Он повернулся к Сесватхе. Волчья голова, вплетенная в его бороду, сверкнула в хмуром свете.
— Вот почему, друг мой, я построил Ишуаль. Для Куниюрии. Для Дома Анасуримбор. Это наш последний оплот против катастрофы… Против самого мрачного будущего.
Ахкеймион поставил футляр перед собой на стол, как будто приз в игре, заслонив доску для бенджуки с выставленными на ней фигурами. Размышляя о надписи, выполненной старинным письмом, он поднял голову и встретился глазами с задумчивым взглядом своего вождя. Надпись гласила: «Горе тебе, если найдешь меня сломанным».
— Что означает эта надпись?
— Сохрани его, друг мой. Пусть он станет самой сокровенной твоей тайной.
— Я хотел спросить про эти твои сны… Ты должен рассказать мне еще!
Годы лежали над ними как скала, века, спрессованные в камень, надежда, задыхающаяся под напластованиями поколений. Сражались и кричали чужеземцы… В каких-то катакомбах.
«Подравняться! Все на линию!»
— Сохрани его, — сказал Анасуримбор Кельмомас. — Спрячь в Сокровищнице.
Ветер звучал музыкой. Свист искажался, превращаясь в нестройный призыв, песнь, исполняемую под аккомпанемент раздувающихся лохмотьев.
Даже после того, как глаза привыкли, Мимара едва смогла поверить в то, что произошло. Она лежала на спине, руками и ногами вжавшись в горячую кучу камней, и кожу покалывало от пробегавшего по ней озноба. Мимара дышала. Одежда сковывала. Онемевшее тело сводили судороги. Ее приковало к камням, неподвижную, едва живую.
Вход превратился в горизонтальную щель — так высоко громоздился мертвый камень. Щель сияла зловещим оранжевым цветом и составляла сейчас их единственный источник света.
В полумраке вокруг нее беспорядочно валялся весь отряд. Галиан упал на свой щит и судорожно дышал. Поквас лежал на животе там, где упал, вжимался щекой в черную поблескивавшую лужицу крови. Его спина поднималась и опускалась в ритме едва теплившейся жизни. Ахкеймион тоже лежал без сознания или почти без сознания. Временами голова его вскидывалась, повинуясь приказу неведомо каких мышц. Сома сидел в позе мистика, прислонившись головой к стене. Рядом с ним свернулся Сарл, сплевывая слюну. Остальные — Ксонгис, Сутадра, Конджер и еще трое, чьих имен она не могла вспомнить, тоже растянулись на камне.
Последние из Шкуродеров.
Стоял лишь лорд Косотер. Опущенная голова камнем свисала с плеч. Шлем где-то потерялся, и черные с проседью волосы падали на лицо, развевались на ветру, закрывая его ужасный взгляд. Создавалось ощущение, что тень, которую он отбрасывал в слабом свете, идущем от входа в пещеру, легла на всех них.
Они лежали в какой-то зале, все пространство которой было не под силу заполнить слабенькому свету, забившись в угол, где вихрящийся ветер разбивался о сходящиеся стены. Воздух был чересчур подвижен и холоден, чтобы обладать запахом. Пока Мимара наблюдала за Сомой, на глаза ей попались настенные рисунки. Вся стена у него над головой была испещрена белыми значками. Там, где суровый поток воздуха встречался со стеной, строчки шли густо, так что стена словно была покрыта узором, но на уровне плеч и шеи Сомы редели до отдельных каракулей — вероятно, высота их расположения была ограничена первоначальной высотой пола и возможностями их древних авторов.
Ветер жутковато и неблагозвучно дул в темноте в свою трубу.
Мимара изучала надписи с той ясностью, которая приходит только с крайним истощением сил. Ее душа, которая раньше была как цветок, хрупкая и состоящая из множества беспорядочных лепестков, стала простой, как камень, как светильник, который может светить на один предмет и только. Сами знаки для нее ничего не означали — вероятно, как и для любого другого из ныне живущих. Но то, как они были написаны, отчетливо говорило само за себя. Это были человеческие знаки, нацарапанные в человеческих муках и тоске. Имена. Проклятия. Мольбы.
Когда-то здесь было место великих страданий.
Светящуюся полоску входа перекрыла тень, и тревога погнала по жилам горячую кровь. Мимара приподнялась, и с нею еще несколько человек. Через узкое оранжевое горло протиснулся чей-то силуэт, выпрямился.
К ним шагнул Клирик. Ветер буйными узорами размазал грязь у него по лицу и нимилевой кольчуге. На лбу и голове у него Мимара заметила те же белые прожилки соли, что и у Ахкеймиона, хотя далеко не такие резкие — следы промахнувшихся Хор, поняла она. Расслабившись, он с усталым любопытством оглядел таких же усталых людей, обменялся долгим взглядом с Капитаном и принялся исследовать укутанные полумраком углы. В его темных глазах были ясность и уверенность, как никогда раньше — такая уверенность и ободряла, и в то же время пугала. Можно было подумать, что он размышляет над чем-то видимым одному лишь ему.
— Мы в безопасности, — сказал он наконец лорду Косотеру. — До поры до времени.
Когда Мимара снова смогла пошевелиться, она поползла по неровным, слоями лежащим камням к Ахкеймиону. Паника отступала, и у Мимары наконец появились силы тревожиться, а может быть, и скорбеть.
— Ветер, — хрипло проговорил Ксонгис. — Ледяной. Холод, как в горах…
Нечеловек слегка опустил подбородок, соглашаясь.
— Здесь неподалеку проходит Великая Срединная Ось… Огромная лестница, простирающаяся вверх на всю высоту Энаратиола.
— А вылезти по ней можно? — немедленно вскинулся Галиан. Он сидел обхватив колени и медленно покачивался из стороны в сторону. Большой палец его свисающей ладони дрожал.
— Думаю, что да… Если она по-прежнему такая… как я помню.
Наступившее безмолвное облегчение можно было потрогать руками. Все это время охотникам хватало сил — и духа — только на главное. Безопасность. Жизнь. Когда оказалось, что спасение возможно, все вновь расслабились, мысли переместились к менее насущным вопросам. Люди удивленно огляделись по сторонам.
— Что это за место? — спросил Ксонгис.
Черные глаза Клирика на секунду оценивающе остановились на Мимаре.
— Что-то вроде бараков… мне так кажется. Для древних пленников.
— Яма для рабов, — пробормотала Мимара, настолько тихо, что несколько человек, нахмурившись, повернулись к ней. Но она знала, что нечеловек расслышал ее.
Немигающие змеиные глаза прищурились. Усмешка обнажила полукруг сросшихся зубов — таких же, как у шранков, только лишенных клыков и не таких острых. Он заговорил, и на мгновение его лицо стало маской, освещенной ярким солнцем…
В воздухе над ним ожила Суриллическая Точка; яркий свет полился от нее по всей тьме залы.
Пещера была просторной. Над углом, где они сгрудились, взбирались каменные уступы. Далеко ли и высоко ли они уходили, сказать было нельзя, поскольку и в высоту и в ширину они выбегали за пределы круга света. Но хорошо видны были облупившиеся бронзовые клетки, которыми вплотную были уставлены стены террас — жестокие узилища, каждое не более чем на одного человека — их хватило бы на сотни, тысячи людей. Клетки стояли пустыми, лишь тени заполняли их. Несчастные обитатели давным-давно сгнили и наконец обрели свободу.
Хотя Мимара представляла себе, как раньше выглядела зала — ряды истомившихся лиц и стискивающих решетку рук, — больше всего бередили душу надписи, выцарапанные по всей нижней части стены, насколько доставал свет. Свидетельство трагедии эмвама. Мимара словно воочию видела сбившиеся группами отчаявшиеся тени, взгляды, отводимые от творящихся наверху ужасов, чувствовала боль в ушах…
Ее пробрала дрожь, такая сильная, что, кажется, затрепетали глаза в глазницах и суставы.
«Кил-Ауджас…»
Прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что никто, даже Сома, не разделяет и малой толики ее ужаса. Вместо этого все внимательно вглядывались в полумрак противоположного угла. Даже лорд Косотер.
— Сейен милостливый! — прошипел Галиан, медленно поднимаясь на ноги. Ветер трепал его кожаные юбки, теребил свободные концы повязки на левой ноге. Ксонгис уже шел туда, где сходились все взгляды. Порывы ветра сбивали его с пути.
— Неужели? — воскликнул Ксонгис. Голос его дребезжал от завывания ветра.
Только через несколько секунд глаза Мимары смогли различить ее, выступающую над поверхностью лавового пола. Там стояла клетка другого сорта, достаточно просторная, чтобы вместить морскую галеру. Огромные прутья поднимались из камня, похожие на решетку крепостных ворот, тянулись вверх, загибаясь, как погнутые копья, навстречу своим двойникам, и соединялись с ними. Чуть поодаль Мимара увидела панцирь и челюсти, как будто их снесло течением и повалило на бок, но и таким панцирь был высотой в человеческий рост. Пустая глазница таращилась на мертвый камень стены.
— Мне жаль тебя, — сказал Клирик. — Недолго ты носил эту красоту.
Сарл опустился на колени. Всклокоченные волосы образовывали у него вокруг головы ореол.
— Я называл его дураком! — вскричал он, обращаясь к товарищам, и ухмыльнулся, как помешанный. — Дураком!
Шкуродеры, обессилевшие от ветра, измученные превратностями судьбы, сгрудились в кучу и завороженно глядели на крепкие кости дракона.
Враку.
Источник, из которого неслась ледяная песнь ветра.
Вместе со светом вернулась и способность рассуждать.
На дракона лишних слов не тратили, хотя случайные взгляды то и дело притягивались к изъеденным тлением костям. О погибших друзьях не говорили. Как и положено скальперам, суровым людям, ведущим суровую жизнь. Они давно уже привыкли, что кого-то среди них недостает — Киампаса, Оксворы, многих других. Единственным неизменным их другом оставался погребальный костер.
Вместо пустых разговоров готовились и строили планы.
Как-то получилось, что верховодить стали Галиан и Ксонгис. Мрачная необходимость переписала всю субординацию, как это часто бывает после больших трагедий. Сидя на камне, Капитан только наблюдал и слушал, короткими кивками изъявляя согласие. Сарл безучастно привалился к исчерченной надписями стене, молчал и ничего не делал, то и дело дотрагиваясь до шрама на щеке.