его непроницаемом лице промелькнула тень усмешки.
– Герберт Джон Нэш! – объявил пристав.
Поднялся полноватый, средних лет господин, производивший впечатление человека рассудительного, степенного и одновременно порывистого. Сэр Гектор встал и спросил его:
– Вы, мистер Нэш, служите в отделе дактилоскопической экспертизы Скотланд-Ярда, верно?
– Да, я один из ведущих сотрудников.
– Вы слышали показания мистера Синглтона?
– Конечно.
– Вы согласны с утверждениями свидетеля?
– Полностью. Я также готов присягнуть, что след на бумаге, найденной в сейфе, – это отпечаток левого большого пальца подсудимого Рубена Хорнби.
– Вы полагаете, что ошибка исключена?
– Она немыслима, сэр.
Прокурор многозначительно посмотрел на присяжных и уселся в кресло, а Энсти опять промолчал, лишь сделал какую-то пометку в своих бумагах.
– Мистер Трамплер, вы собираетесь приглашать других свидетелей? – осведомился судья, погружая перо в чернильницу.
– Нет, милорд, – вальяжно промолвил сэр Гектор. – В этом нет необходимости. Ситуация очевидна. Дело выигрывает сторона обвинения.
Энсти быстро вскочил, словно спохватившись, и, апеллируя к судье, произнес:
– Я вызываю свидетеля, милорд.
Судья кивнул и что-то черкнул на листе, а Энсти обратился к публике с краткой преамбулой:
– Милорд и господа присяжные, на этой стадии разбирательства я не стану утомлять вас длинным выступлением, а сразу перейду к показаниям первого свидетеля защиты.
Джульет сжала мою руку и пролепетала угасающим шепотом:
– Это ужасно. Доводы Синглтона поистине сокрушительные. Что можно им противопоставить? Я в отчаянии. Бедный Рубен! Он пропал, доктор Джервис! Пропал безоговорочно. Теперь у него нет ни единого шанса выкарабкаться.
– Мисс Гибсон, вы лично сомневаетесь в его невиновности? – спросил я, поглаживая ее по руке.
– Да что вы! – возмутилась она, высвобождая руку. – Я как никогда уверена в ней.
– В таком случае, – резонно заметил я, – у стороны защиты наверняка найдутся какие-либо способы доказать данный факт.
– Господи, поскорее бы, – грустно пробормотала она. – Неизвестность терзает больше всего.
В этот момент пристав огласил имя свидетеля:
– Эдмунд Хорфорд Роуи.
На свидетельское место поднялся проницательного вида седой мужчина с бритым лицом и коротко подстриженными бакенбардами.
– Ваш род занятий, мистер Роуи? – спросил Энсти.
– Доктор медицины, читаю курс судебной медицины в колледже при Южной лондонской больнице.
– Вам случалось в профессиональных целях изучать свойства крови?
– Конечно. Они имеют огромную важность с судебно-медицинской точки зрения.
– Что происходит, когда капля крови – допустим, из порезанного пальца – падает на дно металлического сейфа?
– Капля крови из живого тела, упавшая на не впитывающую влагу поверхность, в течение короткого времени превращается в студневидную массу, сначала сохраняющую некоторый объем и цвет жидкой крови.
– Далее она претерпевает изменения?
– Да, через несколько минут студневидная масса начинает высыхать и приобретать твердость, так что кровь разделяется на две составляющие: твердую и влажную. Первая представляет собой крепкий, жесткий студень темно-красного цвета, вторая – бледно-желтую жидкость.
– Каково состояние крови через два часа?
– Получится капля почти бесцветной жидкости с маленьким красным комочком в центре.
– Если такую каплю перенести на белый лист бумаги, как она будет выглядеть?
– Бумага смочится бесцветной жидкостью, а комочек, с высокой долей вероятности, прилипнет к листу.
– Приобретет ли кровь на бумаге вид однородной жидкости?
– Определенно нет. Жидкая субстанция будет выглядеть как вода, а комочек – как твердая масса, приклеившаяся к бумаге.
– Кровь всегда принимает подобный облик?
– Всегда, если не использованы какие-либо искусственные средства, препятствующие свертыванию.
– Каким образом кровь предохраняют от свертывания и высыхания?
– Существуют два распространенных метода. Один – быстро помешивать или взбивать свежую кровь. Так удается освободиться от фибрина, вызывающего застывание крови, и она какое-то время не меняется внешне, оставаясь жидкой. Другой способ заключается в том, чтобы растворить в свежей крови некоторую долю щелочной соли, и тогда кровь не загустеет.
– Согласно свидетельству инспектора Сандерсона, он исследовал сейф в десять часов тридцать одну минуту и заметил на дне две крупные капли крови. Сержант Бейтс дал суду показания, что осмотрел сейф в двенадцать тридцать, то есть еще двумя часами позже, и перенес одну из капель на бумагу. Капля к тому времени не загустела и не засохла, а выглядела на листе как однородная красноватая жидкость цвета крови. Каковы, на ваш взгляд, ее природа и состояние?
– Если это действительно была кровь, то либо дефибринированная, то есть с извлеченным посредством взбивания фибрином, либо смешанная со щелочной солью.
– По-вашему, капли, найденные на дне сейфа, не являлись обычной кровью, вытекшей из пореза или другой раны?
– Я уверен, что такое невозможно.
– Доктор Роуи, вам приходилось работать с отпечатками окровавленных пальцев?
– Да, совсем недавно я провел ряд экспериментов на этот предмет.
– Резюмируйте, пожалуйста, свои выводы.
– Я поставил своей задачей определить, оставляют ли пальцы, выпачканные кровью, особые и характерные следы. Проведя множество опытов, я удостоверился, что крайне сложно получить отчетливый отпечаток пальца, смоченного свежей кровью. Типичный результат – лишь красное пятно, не показывающее рисунка бороздок по причине того, что кровь заливает желобки между линиями отпечатков. Но если кровь на пальце подсушить, отпечатки выходят куда более качественными.
– Можно ли выявить среди других отпечаток, оставленный почти сухим пальцем?
– Да, это несложно. Когда кровь почти сухая, она твердая и пристает к бумаге иначе, чем жидкая. Это позволяет изучить мелкие детали поверхности пальца, такие как устья потовых желез, которые отсутствуют, если палец влажный.
– Посмотрите на бумагу, обнаруженную в сейфе, – попросил Энсти, протягивая доктору Роуи злополучный листок, – и скажите, что вы видите?
Свидетель взял лист и стал разглядывать его сначала сквозь пенсне, а потом в лупу.
– Здесь два кровавых следа и один отпечаток, видимо, большого пальца. Из двух следов один – пятно, слегка размазанное пальцем, другое – обычное. Оба они оставлены довольно жидкой кровью. То же самое относится к отпечатку большого пальца.
– Вы убеждены, что он сделан жидкой кровью?
– У меня нет ни малейших сомнений.
– Вы заметили в нем что-нибудь необычное?
– Он неправдоподобно отчетлив. Я поставил немало экспериментов, чтобы добиться яркости отпечатков пальцев, смоченных свежей кровью. Вот посудите сами. – Тут доктор Роуи показал стопку листов, каждый из которых был испещрен отпечатками окровавленных пальцев, и, поочередно приложив их к тому оттиску, что нашли в сейфе, подвел итог: – Ни один из моих результатов даже близко не равен этому.
Бумаги немедленно передали судье, Энсти сел, а Гектор Трамплер с несколько озадаченным видом поднялся для перекрестного допроса.
– Вы утверждаете, что кровь на дне сейфа дефибринирована, то есть искусственно обработана. Что же это означает?
– То, что она не сочилась из кровоточащей раны.
– Как же, по-вашему, такая кровь попала в сейф?
– Не знаю.
– Вы говорите, что отпечаток пальца, найденный в сейфе, неправдоподобно отчетлив. В чем заключается неправдоподобие? Разве не бывает ярких отпечатков?
– Я представил суду результаты своих экспериментов, то есть совокупность фактов, а вывод сделают милорд и присяжные, – сухо парировал доктор Роуи, и ему разрешили вернуться на место; сэр Гектор проводил его недоуменным взглядом, а я вновь уловил на лице Торндайка что-то вроде усмешки.
– Вызывается Арабелла Хорнби.
Слева от меня раздались приглушенные всхлипывания и бурный шелест шелка. Я с тревогой наблюдал за миссис Хорнби: трясясь, как желе, она встала со скамьи, вытерла глаза платком, скомкала его, сунула в свой сафьяновый кошелек и громко щелкнула замочком. Затем нетвердой походкой поднялась за конторку, обвела публику затравленным взглядом, для чего-то раскрыла кошелек и принялась рыться внутри, в многочисленных отделениях.
– Миссис Хорнби, – обратился пристав, когда пожилая леди наконец-то прервала свои поиски и с опаской уставилась на него, – клянитесь говорить суду только правду и ничего, кроме правды. Да поможет вам Бог!
Он вложил Библию в дрожащие руки дамы, которая не сумела удержать тяжелый фолиант, и он глухо стукнулся о пол. Миссис Хорнби охнула и нырнула за книгой с такой поспешностью, что широкие поля ее шляпки застряли между перилами свидетельского места. Женщина на несколько секунд исчезла из виду, а когда показалась вновь, лицо ее побагровело, шляпка, сплющившись, стала почти плоской и торчала над одним ухом, как пилотка артиллериста.
– Соблаговолите поцеловать Священное Писание, – сказал пристав, героическим усилием подавляя смешок, когда миссис Хорнби, стискивая в одной руке кошелек и носовой платок, а другой прижимая к груди Библию, пыталась в то же время развязать или ослабить ленты шляпки, которые, по-видимому, сдавливали ей шею. Дама из последних сил совладала с ними; скомкав носовой платок, поцеловала Библию и положила ее на перила, откуда та немедленно грохнулась во второй раз.