светлобородых огромных рабов с волосами цвета спелой пшеницы и глазами, какморе в ясную погоду, не зевай. Возможно, это как раз то, что ты ищешь. А теперьпрощай!
Купец показал Эвбулиду на афинянина, который осматривал вазы, то и делооглядываясь на «камень продажи», и заговорщицки подмигнул:
— Меня ждет новый «покупатель»... Мои друзья из Пергама правильноподсказали мне, где лучше всего бросать якорь на афинской агоре!
3.Сколоты
Наконец торг начался.
Глашатаи вывели на помост первую партию рабов и, стараясь перекричатьдруг друга, стали расхваливать их достоинства.
— Рыбак из Финикии, двадцати трех лет! Вынослив, быстр, не имеет ниодного расшатанного зуба!
— Ремесленник из Эфеса! Сорок пять лет! Нет такого дела, которое неспорилось бы в его ловких руках!
— Грамматик из Коммагены! Не глядите, что стар, его седина — признакбольшой мудрости! У себя на родине он был великим ученым, и по его книгам учатсегодня детей даже в египетской Александрии! — Одиннадцатилетняя красавица!Смышлена, покорна, хрупка! Разве вы найдете еще у кого в Афинах сочетание такихредких достоинств? А она, кроме этого, умеет петь и танцевать!
Вытягивая шею, Эвбулид осмотрел рабов и расстроился: ну и привоз...
Мышцы рыбака тонки для тяжелых мельничных жерновов; плечи ремесленника —слабы. Старик-ученый и прикрывающая руками свою наготу девушка, с которойпредусмотрительные глашатаи сбросили всю одежду, вообще не в счет. Остальныетоже — либо стары, либо малосильны.
Подивившись тому, что грамматик, как ни в чем не бывало, с любопытствомосматривает макушки городских храмов, Эвбулид перевел глаза на торговца рабами,коренастого перса с выкрашенной ярко-красной хенной бородкой. Шедший где-нибудьпо просторам Малой Азии в поисках дешевой добычи за римской армией или войскомпонтийского царя Митридата, он кивал теперь в такт каждому слову глашатаев. Егобегающие глазки выискивали в толпе возможных покупателей.
Долго ждать ему не пришлось.
На помост поднялись сразу несколько человек. Те, кто уже не раз покупалрабов, тут же начали заставлять мужчин приседать и подпрыгивать, проверяликрепость их шей, рук и ног. Заглядывали даже в рот. Другие изучали таблички нашеях рабынь и стариков, спрашивали торговца, нет ли у них скрытых дефектов.
Особенно много мужчин толпилось около девушки, в некоторых Эвбулидпризнал своих знакомых безденежных афинян.
— Клянусь Беллоной, — лебезил купец перед знатным гражданином,облюбовавшим себе мудреца из Коммагены, — этот старик большой ученый! Он станетпрекрасным педагогом для твоего смышленого сына!
Афинянин хмуро возражал:
— Мне нет никакого дела до его знаний! Я должен знать, хватит ли у негосил носить в школу книги и таблицы моего сына? Сможет ли он научить его ходить,опустив глаза и уступая дорогу старшим? Не выпадет ли розга из его рук, если онзаметит моего сына на агоре, где можно услышать и увидеть неподобающие в еговозрасте вещи?
Он кивнул на вырывавшуюся из рук двух молодых афинян девушку.
Купец понимающе хихикнул и торжественно заявил:
— Клянусь в присутствии агораномов, что никаких дефектов, кроме старости,за этим грамматиком не водится! Если в течение полугода ты обнаружишь у негочахотку, камни в почках или другую болезнь, делающую раба непригодным к труду,я немедленно возвращу тебе все полученные за него деньги!
— И сколько же ты просишь за него?
— Пять мин.
— Я покупаю!
Домашний раб покупателя тут же набросил на своего нового товарища пожалкой судьбе короткий шерстяной хитон, оставив открытой правую часть груди,связал ему за спину руки и повел с соматы.
К освободившемуся торговцу подковылял одноногий инвалид.
— А как ты ценишь свою пугливую лань? — показал он костылем на дрожащуюот холода девушку.
Торговец важно огладил красную бороду:
— Это очень редкая рабыня, и я прошу за нее восемь мин!
— Не слишком ли дорого?
— Дорого?!
Перс цепкой рукой схватил упиравшуюся девушку и вывел ее на серединупомоста. Властным движением оторвал ее ладони от хрупкого тела.
Внизу послышались одобрительные возгласы афинян.
— А ты говоришь дорого! — усмехнулся купец. — Да ты просто не разглядел еекак следует. Какой товар, а?
— Такой товар в свое время я имел в достатке в каждой взятой крепости,причем совершенно бесплатно! — хриплым голосом бросил инвалид и обратился киспуганной девушке:
— Полонянка?
Девушка непонимающе взглянула на купца, и тот ответил за нее:
— Нет, она не была пленницей грубых солдат, и ее спину не прижимали кземле все, кому не лень. Ее семью правитель Коммагены отдал за долги в рабство.Отца, грамматика, ты только что видел. Мать же была так больна, что я вынужденбыл продать ее прямо на коммагенском рынке. Отдал, можно сказать, совсем даром,но что было делать — я бы не довез ее сюда живой.
— Это плохо, что отец рабыни тоже будет жить здесь, — нахмурился инвалид.— Она будет все время плакать и умолять отпустить ее повидаться с ним. А яхотел бы всегда видеть подле себя веселую, радостную рабыню. Скажи, — сноваобратился он к девушке, — ты будешь веселой и радостной?
— Будет, будет! — закивал перс.
— Но я не слышу ее голоса! Может, он хриплый и некрасивый? Такая рабынямне не нужна!
— Она поет слаще соловья в клетке! — клятвенно приложил ладони к грудикупец. — Просто ей неведома ваша прекрасная эллинская речь!
И он громко, чтобы слышали все, добавил:
— Зато ей известен язык, на котором без перевода могут общаться междусобой все люди земли: язык любви!
— Я возьму ее! Я! — закричал срывающимся голосом старик в измятом гиматии, с трудом взбираясь на помост.
Очутившись наверху, он обвел девушку с головы до ног слезящимися глазамии прогнусавил:
— Сколько ты говоришь, восемь мин?
Инвалид костылем надавил на плечо старика:
— Уходи! Я первый покупатель!
— А я, хоть и второй, но… дам восемь с половиной!
— А я — девять!
— Десять!
Эвбулид с усмешкой понаблюдал, как торгуются из-за юной рабыни калека истарик, и заработал локтями, пробиваясь вперед. Вдогонку ему понеслисьвозмущенные окрики.
— На чем сошлись? — оказавшись у самых ступеней, спросил он знакомогофилософа, глядя, как старик, схватив девушку за руку, потащил ее за собой пододобрительные возгласы и недвусмысленные шутки зрителей.
— На тринадцати минах... — нехотя ответил философ.
— Тринадцать мин за девицу! — возмутился Эвбулид.— Пять мин за старика!..
— А ты что хотел? — послышался рядом насмешливый голос.
Эвбулид повернул голову и увидел дородного мужчину, судя по одежде иуверенным жестам, бывшего судью или даже архонта.
— Малоазийцы и в благословенные времена Перикла1 стоиливдвое дороже обычных рабов! — раздуваясь от важности, сказал он. — Они отприроды умны, трудолюбивы, и в то же время им не чужда великая эллинская культура,которую мы принесли им!
Он бросил презрительный взгляд на поднимавшихся по ступенькам рабов изФракии — бородатых, насупленных, с выбеленными мелом ногами и спросил:
— Разве можно сравнивать их с этими дикарями?
— Но цены! Такие цены... — простонал Эвбулид.
— А как иначе? Ты знаешь, какими высокими налогами облагают наши Афиныторговцев рабами? А расходы на умерших по дороге рабов? А, наконец, пираты?Разве есть у торговцев гарантия, что, везя на продажу рабов, они сами непревратятся в жалких пленников?
— Что торговцы! — усмехнулся философ. — Даже знатные граждане должныпомнить, что в любой момент они могут стать рабами.
— Мы? Греки?! — воскликнул стоящий рядом молодой афинянин, очевидно,впервые попавший на сомату.
— Увы! — вздохнул философ. — Пираты наводнили все Внутреннее море!
— От них не стало житья даже на суше! — пожаловались откуда-то сбоку. —Мой знакомый из Фригии рассказывал, что пока он ездил по делам, пиратывысадились в его городе и захватили в плен молодых девушек, среди которых оказаласьи его дочь. Бедняга ездит теперь по всем рынкам, рискуя сам стать жертвойпиратов, и ищет ее...
— Они не гнушаются ни свободными, ни рабами! — заволновалась толпа.
— Свободные для них даже еще желаннее — за свободных можно получитьбогатый выкуп!
— Ох, если он у кого есть...
— Но ведь существует закон! — воскликнул молодой афинянин. — Куда смотритнаше государство, судьи, архонты?!
Важный гражданин заторопился к «камню продажи», подальше от разговора,принимавшего для него явно нежелательный оборот.
Философ проводил его насмешливым взглядом и ответил юноше:
— Все дело в выгоде! Торговля рабами, действительно, обложена крупнымналогом, и Афины богатеют на ней, вернее, умудряются сводить концы с концами...Вот архонты и закрывают глаза на разбой пиратов. А они пользуются этойбезнаказанностью. Вот и текут сюда нескончаемым потоком сирийцы, фракийцы и вон— рабы из Далмации…
Эвбулид проследил глазами за взглядом философа и увидел на помосте увенчанныхвенками1 далматов. Вспомнил слова купца изПергама, который сказал: не утруждай себя их осмотром...
— Впрочем, мы и сами платим позорную дань Востоку! — продолжалразошедшийся философ. — Пелопоннес дает гетер, Иония — музыкантш, вся Грецияпосылает туда своих молодых девушек!
— И наши скромные эллинки, славящиеся во всем мире своим целомудрием,стоят обнаженными на «камнях продажи»?! Позор! — закричал молодой афинянин.
— Как же ценят на варварских рынках нас, греков? — не выдержал Эвбулид.
— Справедливости ради надо сказать, очень высоко! — горько усмехнулся философ.— Нас считают красивыми и пригодными для всех видов интеллектуальных работ. Но,бывает, посылают в гончарные мастерские и даже на рудники.
Эвбулид представил, как где-нибудь на Делосе или Хиосе глашатайрасхваливает этого философа, как понтиец или критянин платит за него полталанта— обычную цену плененного стоика, хотел возмутиться, но вдруг увидел, что напомост начали выводить новую партию рабов. Это были высокие, широкоплечие