Впрочем, обратный путь прошел без приключений, разве что Николай пару раз оступился и слегка ушиб ногу. Всю дорогу Лунин напряженно прислушивался, но вокруг стояла все та же жутковатая тишина.
– Слышь, потомок Гхела, ты уверен? – спросил Келюс Фрола, покуда тот возился, запирая замок.
– В чем?
Если открыть замок не составило труда, то обратный процесс вызвал куда больше трудностей.
– Ну заклятье, бином. Алия…
– Да… Знаешь, Француз, когда мы обратно шли… Не хотел, елы, тебя зря пугать…
– Там кто-то был?
Келюс похолодел, хотя замок наконец закрылся и от подземелья их отделяла стальная решетка. И словно в ответ откуда-то из глубины донесся чудовищный вой, полный такой тоски и ненависти, что даже невозмутимый Фрол отступил на шаг.
– Ярты?
– Хуже – гургунх-эр. Потом объясню, Француз. Решетка – это, елы, конечно, хорошо…
Только дома, свалив добычу прямо на пол и запечатав дхарским заклятием двери, они перевели дух.
– Прямо не знаю, как тебя здесь, Француз, оставлять, – озабоченно заметил Фрол. – Ну и город, елы! Прав дед, хуже нашего леса. Поехали со мной, а? У нас в Дробь Шестнадцать тихо. Ну, февральский волк там…
– Спасибочки, – покачал головой Келюс. – За этого февральского – в отдельно. Так что за гургунх?
– Гургунх-эр. Он – вроде как всем яртам хозяин. Да ну его, Француз!..
Они почистили оружие, честно поделили скудный запас патронов, после чего Келюс спрятал серые папки в старый чемодан. Сверху он набросал разное тряпье, а чемодан совместными усилиями был водружен в самый дальний угол антресолей.
Наутро, как раз после чая – кофе кончился накануне, – в дверь позвонили, и на пороге появился Мик в куртке «Порше» с большой сумкой, на которой красными буквами была отпечатана реклама какой-то хьюстонской фирмы.
– О! – обрадовался Келюс. – Пропавшая грамота, бином!
– Здорово, мужики! – заявил Мик. Вид у него был какой-то непривычный. Плотников-младший держался не просто с достоинством, но и чуть ли не с легким оттенком превосходства.
– Попрощаться зашел. Уезжаю.
– Это куда? – поинтересовался Фрол, невозмутимо оглядывая Мика, который, сняв куртку, принялся долго и тщательно причесываться у зеркала.
– По батиным делам. Меня в фирму взяли. Перевелся на заочный, – сообщил он, с уважением поглядев на себя в зеркало и спрятав расческу. – Так что, мужики, не скоро увидимся.
– Ну, удачи тебе, – пожелал Келюс. – Да, Мик, у нас к тебе одно дело. Пойдем-ка…
Они прошли в кабинет, и Лунин кивнул на стол, где лежал тщательно вычищенный и даже заново заточенный егерский нож.
– Бери! Мы его в подземелье нашли. На память о дяде Майкле.
Глаза Мика блеснули. Он осторожно взял нож в руки, чуть погладил его, вновь положил на стол.
– Спасибо, Николай! Он мне пригодится. Прадедов… Моего прадеда дяди Майкла…
Келюс и Фрол переглянулись. Стало ясно, что знакомство с генералом Тургулом состоялось не зря.
– Зря вы тогда молчали, мужики. И дядя Майкл мне про Канаду рассказывал… За маленького держали!
– А ты бы поверил? – хмыкнул Фрол.
– Да ладно, что теперь уж, – вздохнул Плотников, – ничего…
Он секунду помолчал, затем плечи выпрямились, взгляд потемнел, правая рука легла на клинок, а голос внезапно стал низким, будто Мик сразу постарел на много лет:
– Мужики… Господа!.. Клянусь, что отомщу большевикам за дядю Майкла! За Лиду! За все… Я… Я им устрою исторический материализм!..
Мик аккуратно завернул нож в носовой платок и спрятал в сумку, после чего пожал всем руки и откланялся, пообещав позвонить или написать при первой же возможности. Когда дверь закрылась, Келюс с Фролом вновь переглянулись. Все это было очень странно.
– И мне пора, – заметил дхар. – Поеду-ка я за билетами, Француз. Засиделся я тут!
Фрол уезжал вечером на следующий день. Громада Казанского вокзала оглушала многоязыковым гомоном, хриплым лаем репродуктора и шумом уборочных машин. Гигантская толпа с мешками, сумками и кошелками чуть не раздавила Келюса и Фрола, и они с облегчением перевели дух, оказавшись на перроне.
Фрол был невесел. Накануне он побывал у Лиды, а за несколько часов до отъезда они с Келюсом съездили на старое кладбище, где под желтыми осыпавшимися рябинами груда венков обозначала место последнего успокоения Корфа. На кладбище Фрол не сказал ни слова, но Лунин заметил, что дхара все время мучает какая-то мысль. Он даже спросил Фрола, но тот отмолчался.
Лунин докуривал сигарету, а некурящий дхар смущенно переступал с ноги на ногу.
– Один остаешься, Француз, – молвил он наконец. – Только Лидка…
– Да, – кивнул Келюс, – один…
Накануне позвонил Тургул, сообщив, что они с поручиком покидают Столицу. Генерал благодарил Келюса за помощь и гостеприимство и просил передать привет от Ухтомского. Николай невольно пожалел, что не сможет снова встретиться с Тургулом. Он был бы не прочь закончить странный разговор, который они вели в поминальный вечер…
– Я тебе напишу, – пообещал Фрол. – Правда, елы, попозже. Мне ж работу искать надо! Гуляю, елы, с июля…
– Найдешь, – усмехнулся Лунин. – Ты же гегемон! Револьвер спрячь подальше, фрейшюц вятский…
– Да чего я, маленький? Это ты тут не задирайся, Француз. Ну ладно, пора…
Фрол внезапно стал очень серьезным, поднял правую руку и медленно произнес:
– Эннах, Николай! Квэр аг-эсх ахусо эйсор аг эрво мвэри! Квэр аг-лах мгхути-цотх!
– И тебе того же, полиглот! – вздохнул Келюс, пожимая широкую руку дхара. – Может, переведешь?
– Это наше старое пожелание: «Будь счастлив! Да будет с тобой Великий Свет и Высокое Небо! Да минует тебя тьма!» Ну, Француз, будь!
Он взял свою сумку и, повернувшись, не спеша пошел к вагону, но внезапно остановился, постоял секунду-другую и резко повернулся. Келюс, почувствовав тревогу, поспешил подойти.
– Француз… Николай… – нерешительно начал Фрол. – Вот, елы, не знаю, как и сказать… Я еще на похоронах почувствовал и тебе еще тогда сказать пытался, да как раз Ухтомский помешал. А сегодня, как мы на кладбище были…
Поезд засвистел и задергался.
– В общем, Француз. Не знаю, елы, почему, но в гробу Михаила не было.
– Как?!
Келюс мог ожидать всякого, но не такого. По крайней мере, все это время утешала мысль, что барон все-таки упокоился в родной земле.
– Не было, – мотнул головой дхар, – там вообще никого не было, землей набили, что ли. Знаешь, как в Афгане бывало. Я и сам, елы, поверить не мог, но сегодня, когда на кладбище…
Поезд дернулся и начал медленно отходить. Фрол, махнув рукой, схватил сумку и вскочил на подножку уходящего вагона. Колеса стучали, поезд ускорял ход, а растерянный и пораженный Лунин стоял на грязном асфальте перрона, не в силах двинуться с места. Не хотелось верить тому, что сказал Фрол, но в глубине души он понимал, что дхар не ошибся. Но что бы это ни означало, теперь все решать придется самому. Лунин оставался один…
– Не падай духом, воин Николай, – услыхал он внезапно знакомый голос. Все еще не веря, Келюс резко обернулся. Варфоломей Кириллович стоял рядом и смотрел вслед уходящему поезду.
– Здравствуйте, Варфоломей Кириллович! – вздохнул Келюс, которого появление старика отчего-то почти не удивило. – Жаль, что опоздали. Фрол бы обрадовался…
– Не опоздал я. С воином Фроатом мы еще увидимся. Ему сейчас домой ехать, к батюшке и матушке. А тебе, воин Николай, здесь оставаться.
– Да, – кивнул Келюс. – Мик умотал куда-то, теперь Фрол… Да вы, наверное, как всегда, все знаете.
– Знаю…
– Жалею, что скантр отдал, – вздохнул Лунин. – Разобраться бы с ним! Да что было делать? Они же… А если его отдавать было нельзя? Даже если бы всех нас из автоматов покрошили? Что же теперь делать?
– Тебе решать, воин. И за себя, и за других. Хорошо ли сие, худо – да так, видать, судилось.
– Скажете еще! – поморщился Лунин. – Да какой из меня командир? Фрол бы…
– Не думай за него, – покачал головой старик. – За себя думай, воин. Могло выпасть сильному, могло – слабому. Да только выпало тебе.
– Мне? Но… что я должен делать?
Ответа не было. Николай оглянулся – Варфоломей Кириллович исчез. Перрон был пуст, только холодный осенний ветер шевелил каким-то чудом попавший сюда кленовый лист.
Глава 3. Ольга
В небесах царила Черная Обезьяна, деревья в столичных парках покрыла молодая листва, а над городом уже прогремели первые грозы. Стоял май года от Рождества Христова 1992-го.
Эти шесть месяцев прошли для Келюса быстро и почти незаметно. Прошлое редко напоминало о себе. Через несколько дней после отъезда Фрола Николаю позвонили из одного крупного издательства, и уже на следующий день он работал в отделе исторической литературы на третьем этаже большого здания недалеко от метро «Новослободская». Постепенно Лунин привык и не без удовольствия погрузился в пухлые рукописи о делах ушедших в вечность вождей и героев. Жил он по-прежнему один, и зарплаты вполне хватало даже в эти трудные месяцы. Его оставили в покое. Никто за ним не следил, не звонил по телефону, даже следствие по поводу гибели Корфа прекратилось как-то само собой.
В январе, когда город был бел от первых метелей, Келюса пригласили в Белый Дом и вручили орден. Удивило, однако, то, что орден выдали в канцелярии под расписку. Торжественное вручение состоялось через неделю, но на эту церемонию, где присутствовал сам Президент, Николая не позвали. Зато туда попал Фрол. Он был вызван в Столицу, получил из рук Президента награду и заодно угодил на первые страницы центральных газет – из всех награждаемых репортеры выбрали именно его.
У Фрола все ладилось. Он работал в строительном кооперативе, обзавелся курткой «Аляска» и смотрел на жизнь достаточно оптимистично. Дхар сразу же поинтересовался вестями от Мика, но Келюс мог сообщить лишь то, что сам узнал у его родителей: Плотников-младший жив, здоров, однако в Столице появится нескоро.