– О'кей, – кивнул Тэд. – Только кому он здесь понадобился?
– Голубым свастикам. Степан, вы там красного флага не разглядели?
– Не было там флага! – обиделся Степа. – И свастика – еще не примета.
– Вот как? – уронил капитан.
Степа, конечно, понимал, что голубые свастики – не случайное совпадение, но признавать такое уж больно не хотелось. Вдруг Шекар-Гомп – тайная революционная база на Тибете, создаваемая для нужд Мировой Революции? Выходит, он приведет сюда беляка и раскроет самый главный пролетарский секрет?
– А ну его! – буркнул Косухин, настроение которого заметно испортилось. – Пошли отсюда!…
Арцеулов не стал спорить. Тэд тоже согласился, критически взглянул на составленный им план и захлопнул блокнот. Словно услыхав их мысли, из темноты появился один из монахов, неся в руке фонарь и, поклонившись, закрыл окно бронзовым щитом.
Им принесли ужин. Ели молча, думая каждый о своем. Арцеулов размышлял о том, что господа большевички не так примитивны, как казалось. Очевидно, Шекар-Гомп – нечто вроде большевистского аналога Челкеля. Правда, на полигон для эфирных кораблей он никак не походил, но в том, что тут готовили что-то крупное и связанное с наукой, сомнений не было. Недаром им понадобилась Наташа Берг! А для охраны монастыря наверняка используют тех же странных типов, которые атаковали дом на Трегубовской: бойцов 305-го полка или им подобных…
Ростислав подумал и, решив отложить все проблемы на завтра, опустился на деревянное ложе и мгновенно уснул. Тэд зевнул и последовал его примеру.
Как только дыхание капитана стало ровным и спокойным, Степа открыл глаза. Убедившись, что его спутники спят, он тихо, словно кошка, встал, оделся и взял стоявший в углу карабин. Немного подумав, он оставил оружие, ограничившись тем, что сунул за пояс нож. У дверей Косухин остановился. Уходить, не попрощавшись, показалось все же невежливым. Взгляд упал на лежавший у постели Тэда блокнот, из которого торчал карандаш. Степа минуту подумал, а затем написал на пустой коробке из-под папирос:
«Ростислав Александрович!
Жди меня до завтрева вечера. Не вернусь – уходи, сам не суйся. Ежели чего – кланяйся от меня брату.
Получилось вполне убедительно. Степа положил коробку перед кроватью капитана и вышел, тихо прикрыв дверь.
…Косухину понравились слова Валюженича о «команде», но время, проведенное у потайного окна, заставило его задуматься. Ясно, что караульная служба здесь поставлена отменно, и пробраться незамеченными, да еще втроем, скорее всего невозможно. Значит, идти надо одному – и не тайно. В запасе у Косухина был опыт, реакция, изрядная наглость – и удостоверение представителя Сиббюро, лежавшее в нагрудном кармане гимнастерки.
Степа решил рискнуть. Дорогу в помещение с окном он запомнил хорошо и через несколько минут был уже там. В комнате было абсолютно темно и тихо. Но, прислушавшись, Косухин заметил, что из угла доносится чье-то тихое дыхание. Он замер и щелкнул зажигалкой.
– Эй! Кто тут?
Вспыхнул огонь, осветивший старое, покрытое глубокими морщинами, лицо. Косухин обрадовался, узнав монаха, который, как показалось, отреагировал на русскую речь.
– Эй, батя! – позвал он. – Ты, эта… поговорим…
Монах зажег фонарь, который держал под рукой, и не спеша подошел ближе.
– По-русски понимаешь, батя?
Монах кивнул.
– А говорить можешь?
Старый монах, показав рукой куда-то вверх, сделал жест, словно запечатывая себе уста.
– Ну ладно, – нетерпеливо зашептал Косухин. – Понимаешь – и хорошо… Мне… эта… надо отсюда выйти. Тут выход есть?
Старик вновь указал рукой вверх.
– Да нет, не с Луны я, – заторопился Степа. – И не с Марса. Мне в Шекар-Гомп надо.
Взгляд монаха стал холодным и жестким, он поклонился, а затем достал из-под одежды что-то небольшое, сверкнувшее в тусклом свете фонаря старым металлом.
…Нож, точнее, стилет из литого серебра. Он показался Косухину необыкновенно тяжелым. Подумалось, что под серебряной поверхностью находится что-то иное – свинец, а то и ртуть.
– Против упырей, да? – снисходительно улыбнулся атеист-Степа.
Дождавшись очередного кивка, он спрятал стилет в левый унт. Оружие было скорее забавным, чем грозным, но Косухин решил не отказываться от подарка. Между тем, монах подошел к стене и нажал на что-то, скрытое под ее поверхностью. Зазмеилась трещина, камень начал отъезжать в сторону. Пахнуло холодом. Косухин поежился и вышел наружу. Здесь была темень – скала бросала густую тень, но совсем близко, всего в нескольких десятках метров, снег блестел: Шекар-Гомп включил свои прожектора, заливавшие окрестности мертвенно-белым светом.
Монах тоже вышел наружу, не обращая внимания на мороз и снежинки, падавшие на бритую голову. Оглядевшись, он указал на какую-то точку в скале рядом со входом. Косухин сообразил, что это место включения механизма, сдвигающего камень с места.
– Ну, в общем, пошел я…
Монах поднял руку в благословляющем жесте, затем вновь показал вверх, в холодное темное небо.
– Не-а, – невесело усмехнулся Степа. – Не оттуда я. И ходу мне туда, по вашим, по поповским законам, нет, потому как убеждений я марксистских…
Но старый монах вновь упрямо указал на небо, затем его рука повелительным жестом метнулась к Шекар-Гомпу, и в глазах полыхнул гнев…
…Дверь закрылась, и Степа остался один под мелким, бесшумно падавшим снегом. Надо было идти. Косухин засунул руки в карманы и быстро зашагал к монастырю.
Глава 5. Шекар-Гомп
Днем Шекар-Гомп не произвел на Косухина особого впечатления. Он оценил масштаб стройки, но все это было не бог весть как интересно по сравнению с Челкелем. Не хватало серебристой стрелы «Мономаха», которая сразу придавала происходящему особый смысл. Шекар-Гомп прятал свои тайны глубоко под землей. Степа чувствовал нечто вроде любопытства – и не более. Но теперь, ночью, он понял, что ошибся. Лучи мощных прожекторов заливали окрестность, не оставляя ни единой тени. Четче, чем при неярком свете зимнего дня, вырисовывались ровные ряды бараков, неспешно двигавшиеся возле взрезанной тверди горы гигантские подъемные краны. Сам Шекар-Гомп тонул во темноте, словно огромное черное пятно посреди ослепительного, но мертвенно-холодного света. Казалось, даже лучи прожекторов не в силах прорвать завесу тьмы, поглотившей монастырь.
Да, теперь Шекар-Гомп смотрелся иначе, Косухин вспомнил то, что пришло на ум при первом взгляде на монастырь: «Сила!» Неведомая Сила правила здесь, сгущаясь за древними стенами, и он, красный командир Степан Косухин, должен идти туда, чтобы выполнить задуманное. Идти в одиночку.
Тень кончилась. Степа шагнул на ярко освещенный прожекторами склон. Стало неуютно, но Косухин заставил себя держаться как можно более ровно, идти неспешно, и даже вынуть руки из карманов. В общем, его затея была не безумнее того, что уже приходилось совершать за последние два года. Он видел, как без боя сдавались огромные города, бросали оружие полки и дивизии – достаточно было кому-то не испугаться и настоять на своем. И в том, что «Мономах» ушел в небо, есть и его, Косухина, заслуга. Ростислав, конечно, на него обидится и даже посчитает невесть кем, чуть ли не сообщником тех, со свастиками, но Степа считал, что должен быть выше обывательских эмоций. Силу, угнездившуюся в Шекар-Гомпе, не сокрушить в лоб. Кроме того, странный ночной гость велел именно ему, Косухину, разузнать, что творится здесь. Выходит, как ни кинь, он поступает верно…
Степа прошел метров триста по ровному чистому снегу, но, похоже, никто не обращал на него внимания. Монастырь молчал, словно появление незваного гостя было здесь делом обычным и вполне допустимым. Косухин начал опасаться, что его расчеты ошибочны. А что, если его просто срежут пулеметной очередью с ближайшей вышки? На миг стало холодно, но Степа сцепил зубы и зашагал дальше. Нет, не должны! Он идет открыто, не прячась, не пытаясь перебраться через ограду. Значит, он должен вызвать по крайней мере любопытство. Правда, весь расчет Косухина строился на том, что его должны встретить люди – хорошие, плохие, но люди. А что, если здесь лишь такие, как славные бойцы 305-го? Перед глазами встало страшное, неузнаваемое лицо Феди Княжко…
Издалека доносился гул работающих машин. Можно было уже разобрать, что он идет со стороны стройки, но не от подъемных кранов – они поднимали свои решетчатые шеи почти бесшумно, а откуда-то из-под земли, из потревоженных недр…
Косухин ускорил шаг. Все равно, сворачивать поздно, склон горы был совсем рядом, можно даже рассмотреть длинный ряд вырубленных в скале ступеней. И вдруг словно повеяло ледяным ветром. Сердце сжалось. Из темноты вынырнули серые тени. Секунда – и три огромных пса окружили Степу, молчаливо скалясь и сверкая красноватыми глазами.
– Ну, привет! – выдохнул он. – Давно, чердынь-калуга, не виделись…
Стало ясно, что за ним давно следили, а не вмешивались потому, что он шел туда, куда привели бы и так – ко входу в Шекар-Гомп. А вот теперь ему велено подождать.
Люди в черных полушубках появились внезапно. Степа даже не понял, откуда – то ли из тени, лежавшей на горе, то ли со стороны. Косухин взглянул в лицо первому, кто подошел к нему, и облегченно вздохнул – оно оказалось самым обыкновенным, человеческим, к тому же косоглазым.
Солдаты в черном секунду выждали, затем винтовки дрогнули, через мгновенье четыре ствола смотрели Степе в грудь. Так и подмывало поднять руки, но Косухин решил рискнуть.
– Но-но! – произнес он, расправив плечи. – Старшого, живо!
Стволы винтовок нерешительно заплавали в воздухе, затем один из солдат неуверенно, по слогам произнес:
– Кы-то та-кой?
– Представитель Сиббюро! – хмуро бросил Косухин и медленно, чтобы не испугать охранников, полез в нагрудный карман. Солдаты ждали. Степа достал удостоверение, но показывать не стал, махнув бумагой в воздухе: