Я смеюсь:
– Ради всего святого! Я плавала в лодке с тех пор, как выросла достаточно для того, чтобы дотянуться до штурвала. Здесь безопаснее, чем в машине.
– А я говорю, что не полезу в это корыто! – отрезает Лилия. – Либо говорим здесь, либо я ухожу.
«Примадонна», – бурчу я себе под нос и, отключив прожектор, присоединяюсь к ним на причале.
Мы втроем садимся в полукруг.
И тогда меня озаряет, что я уже победила. Потому что лучшая подруга, Ренни, прямо сейчас сидит рядом со мной, готовая помочь мне отомстить ей. И Алекс тоже получит по заслугам. До Рива мне нет никакого дела, но будет приятно видеть, как он заплатит за то, что сделал. Я будто на распродаже «три по цене одного».
Я вытягиваю ноги перед собой.
– Надо установить базовые правила. Во-первых, я думаю, что каждая из нас должна участвовать во всех трех актах мести. Таким образом, никто не сможет снять с себя вину или вроде того.
– Разумеется, – цедит Лилия.
Я бросаю на нее презрительный взгляд, но продолжаю.
– Во-вторых, мы не должны разговаривать друг с другом на людях. Никогда.
Мэри кивает.
– Да, думаю, в этом есть смысл.
Я продолжаю:
– Более того, отправлять друг другу сообщения – тоже слишком рискованно. Лилия, вдруг Ренни возьмет твой телефон и увидит мой номер?
Лилия смотрит на свои колени.
– Не то чтобы Ренни роется в моем телефоне, но да, думаю, ты права. Мы должны быть осторожны.
– Мы должны быть более чем осторожны, – говорю я. – Никто не должен узнать, что мы замышляем. Наше общее дело будет жить и умрет вместе с нами.
Я прочищаю горло, потому что подхожу к самой важной части.
– И если мы действительно собираемся это сделать, никто не может передумать на полпути. Если вы в деле, то вы в деле до самого конца, пока мы все не получим того, чего хотим. В противном случае… вы превратитесь в новую жертву. На вас будет открыта охота, и все доступное оружие будет использовано против вас. Если вы не готовы, давайте просто сделаем вид, что сегодняшней ночи никогда не было.
Мэри кивает первой, затем – Лилия. Я улыбаюсь, потому что, черт возьми, первый пункт выполнен.
– Тогда отлично, – говорю я. – Думаю, на этом все. Теперь осталось только придумать, что именно мы сделаем с Ренни, Алексом и Ривом.
– Сначала с Алексом, – поправляет Лилия.
Мы смотрим друг на друга, но никто ничего не говорит.
– Итак, каков план? – спрашивает Лилия.
– Думаете, я всю работу за вас буду делать? – защищаюсь я. – Я только придумала правила.
Лилия надувает губы.
– Ты серьезно? Я думала, у тебя все готово. Мне казалось, у тебя уже есть записная книжка с именами твоих врагов и со списком всего, что ты с ними сделаешь.
Она действительно кажется разочарованной, отчего я испытываю странное чувство гордости.
Я начинаю перечислять все, что приходит в голову.
– Ладно, хорошо. Алекс одержим своей машиной. Мы можем ее покрасить, сделать что-нибудь с двигателем…
– Слишком мелко, – перебивает Лилия.
Мэри спрашивает:
– Может, у него есть домашний любимец? Мы могли бы его похитить и… убить!
Мы с Лилией в ужасе переглядываемся, а Мэри смеется.
– Насчет последней части я пошутила. Я люблю животных.
Я продолжаю:
– Мы можем взломать школьный компьютер и исправить его оценки. Сделать так, что его не примут никуда, кроме государственного колледжа Джар Айленда. Его отец надерет ему задницу, если он не попадет в Лигу плюща.
Лилия вздыхает и говорит:
– Я не умею взламывать компьютеры. Подозреваю, что ты – тоже, Кэт. А ты, Мэри?
Мэри качает головой.
– Думаю, у меня есть идея получше, – говорит Лилия. Я ощетиниваюсь, но она продолжает. – Надо сделать так, чтобы ни одна девчонка с Джар Айленда никогда больше и близко не подошла к Алексу Линду. Как думаете, мы можем это устроить?
Есть нечто захватывающее в том, как Лилия это говорит: склонившись вперед, в темноте, с широко раскрытыми, но спокойными глазами, очень по-деловому.
– Да, черт возьми!
Я хлопаю в ладоши. Не могу сдержаться.
Глава четырнадцатаяЛИЛИЯ
В пятницу, после тренировки группы поддержки, Ренни берет меня под руку, и мы вместе идем через парковку.
– Итак, чем хочешь сегодня заняться?
– О, а ты не работаешь?
Я думала, она занята. Надеялась.
Ренни мотает головой.
– Терри сказала, что поменяется со мной. Сегодня я хочу поразвлечься! – говорит она писклявым умоляющим голосом.
Я хмыкаю, делая вид, что думаю. На самом деле я просто хочу пойти домой, лечь в постель и мечтать о том, как еще можно отомстить Алексу. На уроках я постоянно отвлекалась, представляя, как это будет потрясающе, когда мы наконец-то примемся за него. Это своего рода психотерапия. Я не была так счастлива с тех пор, как… в общем… уже давно.
Вчера за обедом Ренни заметила, что я улыбаюсь сама себе, и спросила:
– Что это ты такая счастливая?
Я чуть не подавилась роллом с курицей. Я никогда раньше не хранила такой большой секрет. Когда мама планировала вечеринку-сюрприз в честь папиного пятидесятилетия, я так боялась проговориться, что две недели страдала от болей в животе. Каждый вечер, увидев отца, я лишь повторяла про себя: «Ничего не говори, ничего не говори». Я боялась, что слова вылетят сами собой лишь потому, что я так сильно старалась оставить все при себе.
Но мне удалось выкрутиться. Я сказала Ренни, что думала о том, куда мы поедем в мае после выпускного. Мы уже давно это планировали: поехать куда-нибудь вдвоем, только она и я.
– Больше всего мне хотелось бы на Фиджи! – сказала я. – Или на Мальдивы.
Я больше никогда не смогу относиться к Ренни так, как раньше, но в каком-то смысле рада, что у меня есть время этого не показывать. Больше всего зла я держу на Алекса, и сейчас все мое внимание сфокусировано на том, чтобы отомстить ему.
Какая-то часть меня, из ностальгии по былым временам, хочет рассказать Ренни о том, что мы задумали. Она пришла бы в восторг от нашей затеи. Не сомневаюсь, она придумала бы кучу сумасшедших способов отомстить Алексу, которые мне и за миллион лет не пришли бы в голову. Но, разумеется, мне нельзя ничего ей рассказывать, потому что, когда мы закончим с Алексом, Ренни будет следующей.
Сейчас главное – сохранять спокойствие. Я должна вести себя как обычно, чтобы никто не заподозрил, что я что-то задумала. Это самое важное: никто не должен узнать, никогда.
Ренни спрашивает:
– Поужинаем у меня? А потом придумаем, что делать.
Я улыбаюсь и говорю:
– Конечно!
Я оставляю машину на школьной парковке, и Ренни отвозит нас на своем «джипе» к себе в квартиру. Ее жилой комплекс называется «Чайки», большие буквы освещаются прожекторами. Главный вход красиво украшен цветами и зелеными кустами. Но, когда проходишь дальше и оказываешься у ворот, все уже не так мило. Раньше для въезда надо было вводить код, но ворота все лето были сломаны. Сейчас они просто связаны веревкой. Папа не любит, когда я сюда прихожу, особенно после того, как прошлой весной здесь ограбили несколько квартир.
– Кто-нибудь должен починить эти ворота! – говорю я, пока мы въезжаем.
Я достаю из сумочки виноградный леденец и разворачиваю его. Предлагаю Ренни лизнуть первой, но она отказывается.
– Это небезопасно! – добавляю я. – Кто угодно может войти.
Ренни пожимает плечами.
– Управление здесь отстойное. Помнишь, как долго мы ждали, чтобы нам починили душ? Мама снова говорила о том, чтобы уехать с острова в конце года.
Я вытаскиваю леденец изо рта.
– Серьезно?
– Алло! Она еще прошлой весной хотела переехать, когда нам повысили арендную плату.
Я помню: мы плакали и умоляли миссис Хольц передумать. Я даже предлагала Ренни жить со мной весь выпускной класс. Увидев, как сильно ее дочь хочет остаться, миссис Хольц наконец-то сдалась.
– В любом случае сейчас она встречается с каким-то Риком с материка. У него свой ресторан! – Ренни корчит гримасу. – На самом деле он управляет грязной забегаловкой с сэндвичами или чем-то вроде того. Мама каждые выходные там торчит и уже целое состояние потратила на билеты на паром. И я слышала, что она ищет риелтора. Видимо, хочет сдать галерею, когда в июне истечет срок контракта.
– Твоя мама любит галерею слишком сильно, чтобы отказаться от нее.
– Это правда, но в последнее время дела идут очень плохо, – говорит Ренни. – Не забывай, мне исполнилось восемнадцать. Мой отец-беглец больше не будет высылать нам чеки на мое содержание.
Я молчу. Каждый раз, когда Ренни упоминает отца, я не нахожу что сказать. Он ушел, когда ей было три года, и с тех пор она видела его всего два раза. Раньше он звонил в день ее рождения, но перестал с тех пор, как заново женился и завел детей. Теперь он где-то в Аризоне. Ренни почти не говорит о нем, а если и говорит, то называет его отцом-беглецом.
Она вздыхает.
– Кошмар, подумать только! Когда в следующем году мы вернемся сюда из колледжа на осенние каникулы, то не будем жить в десяти минутах друг от друга. Между нами будет океан.
– Ты же не в другую страну переедешь, – замечаю я, радуясь тому, что она больше не говорит о деньгах или своем отце. – Паром нам не преграда.
– Преграда, и ты это знаешь, – говорит Ренни. – Все изменится.
Я думала об этом еще до того, как между нами все так запуталось. Когда мы уедем в колледж, наши пути разойдутся. Мы больше не будем так сильно нужны друг другу. Может, это и хорошо. Если Ренни не будет приезжать домой на каникулы, будет только проще.
Жилой комплекс состоит из трех одинаковых зданий, построенных вокруг дворика с небольшим бассейном. Мы обходим его, чтобы войти в дом Ренни. С тех пор как Ренни живет здесь, я никогда не купалась в бассейне. Мне кажется странным плавать под сотней чужих кухонных окон. И мой бассейн, наверное, раза в три больше. Поэтому мы всегда пользуемся тем, что у меня дома.