моей жизни заключен в этом труде!
— А разве ты не желаешь обновить завивку на своих кудрях?
— Или привести в порядок ногти?
— Как-нибудь в другой раз! — возразил историк и с несвойственной еговозрасту быстротой направился к двери: — Мой труд торопит меня...
— Тогда ваша очередь! — разочарованно обратились метеки к триерарху иЭвбулиду.
Снова защелкали ножницы, запахло благовониями.
Ощущая приятный озноб в голове от беглых прикосновений металла, чувствуя,как отмокают пальцы в теплой воде, настоянной на травах, Эвбулид никак не могвзять в толк, что происходит в мире. Странные странности! Римлянин дает ему,греку, в долг, в чем отказали Эвбулиду его соотечественники. А греки, причемтакие, как Полибий и Панеций, защищают кровожадный Рим, оправдывая все егоубийства и войны, в том числе и порабощение Греции... От этих тревожных мыслейего отвлек финикиянин. Он поднес к лицу Эвбулида зеркало и спросил:
— Может, завить волосы? Это сейчас очень модно, особенно если идешь названый ужин!
— Да, пожалуй, — согласился Эвбулид. А его сосед триерарх неожиданнозахохотал:
— Тогда завивайте меня в три раза крепче, потому что я зван сегодня сразуна три ужина. И, клянусь трезубцем Посейдона, — мрачнея, пообещал он, — напьюсьна них так, что позабуду и Рим, и всех его прихвостней!
2.Двадцатилетняя Гедита
Когда Эвбулид вернулся домой, в мужской половине все уже было готово кприходу знатного гостя.
Клине, всегда покрытые грубым шерстяным сукном, на этот раз были застланыяркими, дорогими покрывалами, приданым Гедиты, вынутым из сундуков; Арменсдвинул их так, чтобы Эвбулиду было удобно вести беседу с Квинтом.
Еще три клине, одолженные у соседей, стояли у стены на тот случай, еслиКвинт приведет с собой товарищей или заявятся незваные гости — параситы1.
Тазы для умывания, венки из роз, расшитые цветами подушки и пестрыековрики — все лежало на своих местах.
За несколько часов, которые провел Эвбулид в цирюльне, повар, судя поароматам, идущим из кухни, честно зарабатывал две драхмы.
— Гедита! — громко позвал Эвбулид, довольно потирая ладони.
— Иду-у! — послышалось из гинекея.
Что-то в голосе жены приятно удивило Эвбулида. Таким он слышал его развечто тринадцать лет назад из приоткрытых окон ее девичьей комнаты.
— Гедита! — нетерпеливо повторил он.
— Я здесь...
Эвбулид оглянулся и замер.
На пороге гинекея1 — словно и не было этих тринадцати лет— стояла Гедита! Куда делись хмурые морщинки, старящие ее лицо? Гдепоселившиеся в ее глазах усталость и недовольство? Всегда покрытые пепломдомашнего очага волосы на этот раз были тщательно уложены волнистыми локонами.Щеки и губы аккуратно раскрашены в нежный румянец. Брови подчеркнуты сажей,веки оттенены углем. Но главное — глаза. Они были прежними — молодыми исчастливыми. А еще духи — Эвбулид сразу узнал их запах и вспомнил: свадебныймесяц гамелион, полнолуние, прячущая под покрывалом лицо Гедита и священныйгимн, которым встречали их родители и соседи:
«О, Гимен, о, Гименей!..»
Гедита смутилась от долгого взгляда мужа, опустила глаза и ласково,совсем как в дни их минувшей молодости, сказала:
— Эвбулид, наконец-то и наш дом заметили боги... Неужели это были наширабы?
— Наши, Гедита! Конечно же, наши!
— С такими рабами мы действительно расплатимся с Квинтом! А я такбоялась...
— Видишь — и совсем напрасно!
Эвбулид подошел к жене и тоже, как в молодости, взял ее за руки. Шепнулна ухо:
— А знаешь, как мы отблагодарим нашего главного покровителя — Гермеса?Сына, который родится у нас после сегодняшней ночи, мы назовем его именем!
— Эвбулид! Здесь же дети...
Гедита со счастливым укором показала глазами на приоткрытую дверьгинекея, откуда выглядывали Фила и Клейса.
— Ну и что? — воскликнул Эвбудил и подхватил на руки младшую дочь: —Фила, Клейса, скажите маме, вы хотите, чтобы у вас был братик по имени Гермес?
Фила стыдливо закрыла лицо платком и скрылась за дверью. Клейса, забавновыговаривая слова, спросила:
— А он тоже будет из глины, как тот Гермес, что живет у нас за дверью?
— О боги!..
Эвбулид быстро опустил Клейсу на пол и ударил себя кулаком по лбу.
— Забыл! Совсем забыл...
— Что случилось? — встревожилась Гедита. — Эвбулид, на тебе же лица нет!
— Я...
— Ну, говори же, говори!
— Я обманул бога!
— Ты?! Ты, всерьез не обманувший в жизни ни одного человека — обманулбога?! Эвбулид, ты наговариваешь на себя!
— Если бы это было так! — Эвбулид тяжело опустился на клине.
— Сегодня утром я пообещал Гермесу, что поставлю ему в случае удачикаменную статую и новый алтарь, принесу в жертву лучшего поросенка, какоготолько можно будет найти на агоре! И вот он подарил нам удачу, да что удачу —счастье! А я с этими проклятыми атлетами и цирюльниками забыл о своем обещании!
— Что же теперь делать, Эвбулид? — встревожилась не на шутку Гедита.
Эвбулид вскочил с клине, отталкивая бросившегося к нему на помощь Армена,сам начал завязывать ремешки на сандалиях.
— Скорее на агору! — бормотал он, путаясь с непривычки в ремешках и, вконце концов, позволяя Армену обуть себя. — В лавки каменотесов, в мастерскиескульпторов...
Громкие удары железного молотка в дверь оборвали его на полуслове.
— О, Афина! — прижала к лицу ладони Гедита. — Что же теперь будет? Может,Квинт подождет, пока ты сбегаешь? — с надеждой спросила она.
— Квинт? — грустно покачал головой Эвбулид. — Никогда!
Стук в дверь повторился.
— Армен, — слабо надеясь, что это пожаловал Демофонт за старым долгом иликто-нибудь из дружков Диокла, окликнул Эвбулид. — Что стоишь? Иди, посмотри,кто там?
Кряхтя и отряхивая с хитона мучную пыль, принесенную с мельницы, старый рабмедленно прошел через комнату. Неторопливо открыл дверь, за которой тут жепослышалась ругань, сопровождаемая звонкой затрещиной, и возвратился снесвойственной ему быстротой.
— К тебе гость, господин, — потирая затылок, сказал он. — Веленодоложить: Квинт Пропорций, благородный квирит1 всадническогосословия...
3.Благородный квирит
— Эгей, Эвбулид, Марс тебя порази! — прогремело за порогом. — Ты что —нарочно забрался в это проклятое богами место Афин?!
Гедита проворно подхватила на руки заплакавшую Клейсу и скрылась вгинекее. Обычай запрещал ей находиться в мужской половине в присутствии чужихлюдей, и она не могла даже поблагодарить римлянина за все, что он сделал дляних.
Дверь грохнула, закрываясь, словно в нее попал свинцовый снаряд, пущенныйиз пращи умелой рукой.
Квинт Пропорций стоял на пороге, с недовольством разглядывая заляпанныезловонной грязью сапоги из мягкой темной кожи, скрепленные на подъеме красивойпряжкой в форме полумесяца.
— Или я дал тебе недостаточно денег, чтобы ты мог пригласить меня в болеедостойное место? — отрывисто бросил он, хмуро осматривая закопченные стены инизкий потолок.
— Не беспокойся, Квинт! — радушным тоном поспешил смягчить раздражениегостя Эвбулид. Он подтолкнул к римлянину Армена и пообещал: — Сейчас мой рабразует тебя и почистит твои дорогие сапоги! Они станут еще лучше, чем когда тывпервые увидел их в лавке сапожника!
— Я вообще не видел их в лавке у сапожника, потому что это подарок брата!— желчно возразил Квинт, скользнул по Армену презрительным взглядом и процедилсквозь зубы: — Разве этот раб годен еще на что-нибудь? Такого я давно бы ужеотправил на остров Эскулапа!
Римлянин перехватил благодарный взгляд Армена, принявшего его слова зачистую монету, и нахмурился:
— К тому же он глупец и неуч. Пусть лучше приведет с улицы моего раба иотвяжет твою собаку. Я не желаю, чтобы расплодившиеся в ваших Афинах параситы ибродяги помешали мне приятно провести вечер!
— Но у меня нет собаки! — развел руками Эвбулид. — Мне пока нечегоохранять от воров.
— Тогда возьми веревку и привяжи к двери этого старого раба! — проворчалКвинт. — Да вели ему лаять погромче на прохожих. Хоть какая-то польза будет отдармоеда!
Эвбулид незаметно для гостя сделал Армену знак убираться из комнаты.Армен выскользнул в дверь, и почти тут же в дом вбежал смуглый египтянин. Упавна колени перед Квинтом, он ловко снял с него сапоги, пододвинул таз с водой истолик с благовониями, тщательно вымыл ноги своего господина, обильно надушилих. Затем схватил под мышку грязные сапоги и стремглав бросился с ними в угол —приводить в порядок. И все это — без единого слова.
— Твой раб на зависть! — воскликнул Эвбулид, привыкший видеть в чужихдомах и на улицах Афин ленивых, вечно огрызающихся рабов. — Но почему он вседелает молча? Ты, наверное, недавно купил его, и он еще не понимает ниэллинской, ни вашей речи?
— Он все понимает, мерзавец! — усмехнулся Квинт. — Просто неразговаривает.
— Так он — немой?
— Он более чем немой! — подчеркнул Квинт и, видя, как вытягивается лицоЭвбулида, объяснил: — Я запрещаю своим рабам разговаривать. Зачем? Лишняяроскошь. Рабы — это орудие труда, такие же, как телега или мотыга. Скажи, разветы видел, чтобы телега разговаривала или мотыга смеялась?
— А если ему захочется поговорить? — с жалостью покосился на чистящегосапоги египтянина Эвбулид. — Мало ли — земляка встретит или случайно что-нибудьскажет?
Квинт равнодушно пожал плечами.
— Тогда, клянусь Марсом, это будут последние слова в его мерзкой жизни. Яприкажу вырвать ему язык. А если после этого он, как ты выразился, «случайно»еще и замычит, — шумно зевнул он, — я велю раздробить ему колени, какпоследнему беглецу или вору, и выброшу за забор — подыхать!
— И после этого ты не боишься иметь у себя в доме насмерть озлобленныхрабов? — зябко поежился Эвбулид.
— Сколько рабов — столько врагов, как говорят у нас в Риме! — усмехнулсяКвинт. — Зря что ли я держу у себя нескольких преданных мне надсмотрщиков? Этинегодяи из страха, чтобы я не отослал их на рудники или не продал ланисте вгладиаторы, доложат мне то, о чем еще только начинают замышлять рабы! Они