Туллия между Виминальскими и Эсквилинскими воротами. Я договорился с однимвладельцем парусника...
— С римлянином?!
— С вольноотпущенником... Он отвезет нас в Сицилию. Там — свобода. Там Евнобразовал целое царство из бывших рабов! Но владелец парусника затребовал с насбольшую сумму. И тогда мы договорились обворовать своих господ. Хотя... ясчитаю, что мы взяли лишь то, что заработали...
— И сколько же ты взял? Неужели столько, сколько заработал?! — не поверилПрот.
— Да... Пятьдесят денариев...
— Немного! Что, больше не оказалось?
— Почему? В шкатулке госпожи было еще много монет, но я подсчитал... Ябольше не заработал. Ведь я был простым скрибой в доме Корнелии, вдовы Гракха.Вместе с ее обезьянкой и карликом я сопровождал ее в выходах...
— И они поймали тебя?
— Да...
— Прямо на месте?! — поежился Прот.
— Увы! Корнелия появилась в самый неподходящий момент, когда я отсчитывалденарии... Ей срочно понадобился пергамент для письма...
— Она вызвалапрокуратора!.. — подхватил Прот.
— Да...
— Удивительно, как он еще не убил тебя прямо на месте!
— Мне повезло, если это можно назвать везением! — с горечью усмехнулсяраб. — У вдовы сегодня прекрасное настроение. Триумф сына! Ради него онаприказала лишь высечь меня розгами в назидание остальным рабам. Денарии,конечно, отобрали. Все, кроме одного... Его я все же ухитрился положить подязык. Ведь я до последнего надеялся, что успею в полночь повидаться стоварищами... Как я мог прийти к ним с пустыми руками? Этот денарий не позволялмне кричать и... погубил меня... Озверевший от моего молчания прокураторсхватил бич со свинцом и... раздробил мне колени... Он и до этого меня не особожаловал, а теперь, сам того не зная, отнял у меня последнюю надежду... Так чтосо мною все кончено… А ты беги! Ты — молодой, сильный, а что избит — так намли, рабам, привыкать к этому?
— Да я быубежал! — неуверенно сказал Прот. — Но как?
Раб вдругзамолчал и стал напряженно всматриваться куда-то ему за спину.
Прот обернулся и увидел бредущего по берегу пьяного луперка в шкурахповерх белой тоги. Шатаясь и голося какую-то песню, новоявленный жрец-луперкколотил длинным кнутом по волнам Тибра.
— Видишь его? — прошептал раб. — Сама судьба улыбается тебе...
Жрец остановился. Длинно сплюнул в реку. Погрозил кому-то невидимомукулаком.
— Уйдет... прошептал Прот.
— Молчи! — остановил его раб и неожиданно крикнул умоляющим голосом: —Эй, господин!..
— А? Что?— завертелся кругом римлянин.
— Господин, — повторил раб, — ударь нас своей плетью...
Жрец повернул голову к Проту, мертвецам и икнул:
— К-кто з-здесь?..
— Мы, несчастные! — жалостливо отозвался раб. — Подойди к нам! Ударьсвоей целительной плетью... Дай нам хоть последние мгновенья прожить безстрашных мучений!
— Пш-шел вон! — ругнулся жрец, разглядев в полутьме рабов. — Буду япачкать о вас свою плеть, чтобы прикасаться потом ею к одеждам благородныхграждан! Подыхайте, как можете!
Жрец развернулся и зашагал прочь.
— Уходит! — в отчаянии воскликнул Прот. — Все пропало!
— Постой!
Раб вынул изо рта серебряную монету, бросил ее на камень:
— Нет такого римлянина, которого не приманил бы звон серебра...
И точно...
— Эй, вы! — окликнул издалека луперк. — Что это там у вас?
— Да вот... — нарочито раздосадованным голосом ответил ему раб. —Денарий! Хотели дать его тебе за удар кнутом, да обронили...
— Денарий? — переспросил жрец, и шаги его стали быстро приближаться. —Где он?
— Да вот...
— Где?!
— Вот... вот...
Едва только луперк наклонился к монете, раб схватил камень и ударил имримлянина по голове. Удар получился таким слабым, что жрец только вскрикнул отудивления. Тогда раб из последних сил приподнял свое тело и вцепился обеимируками в горло жреца.
— А ну прочь! Падаль! Дохлятина! — изрыгая проклятья, захрипел римлянин,пытаясь стряхнуть с себя раба.
Прот подхватил камень, выпавший из руки его товарища по несчастью, иударил им по голове жреца. Раз, другой, третий...
— На тебе! Н-на! Н-на!!! — бормотал он.
Лишь увидев перед собой выпученные, застекленевшие глаза, опустил руку.
— Кончено!..
Он столкнул в сторону тяжелое тело жреца и вздрогнул: следом за луперком,не выпуская из рук его шеи, потянулся и раб. Он тоже был мертв.
— Отмучился, бедняга... — покачал головой Прот и вдруг вспомнил: «Вполночь на кладбище, между Виминальскими и Эсквилинскими воротами...»
Он сел. Поднял отлетевшую в сторону монету. На него смотрело по-мужскижесткое, волевое лицо Ромы, богини города Рима. Прот машинально перевернулденарий: ничего особенного в нем не было — кормящая под смоковницей близнецовволчица... Птица на ветке, нашедший их пастух Фавстул, опирающийся на длинный посох...
Сколько раз, совершая покупки для Луция, он держал в руках точно такиеденарии. Но сейчас вид этого вызвал в нем ярость.
«Волки! — задыхаясь, подумал Прот. — Самые настоящие волки, а не люди! Ипервый ваш царь, Ромул, убивший Рэма, был волком! И весь ваш сенат, и Луций, иКвинт, и Тит, и даже Корнелия — все волки! И ты, проклятый луперк, тоже волк!»
Выкрикивая проклятья, Прот стал срывать с убитого жреца полоски шкурзарезанных животных, обмотался ими, поднял плеть и, в последний раз оглянувшисьна философа, с трудом двинулся к деревянному мосту. Тело разрывалось от боли.Ноги подгибались.
Со стороны казалось: пьяный луперк возвращается домой с веселогопраздника. Потихоньку боль притупилась, тело вновь стало послушным.
Прот шел по узким, вонючим улочкам Рима, с трудом сдерживая в себерабскую привычку бежать. Редкие прохожие удивленно смотрели на припозднившегосялуперка, а потом, всплеснув руками, бежали к нему и просили ударить их плетью.
Сначала робко, а затем все сильнее, яростней Прот хлестал ненавистныелица, источавшие улыбки и слова благодарности, гнев его смешивался со слезами,смех — с проклятьями...
Очнулся он на старом кладбище, где обычно хоронили слуг, рабов ибездомных римлян — бывших крестьян, ставших бродягами. Семь рабов печальновыслушали рассказ о гибели своего товарища.
В полночь от пустынного берега у городской клоаки, куда стекались всенечистоты города и где нельзя было встретить посторонних глаз, отчалилнебольшой парусник.
В тот же час из Рима по гладкой, словно бронзовое зеркало, Аппиевойдороге в удобной повозке выехал посланник Рима в Пергам Гней Лициний.
КОНЕЦПЕРВОЙ ЧАСТИ
Частьвторая
ГЛАВАПЕРВАЯ
1.Свежие новости
Отправив домой купленных рабов, Эвбулид вернулся к «камню продажи».
Глашатаи на этот раз расхваливали партию чернокожих египтян, поджарыхмужчин с острыми плечами. Еще вчера молившие своих богов о высоком разливеНила, рабы стояли, скрестив на груди жилистые руки, и с тоской смотрели, какподнимаются по ступенькам их будущие хозяева, зажиточные афиняне.
Египтян сменили фригийцы, фригийцев — пленники из Каппадокии, Понта, их —малоазийцев — косматые геты, бородатые тавры...
Эвбулид ревниво оглядывал каждую партию, слушал цены и с радостьюубеждался, что самые лучшие рабы этого привоза достались именно ему, да еще потакой смехотворно малой цене!
Подтверждали это и завистливые взгляды соседей. Сомата — что гнездогорных пчел: не успеет самая быстрая найти сладкий цветок, как об этом ужезнает весь улей!
Приосанившись, он даже стал давать советы нерешительным покупателям,называя понтийцев — пергамцами, тех, в свою очередь, — каппадокийцами: все этирабы из неведомой ему Малой Азии были для него на одно лицо.
Вскоре Эвбулида уличили в невежестве, и он, опасаясь насмешек, а пущетого — сглаза, скороговоркой пожелал покупателям благосклонности богов изаторопился с соматы.
Радость переполняла его, искала выхода, но, как нарочно, на всей агоре небыло видно ни одного знакомого лица. Даже Армена, которому он мог рассказать окрепости рук сколотов, о сговорчивости их торговца, и того он отправил сосвоими новыми рабами на мельницу. Эвбулид обошел весь рынок, потоптался передхрамами, у Пестрой Стои и направился в гимнасий, где состязались атлеты. Средимножества зрителей, подбадривающих возгласами потных, обсыпанных мелким пескомборцов, он, наконец, увидел несколько своих знакомых. Все они, уже наслышанныео покупке, выразили буйный восторг. Но, узнав, что званого ужина по этомуслучаю не будет, сразу поскучнели, и один за другим перевели глаза на арену.
«Жаль, что нет Фемистокла!.. — подумал Эвбулид, глядя, как обнаженныйатлет под восторженные крики подминает под себя соперника. — Уж он-то иначепорадовался бы за меня!»
Обычно захватывающее его зрелище на этот раз показалось скучным, иЭвбулид выбрался из толпы, забившей здание гимнасия.
Улицы Афин по-прежнему были полны народа. Каждый торопился по своимделам.
Напрасно Эвбулид пытался завести разговор с остановившимся поправитьремешок сандалии гражданином и с зевакой-прохожим. Сославшись на неотложныедела, они продолжили путь. Никому не было дела до счастливого Эвбулида. Лишьфилософ сам пытался заговорить с ним, как всегда, обо всем и ни о чем. Но доэтого ли ему было в такой день!
Так, толкаемый всеми, он медленно брел по бурлящим улицам, пока взглядего не упал на знакомую надпись, сделанную прямо на стене одной из торговыхлавок:
«Здесь, за самую скромную плату, седые снова станут молодыми, молодые —юными, юные — зрелыми мужами! Модная стрижка, бритье, уход за ногтями, ращениеволос и самая приятная беседа — только у нас!»
Обрадованный Эвбулид машинально пригладил свои мягкие волосы, отмечая,что давно не мешало бы постричься, придирчиво осмотрел отросшие ногти и, едвасдерживая нетерпение, шагнул через порог лавки.
В тесном помещении было оживленно. Два цирюльника — оба метеки1:худой финикиянин и тучный грек из Элиды ловко обслуживали клиентов. Финикиянинтщательно выбривал щеки молодого грека. Элидец красил волосы пожилому