Нечто потустороннее.
Ворота заколебались в глазах у волшебника, это был не портал, а скорее дыра.
Свет, зажженный Клириком, вдруг стал прибывать, выбелив каменные стены доверху. От огромных волчьих морд в вышине поползли тени. Перед входом нелюдь обернулся, залитый ярким светом. Несколько человек рукой заслонились от сияния.
Голос гулко пророкотал в окружающей тьме.
— На колени…
Пораженные Шкуродеры глядели на него молча. Он рухнул на колени. Несколько секунд его глаза горели невидящим огнем, потом он обратил взор на стоящих вокруг него людей, и лицо его стало мрачнеть. По коже головы пошли морщины, как от боли.
— На колени! — пронзительно выкрикнул он.
Сарл хихикнул, хотя улыбка, которая разделила его острую бородку надвое, отнюдь не была шутливой.
— Клирик. Ты, это…
— Эта война сломала нам хребет! — гремел голос нечеловека. — Вот… Вот! Все Последние Рожденные, отцы и дети, собрались под медными штандартами Сиоля и его немилосердного короля. Серебряные Зубы! Наш тиран-спаситель… — Он запрокинул голову и захохотал. Слезы оставляли на его щеках две полосы. — Это наш… — Он сверкнул сросшимися зубами. — Наш триумф.
Он осел и словно целиком съежился в своих сложенных ладонях. Его сотрясали беззвучные рыдания.
Все смущенно переглянулись. В этом свете было что-то жутковатое, помимо того, что он висел над ними сам по себе, так что каждого из них окутывал блеск отдаленного сияния. Возможно, виноваты были черные стены или белые блики, отражавшиеся от полированной поверхности множества фигур, но казалось, что тени существуют сами по себе и ни с кем не связаны. Как будто каждый человек стоял в своем, особом свете своего личного утра, полдня или сумерек. То ли из-за принадлежности своей расе, то ли из-за позы, но на своем месте казался здесь только Клирик.
Лорд Косотер присел рядом с ним на корточки, положил руку на его широкую спину, что-то неслышно заговорил ему на ухо. Киампас опустил глаза в пол. Сарл озирался, шнырял глазами по сторонам, явно больше обеспокоенный этим проявлением дружеской доверительности, чем содержанием слов Клирика.
— Да! — выдохнул нелюдь, как будто вдруг осознал нечто важное, что прежде упускал из виду.
— Поганое место, — проворчал Сарл. — Еще одно поганое место…
Это чувствовали все, понял Ахкеймион, вглядываясь в потрясенные лица. Какая-то грусть, подобная дыму от скрытого, испуганно затаившегося огня, снедала их, сковывая мысли… Но никаких чар он не чувствовал. Далее самые тонкие заклинания несли на себе следы искусственности, отпечаток Метки. Но здесь — ничего, за исключением запаха древней, давно умершей магии.
И вдруг, пораженный ужасом, он понял: трагедия, которая привела к гибели эти залы, расползлась по ним. Кил-Ауджас был топосом. Местом, где преисподняя наступала на этот мир.
Ахкеймион повернулся к Мимаре, к своему удивлению, заметив, что крепко держит ее за руку.
— Призраки, — проговорил он, отвечая на ее удивленный взгляд. — Это место…
— Тише, — выкрикнул Киампас, как человек, внезапно на что-то решившийся. — Придержите языки — вы все! Вы видели знаки на воротах, это все артели, которые сгинули в этом месте. Согласен, у них не было с собой нашего Клирика, не было провожатого, но, как ни крути, — сгинули. Может, сбились с пути, может, их прикончили голые. Как бы то ни было, это тропа, ребята, и такая же беспощадная, как и все остальные. Чем глубже мы будем забираться, тем больше нам надо быть начеку, понимаете?
— Он прав, — подал голос из полутемных последних рядов Ксонгис. Он сидел на корточках у стены, с высоким тюком на плечах, упершись в колени закованными в кольчугу руками. Пошарив перед собой в пыли, он поднял длинную кость, похожую на собачью.
— Дохлый голозадый, — сказал он.
Ксонгис поднял кость к свету, потом посмотрел сквозь нее, как через подзорную трубу: утолщения с обоих концов были отломаны. Он повернулся к остальным, пожал плечами.
— Какая-то тварь хотела жрать.
Охотники огляделись, сыпля проклятиями при виде костей, разбросанных повсюду как остатки какого-то давнего потопа, как занесенные илом палки. Лорд Косотер все шептал что-то на ухо Клирику, что-то резкое и полное ненависти. Отчетливо донеслись слова: «убогий доходяга». Ахкеймион всматривался в черный провал между гигантскими волками, в любой момент ожидая чего-то…
Прикрыв глаза, он увидел стенающих персонажей своих Снов.
— Это же шранк! — выкрикнул один из галеотских охотников, Хоат. — Кто ест шранков?
Он был, пожалуй, младшим из Шкуродеров. Его фигура еще сохраняла нескладность долговязого подростка.
А ведь у всех было одно и то же, понял Ахкеймион, у всех артелей, которым хватило смелости сунуться в эти залы. Все останавливались у этих разбитых ворот и терзались теми же самыми предчувствиями. И все же двигались вперед, неся с собой войну, углублялись в пещеры все дальше, дальше…
И больше не возвращались.
— А двери где? — вдруг спросил Галиан. Он задиристо обвел всех глазами, как делают иногда, чтобы скрыть свой страх. — Это как? Ворота без створок?
Но вопросы всегда приходят слишком поздно. Сперва события должны миновать точку невозврата; лишь потом люди начинают задаваться мучительными вопросами.
Первую ночь провели в роскошной зале за Волчьими Воротами. Ахкеймион повесил колдовской свет высоко в воздухе — смутно различимую точку, освещающую потолок и ребристый верх колонн, уходящих вверх у них над головами. Свет словно нехотя опускался донизу, достаточно тусклый, чтобы не проникать через закрытые веки, но расходящийся достаточно широко, чтобы создавать иллюзию безопасности. С высоты сурово смотрели вниз непривычные фигуры; углубления в рельефах были залиты непроницаемой чернильной чернотой.
Верный своему слову, Киампас организовал посменное дежурство и расставил часовых по всему периметру света. Клерис в одиночестве сидел на запыленном камне, вглядываясь в проход, по которому им предстояло идти, когда все проснутся. Лорд Косотер растянулся на циновке и мгновенно заснул, хотя рядом с ним, поджав ноги, сидел Сарл и беспрестанно бормотал какие-то глупости, останавливаясь только чтобы похихикать над кульбитами собственного остроумия. Остальная часть артели мрачными группами расселась на полу, кто ворочался на циновках, кто сидел и переговаривался вполголоса. Все мулы стояли рядом в тени и выглядели несуразно на фоне окружающего величия.
Воздух по-прежнему был довольно прохладен и превращал глубокий выдох в туман.
Ахкеймион сел рядом с Мимарой, прислонившись спиной к колонне. Мимара долго сидела словно пронзенная светом, не отрываясь смотрела на серебряное пламя.
— Там буквы, — голос у нее после долгого молчания был хриплый. — Можешь прочитать?
— Нет.
Она едва слышно фыркнула.
— Всезнающий волшебник…
— Их никто не может прочитать.
— А-а…. Я-то испугалась, что переоценила тебя.
Он хотел было нахмуриться, но озорные искорки у нее в глазах требовали, чтобы он рассмеялся. С него словно свалился огромный вес.
— Запомни все это, Мимара.
— Что запомнить?
— Это место.
— Зачем.
— Оно древнее. Древнее древности.
— Древнее, чем он? — спросила она, кивнув в сторону Клирика, сидящего в сумраке между колоннами.
Мимолетно возникшее у него желание проявить благородство испарилось.
— Намного.
Прошло несколько секунд, наполненных звенящей пустотой передышки перед новой опасностью — притекающее по каплям ощущение неотвратимости. Мимара исподтишка изучала Клирика.
— Что с ним такое? — наконец прошептала она.
Ахкеймиону не хотелось даже думать о нечеловеке, не то что говорить о нем. Путешествовать в компании Блуждающего было столь же опасно, как разгуливать по этим залам, если не больше. Отсюда напрашивался недопустимый вопрос: насколько Ахкеймион готов рисковать, чтобы довести свою безумную затею до конца? Сколько душ он готов обречь на гибель?
Он помрачнел.
— Тише, — сказал он, нахмурившись, с привычным раздражением. Что она здесь делает? Зачем преследует его? Все пойдет насмарку! Двадцать лет упорного труда! А то и сам мир! Она все поставила под угрозу, ради жажды, которую ей никогда не утолить. — Они слышат гораздо лучше нас.
— Тогда ответь мне на таком языке, который он не понимает, — ответила Мимара на безупречном айнонском.
Долгий взгляд был настолько угрюм, что не оставлял места для удивления.
— Айнон, — сказал Ахкеймион. — Тебя туда отвезли?
Любопытство поблекло в ее глазах. Она сгорбилась, сидя на циновке, и молча отвернулась — он не удивился. По резным каменным пустотам распространялась глубокая и монументальная тишина. Ахкеймион сидел неподвижно.
Когда он поднял глаза, он был почти уверен, что видел, как лицо Клирика отвернулось прочь от них…
Вновь обратившись к непроницаемой черноте Кил-Ауджаса.
В его Сне внизу горела библиотека Сауглиша. Ее приземистые мощные башни обвили гирлянды огня. Над густыми клубами дыма закладывали виражи драконы. Сверкающие заклинания искрами прочерчивали небо — ослепительная каллиграфия Гнозиса.
Трепеща в воздухе крыльями, Скафра скалил гнилые зубы, пронзительно кричал, обратившись в сторону горизонта, черного смерча, двигавшегося по далеким равнинам. В сторону глухого низкого рокота, густого, как звук последнего удара сердца.
А Ахкеймион парил там невидимым, бестелесный свидетель происходящему… В одиночестве.
Где? Где же Сесватха?
Не пройдя и сотни шагов по проходу, выбранному для них Клириком, они обнаружили мумию мальчика. Он лежал спиной к стене, свернувшись, как будто обнимал котенка. Он пережил самое большее свое тринадцатое или четырнадцатое лето, как предположил Ксонгис. Императорский следопыт не мог определить, сколько времени пролежала здесь мумия, но указал на искупительные монеты, которые были положены мальчику на бок и на бедро: три медяка, два серых от пыли, а один еще блестящий, дары для Ур-Матери — не монеты, но сами акты их дарения. Видно, другие экспедиции