– Ну да! – лениво кивнул тот. – Вы, может, знавали моего батюшку, начальника Сызрань-Рязанской железной дороги?
По его тону было видно, что ответа на свой вопрос капитан не ожидает.
– До свидания, Николай Андреевич, – Колтышев подбросил длань к козырьку. – Когда устроитесь, заходите в гости. Я квартирую на Рымарской, в доме Жевержиева…
Келюс пожал руку полковнику и сел на заднее сиденье огромной черной машины. За рулем застыл шофер в кожанке и мотоциклетном шлеме. Макаров, усевшись рядом с водителем, легко хлопнул его перчаткой по плечу, тот нажал на газ, и «роллс-ройс» медленно тронулся с места.
– Ужасная жизнь! – Макаров откровенно зевнул. – Сегодня как раз был свободен, и вот, пожалуйста… Что это у вас, господин Лунин, случилось? Опять танки перебросили или эти ужасные… Как их там? «Молнии»? «Грады»?
Николай оценил тон, которым задан вопрос. Меньше всего верилось, что капитана действительно интересуют дела лаборатории Тернема.
– А по-моему, это военная тайна, – не без тайного удовольствия ответил Келюс. Помогать отважному красному разведчику он не собирался.
– Военная тайна – это так пошло! Вы в вист играете, господин Лунин?
– Плохо, – откровенно признался тот, в свое время без особого успеха обучавшийся этой мудреной игре. – И в преферанс тоже не играю.
– Какая жалость! А во что же у вас там играют?
– Где это «у нас»? – наивно поинтересовался Келюс. – В Столице?
Макаров весело рассмеялся:
– Вы истинный конспиратор, господин Лунин! Все, все, молчу! Просто господин Горкин очень неплохо играет в вист…
Автомобиль свернул на широкую улицу, и Николай прилип к оконному стеклу. Впрочем, вначале его ждало разочарование. Он узнал улицу, на которой бывал и раньше. Дома были почти те же, только исчезли серые довоенные пятиэтажки, а вместо них Николай увидел небольшие двухэтажные особнячки, совсем новые, выкрашенные в веселые светлые тона. По улице (Лунин вспомнил, что она в его время называлась Пушкинской) как и семьдесят с лишним лет спустя, ходили трамваи. Правда, вагоны были другие, но такое Келюс тоже видел – в старой кинохронике и на пожелтевших от времени фотографиях. Люди были одеты пестро, мелькали военные мундиры, на некоторых дамах были необычного фасона платья и широкополые шляпы. Впрочем, большая часть прохожих носила нечто непонятное – перешитую старую форму, нелепые, явно с чужого плеча костюмы, а то и откровенные рубища. Все это сильно напоминало съемки исторического фильма, и Лунин не удивился бы, если навстречу попалась киноустановка с восседающим рядом кинорежиссером в окружении штата помощников и исторических консультантов. Но никто не кричал: «Мотор!». Мелькнувшая афиша извещала, что в помещении Купеческого клуба дает концерты известный певец Вертинский, по другой стороне улицы неторопливо процокал копытами конный патруль – десяток бородатых казаков, «роллс-ройс» то и дело обгонял извозчичьи пролетки. Июнь 20-го…
– Бывали здесь? – по-своему оценил интерес гостя к происходящему неунывающий Макаров. – Прескверный, как по мне, городишко. Скучный, маленький…
– Ничего себе маленький! – на миг забылся Келюс. – Два миллиона жителей!
– Сколько? – Макаров почти не удивился. – Два миллиона, говорите? Да, вырос… А сколько в ваше время в Столице? Миллионов двадцать?
Николай вновь промолчал и откинулся на мягкую обшивку сиденья. Вид за окном сразу стал неинтересен.
«Роллс-ройс» свернул на тихую улицу, застроенную небольшими кирпичными домиками, утонувшими в зелени садов. Под колесами мягко зашуршала выложенная ровными тесаными булыжниками мостовая.
– Окраинная, – сообщил капитан. – Здесь мы вам подобрали квартиру. Улица тихая, от центра недалеко… Знакомые места?
– Нет, – Лунин бегло осмотрелся. – По-моему, я здесь не был.
Он действительно не помнил этой улицы. Впрочем, за семьдесят лет она могла измениться до неузнаваемости.
Машина притормозила у невысокого деревянного забора, за которым виднелись кроны цветущих яблонь и опрятный домик с большой открытой верандой. За забором залаяла собака.
– Не бойтесь, – усмехнулся Макаров. – Пес здесь миниатюрный, для звука. Соседи спокойные… В общем, сами увидите.
Калитка оказалась не запертой. Двор был весь засажен яблонями, только в центре стоял деревянный стол и две скамейки. Вокруг не было ни души, лишь маленькая пестрая собачка, мелькнув в глубине сада, тут же спряталась подальше от нежданных гостей.
Поднявшись на веранду, Макаров достал ключи.
– Прошу, – пригласил он, отпирая входную дверь. – Здесь прихожая, а ваша квартира – сразу налево. Раньше тут жил какой-то железнодорожный служащий, но он сгинул еще в 18-м…
Квартира – две маленькие полутемные комнатки с небольшими окнами, выходящими в сад – имела нежилой вид. От прежних обитателей осталась батарея пустых бутылок и пожелтевшие старые газеты. На подоконнике стоял засохший фикус, в буфете за треснутым стеклом синел затейливыми рисунками дешевый фаянсовый сервис, а на стенах висели потемневшие от времени репродукции, среди которых сразу выделялся мрачный «Кочегар» знаменитого передвижника Ярошенко.
– Располагайтесь, господин Лунин. Ключи я оставлю на столе. Вот вам деньги на первое время. Кстати, рядом Сумской рынок, но он дорогой, лучше ездить на Благовещенский. Соседи предупреждены, да они и не будут лезть с расспросами.
– Спасибо, – поблагодарил Келюс, рассматривая свое новое пристанище. Квартира имела грустный, но по-своему уютный вид. Во всяком случае, сюда не доберется Сиплый…
– В пределах Харькова можете перемещаться свободно. Ночевать советовал бы здесь – для вашего же спокойствия. Что поделаешь – война! Господа большевички изволят шкодить, давеча на станции взрыв устроили. Обнаглели эти красные шпионы! Поэтому, господин Лунин, мы к вам приставим охрану. Можете не беспокоиться, вы ее даже не заметите.
Все стало ясно. За город нельзя, шпики под окнами – и наглый большевистский шпион, отдающий приказы. Николай вздохнул.
– За охрану спасибо, прямо на душе потеплело! А вы знаете, господин капитан, кто я по профессии?
– Помилуйте, откуда мне знать-то? – удивился Макаров. – Господин Плотников говорил про какие-то книги… Вы издатель или редактор?
– Историк.
Келюс заметил, как на невозмутимом лице капитана что-то еле заметно дрогнуло.
– А диссертация у меня как раз по истории гражданской войны, так что насчет красных шпионов могу помочь. Читал всякие там, бином, мемуары…
– Вряд ли, – Макаров отвернулся. – В делах разведки ничего не понимаю, но где-то слыхивал, что эта организация никогда не выдает свои тайны. Все эти шпионские мемуары – сплошная липа, а то и провокация. Допустим, шпион работает под одним именем, а мемуары пишет от лица другого…
Макаров козырнул и попрощался. За окном взревел мотор. Николай, сняв такую нелепую в этой обстановке штормовку, осторожно присел на старую продавленную кровать с витыми железными спинками.
…В покинутой им Столице была августовская ночь 1992-го. Здесь же – июньский полдень, 20-й год, красный шпион Макаров и парни в танкистских комбинезонах. В будущем Политехническом институте на полную мощь работали два Канала, большевики так и не прорвались на Украину, Вертинский пел не в Севастополе, а в Харькове. «Интертемпоральная война» (выражение, так понравившееся генералу Тургулу) полыхала вовсю. Гибель Фрола, ценой своей жизни уничтожившего Скантр Тернема, ничего не изменила…
В коридоре хлопнула дверь, послышались голоса – мужской и женский. Келюс решил было выйти и познакомиться с соседями, но тут же оставил эту мысль. Для тех, кто жил рядом, он был очередным «гостем» контрразведки. Оставалось одно – достать из шкафа потертое верблюжье одеяло и лечь спать.
Ему приснился дед. Старый большевик Лунин сидел у кровати, хмурясь и глядя куда-то в сторону.
– Дед, – позвал Николай, – ты мне снишься?
Лунин-старший ничего не ответил и только покачал головой.
– Вот ты и у белых, – наконец, заговорил он. – Доволен, врангелевец?
– А что мне было делать? – удивился внук.
– Сейчас не это важно. Будь осторожен, мальчик!..
Николай хотел было спросить, чего следует опасаться, но дед невесело улыбнулся и приложил палец к губам. И тут же послышался сильный стук. Келюс открыл глаза, привстал. Стучали в дверь.
– Да-да, – крикнул он, прикидывая, кто это мог быть. – Войдите!
Дверь отворилась, и на пороге появился невысокий стройный офицер в новенькой щегольской форме.
– Не узнали, Николай? – послышался голос Ухтомского. – Ну конечно, вы ведь меня ни разу не видели в мундире.
– Темно здесь. – Келюс, действительно не узнал князя. – Заходите, Виктор. А вам форма идет!
– Ну еще бы! Я ведь штатского, можно считать, и не носил никогда, разве что в детстве. А потом – сначала гимназическая форма, а с семнадцатого… Да Бог с ним, лучше скажите, как тут у вас?
– Осваиваюсь, – Николай встал и принялся рассматривать доставшуюся ему утварь. – Надо бы чайку…
– Не успею, – с сожалением вздохнул Виктор. – Я на минутку, господин Лунин. Зашел проститься.
– То есть как? Вы ведь с Миком работаете!
– Работал, – уточнил Ухтомский не без удовольствия. – До сегодняшнего дня. Я подал рапорт с просьбой отправить меня на фронт. Мне предстояло торчать в Харькове и подсчитывать то, что идет к нам по Каналу, а я ведь не бухгалтер, слава Богу! Так что, поеду-ка под Орел. Дадут роту, а там видно будет. Да, господин Плотников просил вам кланяться, он уже уехал.
– Спасибо… – растерялся Келюс. – Виктор, неужели вы не навоевались? Вам ведь двадцать лет, вам учиться надо!..
– Война, господин Лунин. Я ведь офицер. И кроме того…
Ухтомский замолчал, лицо его сразу стало другим, словно за одну секунду князь постарел на много лет.
– Я совершил ошибку… Нет, не так! Спорол глупость!.. Когда мы были в Столице, я попросил господина Киселева узнать, что случилось с князем Виктором Ухтомским, 1900 года рождения. Пояснил, что интересуюсь судьбою прадеда…